Сломленные (СИ)
«Не слушай…», — шепчет мелодичный голос на задворках сознания.
Надо подумать.
Приятная прохлада. С закрытыми глазами представляешь себя птицей. Ветер раздувает волосы, обмерзшие хлопья снега режут лицо, как стекло, Северное море бушует, волны разбиваются о скалы, брызги оседают на камнях и превращаются в наледь.
— Надеюсь, ты не собираешь прыгать? — Гретта стоит за спиной. Сестрица любит неожиданно появляться, привалившись плечом к стене.
Теперь радость вышла искренней.
— Уверен, я и тут оплошаю.
— Знаешь, почему у тебя не выходит? — Она кладет тонкую ручку на плечо. Оборачиваться не хочется; ощущение тепла приятно обволакивает. Частичка любви.
— Не хватает веры?
— Обернись.
Смешная просьба, но нельзя ее не исполнить. Гретта в мехах; серьезный взгляд немного пугает. Раньше с таким видом она засыпала всех нравоучениями. Но Гретта ничего не сказала, просто крепко обняла. Остается обнять в ответ. Теперь ясно, почему его так и тянет домой, несмотря на злобного папашу и тупоголового братца.
— Потому что это не ты.
— Не я?
Гретта трется щекой о теплый дублет.
— Когда ты вернулся, в твоих глазах была тревога, печаль, отрешенность. Снова вляпался в неприятности! — подумала я. Меня не воспринимают всерьез, считают меня вздорной. Я не глупа, если хочешь знать.
Добродушный смешок вырвался против воли.
— Хех, я никогда так не считал.
Они оба притихли. Ветер потихоньку усиливался.
— Ты хотел, чтобы в тебе увидели истинного ферксийца, да, Конрад? Старался изо-всех сил, творил гнусности, от которых не заснуть по ночам.
Внутри все съеживается, будто родитель обличил маленького ребенка во лжи.
— Но ради чего? Что тебе обещали? Я не хочу, чтобы ты уходил, не хочу! — Она заплакала.
Колени опустились на хрустящий снег; Гретта проводит ладонью по волосам. Ее теплое прикосновение дает сил.
— Я должен. Ради Елены, ради тебя.
— Мертвых не вернуть. А вот друга надо простить и выслушать. — Гретта помогает встать.
Жгучий приступ ярости выплескивается наружу.
— Нет!
Сестра в страхе отступает.
— Для меня он мертв! Ясно? Предателя завтра ждет казнь, — руки оперлись о перила; сердце громыхает, — а я закончу то, что начал, Гретта. Ни ты, ни Оттон, ни кто-либо еще меня не остановит. Но так и быть — я его проведаю.
— Ты погубишь себя…
— Я уже это сделал.
Кольцо вспыхнуло и угасло.
Эрик внимательно изучал пещерку на пригорке, пока Конрад предавался воспоминаниям в тени деревьев. После страшного ливня пришла дьявольская жара. Хоть он и не чувствовал тепла, солнечный свет причинял неудобства — яркие лучи попадали в глаза.
Посредник с его дружком уже доставили немало хлопот. Теперь еще появился третий игрок. Вряд ли он подчищал хвосты за беглецами. Конрад вышел из-под кроны и поднялся на пригорок к Эрику. Медитация уже не помогала успокоить разум; воспоминания становились все болезненнее. Чем ближе он к Посреднику, тем отчетливее проявляются забытые чувства.
Конрад застал Мясника на вершине. Тот вглядывался вдаль — на Жемчужное море, над которым высилось сияющее солнце. Издалека море казалось огромным зеркалом мира, где внутри прячется его лучшая копия. Недалеко от побережья виднелась деревушка.
— Они пошли туда. — Равнодушие сквозило в голосе Эрика. — Деревня Аббет.
— Откуда ты знаешь? — Конрад встал рядом.
— В отличие от тебя, — Эрик обернулся, — они еще люди. Им нужен кров и еда.
— Раньше ты любил вести охоту. Кровожадность угасла?
— Смысл.
— Смысл?
— Ты счастлив, Конрад? Исполнил мечту?
— Я служу Видящей. Мечты оставь дуракам.
Эрик развернулся. У него на шее блеснул амулет — неказистый перламутровый камушек на цепочке.
— Зря ты тогда согласился на сделку, — осуждающе произнес он. — Гретта предупреждала.
— Мне нет до этого дела.
Эрик с отвращением сплюнул.
— Ты вообще слушаешь?
Слушаю? Перед глазами образ отца. Кларенс пьет вино и прожигает взглядом. Вместе с Отисом они поочередно насмехаются над ним. Рядом поддакивает мать и сестрицы-подстилки.
— Не тебе меня судить, Мясник.
Эрик схватил Конрада за глотку и притянул к себе.
— Не забывай — я тоже кое-что умею, щенок. Или думаешь, учитель не завалит ученика?
Конрад призвал пламя; рука пылала в оранжевом свете. Он вмазал Эрику по лицу — тот не шелохнулся. От тела Мясника пошел пар, глаза налились кровью.
— Ты ничтожество, эгоистичная свинья, лишившая меня покоя, — рычал он в лицо Конраду. — А теперь еще и бесчувственная. Голем с человеческим лицом. Даже ненавидеть тебя противно, — процедил Эрик.
Через мгновение хватка ослабла. Эрик глубоко вдохнул, сжав амулет.
— Мы оба глупцы, но я хотя бы нашел в себе силы остаться человеком, несмотря на проклятие. Я пытаюсь сражаться, а ты просто слабак.
Мясник спустился вниз сворачивать лагерь, а Конрад глядел ему вслед.
«Лишил покоя?».
В груди что-то кольнуло. Совесть? Он же не виноват, так ведь? Его план был превосходен, никто не должен был пострадать.
«Клекот?».
Конрад поднял голову.
В небе парил белоснежный сокол. Он кружил над пещерой, словно выслеживал врага. «Зверюшка мальчишки». Глаза сами по себе закрылись. Снежинки опускаются на лицо; брызги замирают на скалах; ветер раздувает меха. Конрад парил подобно соколу. Сестра касается плеча, обнимает. Крепко-крепко. Тепло.
— Гретта, — прошептал Конрад.
Из кустов вылетела стрела. Глашатай Видящей поймал ее перед носом. Нечеловеческие глаза раскрылись. Потустороннее черно-зеленое пламя вырвалось из них.
— Кто? — прошипело существо, выхватив клинок. — Кто посмел?
Ватага наемников налетела на ферксийцев с трех сторон. Стрела за стрелой летели в Конрада. Он и не думал уклоняться — демонический меч принял на себя первую атаку. Конрад крутился волчком, отражая снаряды и накапливая силу для ответа.
Тем временем Эрика утыкали как ежа. Гигант шатался из стороны в сторону, но явно был жив. Снова от его тела повалил пар. Мышцы Мясника раздувались, становились огромными, покрывались кровавыми рунами.
— А-а-а! — Заорал он во всю глотку, когда спину и грудь покрыли костяные наросты; глаза пылали тем же черно-зеленым огнем. Стрелы сожгло в мгновение ока, а раны затянулись. Монстр размером с голиафа припал на колено.
Наемники попятились; некоторые бросился наутек.
— Даже сме-е-ерть трепе-е-ещет передо мной, — утробным басом произнесла тварь. — Я сделаю гору из ваших тру-у-упов! — Эрик тяжело поднялся. Он возвышался, словно Драконий Пик над лесами Илларии.
Один воин решился ткнуть монстра копьем. Наконечник сломался, едва коснувшись кожи Мясника.
— Р-р-р, во-о-ошь. — Огромный кулак раздавил голову смельчака, как перезрелый помидор. — Р-р-р, кро-о-о-вь. — Эрик со всей силы погрузил руку в землю и через секунду вырвал из ее недр топор. — Время умирать, а-а-а!
Чудище из самых жутких кошмаров ринулась в сокрушительную атаку, сминая, топча и разрубая пополам нерасторопных наемников. Одного Эрик ударом ноги впечатал в землю и бил до тех пор, пока не осталось кровавая каша, в другого он швырнул топор. Оружие с силой тарана врезалось бедолаге в голову и снесло ее вместе с половиной тела. Кровавая вакханалия продолжалась недолго — все умерли слишком быстро. Но Эрику было мало. Он заметил кучку трусов, уносящих ноги с поля боя.
— А-а-а! — Вопящая тварь разгонялась; деревья ломались, камни раскалывались, куски дерна летели в разные стороны. — Я хочу услышать хруст ваших костей!
— Стой-стой! — перед смертью закричал наемник, который не додумался уйти с пути чудища. Его разорвало на куски; внутренности и кожа повисли на лице Мясника. Погоня продолжалась.
Конрад взметнулся ввысь и плавно опустился за спинами врагов. Те и опомниться не успели — пять голов покатились по земле. Клинок засиял с новой силой, обрушив на живых гнилостную волну. Она медленно и мучительно разъедала наемников. Конрад огляделся. Холм превратился в братскую могилу. Везде лежали трупы; многие разорваны голыми руками.