Голодные Игры глазами Пита Мелларка (СИ)

— Ах да, девочка из одиннадцатого, она сейчас с Китнисс.
— Правда? — почему-то эта новость меня радует.
— Да, — она тоже улыбается, — а вот парень из одиннадцатого меня пугает. Я его ни разу не видела! Однажды я решила разведать обстановку в этом поле и наткнулась на колоски, я думала, они съедобные, ну решила, что это то растение, из которого делают хлеб. Так вот, я собрала немного, а дальше не пошла. Страшновато там. И эти колоски оказались ядовитыми! Я выбросила их около одного дерева, а на следующий день нашла в пяти метрах от туда мертвую белку! Представляешь? Теперь я абы что не ем, — она посмотрела на меня сочувствующим взглядом. — Если хочешь, я буду приносить тебе ягоды время от времени.
— Нет, нет! — нельзя подвергать ее опасности, — это пустая трата времени. С такой раной я долго не протяну, так что не переживай. Ты и так сделала для меня очень много.
— Ты тоже для меня много сделал, — она вдруг нахмурилась. — Может, спонсоры пришлют тебе лекарство?
— Все может быть, — стараюсь искренне улыбнуться, но получается паршиво. Не могу же я сказать ей, что запретил Хеймитчу присылать мне хоть что-нибудь, но зато обеспечить Китнисс всем необходимым.
Наш разговор прерывает громкий крик где-то вдалеке.
— Мне пора идти, — у девушки сразу изменяется лицо, она очень испугалась. — Я могу тебе еще чем-нибудь помочь?
— Нет, все отлично, иди.
— Возможно, еще увидимся.
— Возможно, — стараюсь улыбнулся в ответ. — Спасибо тебе и… удачи.
Она кивает в ответ и убегает туда же, откуда пришла. И тут я вспоминаю, что даже не узнал ее имени! Хочу крикнуть ей вслед, но вовремя опоминаюсь. Это же может привлечь внимание… Остается только надеяться, что мы увидимся еще раз.
Нахожусь в сознании еще совсем недолго, а потом опять проваливаюсь в пучину собственных воспоминаний. Если подумать, то моя жизнь была не такой уж и плохой. Меня всегда окружали друзья, дома всегда была еда, родственники любили и уважали (за исключением нескольких), а теперь я лежу где-то в лесу и жду смерти. А раньше ничего этого не ценил. Точнее, никогда не задумывался об этом. И какая ирония, что начинаешь понимать это, когда уже ничего не вернуть. Хоть мой разум и затуманен, я все равно понимаю, что не вернусь домой никогда.
Находясь то ли в полусознании, то ли в дремоте, слышу грохот пушки. Дважды. Причем с отрывом в пару минут. Где-то наверняка идет сражение, и профи одерживают победу. Только вот осталось не так много людей, чтобы можно было думать об этом спокойно.
И чем дольше я пытаюсь не думать о плохом, тем сильнее мне вспоминаются слова той рыжей девушки: «Девочка из одиннадцатого сейчас с Китнисс». Они вдвоем. Два выстрела пушки…
Нет! Не хочу об этом думать! Трясу головой, будто эти мысли могут высыпаться из нее. В любом случае, я не узнаю, кто это был, до ночи.
И сейчас очередная отключка идет мне на пользу, потому что, когда я просыпаюсь, как раз играет гимн. Моргаю несколько раз и более-менее возвращаю себе приличное зрение. Первым на экране возникает фото с лицом Марвела. От удивления даже приподнимаю голову, но ничего не меняется. Первый погибший, действительно, профи из первого дистрикта. Он ненавидел меня больше, чем все остальные, но я все равно не могу сказать, что рад. Следующее фото — девочка из одиннадцатого — Рута. Но что произошло? И что тогда сейчас с Китнисс? Ранена? При смерти? Цела и невредима? Она убила Марвела? И почему тогда не смогла спасти Руту?
Задаю себе немые вопросы, на которые уже никогда не получу ответа. Попусту переживаю, ведь не смогу помочь в любом случае. Беспомощность раздражает, но ничего уже не поделаешь. Сейчас я чувствую себя намного хуже, чем раньше. Не уверен, что может быть еще хуже. Даже то, что я немного поел, не помогает.
Засыпаю, а когда открываю глаза, то понимаю, что ошибался вчера ночью. Хуже быть может. Например, сейчас мне намного хуже. От стараний пошевелить ногой все мое тело будто простреливает зарядом тока. Бедро страшно пульсирует. И если раньше нога немела, то теперь я чувствую каждый пораненный миллиметр, каждую больную клеточку. Ощущаю всю эту боль в полном количестве, а потом другую ногу сводит судорога, и я отключаюсь.
 
В сознание меня приводит рев труб. Такой звук и мертвого поднимет, ни то что выведет из обморока.
Не сразу понимаю, что это значит, а потом все-таки вспоминаю. Обычно под конец Игр с едой или припасами у всех напряженка. И тогда распорядители приглашают всех трибутов на пир у Рога Изобилия. Как правило, это никакой не подарок, а очередной повод собрать нас вместе, чтобы поглазеть на резню.
Уже собираюсь закрыть глаза, когда ведущий Клавдий Темплсмит объявляет об изменениях в правилах. А какие на Играх правила? Не сходить с дисков до старта и, благодаря одному сумасшедшему парню, пару лет назад ввели еще одно правило: запрет на каннибализм. А в остальном — делай что хочешь. Прислушиваюсь.
«Если последними выжившими оказываются два трибута из одного дистрикта, оба они будут объявлены победителями!». Темплсмит повторяет это правило еще раз, а потом замолкает.
До меня не сразу доходит, что значит эта новость. В этом году могут победить двое. Если они из одного дистрикта. Они могут оба остаться в живых. Мы можем оба остаться в живых.
Прежде чем эта мысль окончательно укладывается в моей голове, с губ срывается полу-хрип, и я резко поднимаюсь в сидячее положение. Конечно же, ничего не выходит, и я падаю обратно, испытывая дикую боль по всему телу.
— Китнисс, — шепчу я, — мы сможем вернуться домой, — будто бы в надежде, что она меня услышит.
Комментарий к Глава 20. Новые правила
Мы с вами уже активно движемся к финалу, просто невозможно!
Как вам история на данный момент?
Говорят, если поставить работе “Нравится”, то нога у Пита будет болеть поменьше, а продолжение выйдет еще быстрее)
========== Глава 21. Пещера ==========
Смесь эндорфинов с адреналином действуют совсем недолго, так что уже через пару минут понимаю, что не сможем. Точнее Китнисс сможет, а я нет. Для того, чтобы остаться единственной парой на арене, нам нужно убить Мирту и Катона, а еще Цепа и рыжеволосую девушку. Последнее меня пугает больше всего. Я никогда не смогу ее убить.
Но если ее я не смогу убить, потому что мы стали вроде как друзьями по несчастью, то на остальных противников у меня просто не хватит сил. Даже учитывая, что у Мирты сотрясение, думаю, она сможет безошибочно попасть ножом мне прямо в голову. Да и вообще, о каком сражении может идти речь, когда я даже не могу сесть или поднять руку?
Теперь главное, надеяться на то, что Китнисс не захочет меня спасать. Потому что то, что она найдет, вряд ли ей понравится. Сомневаюсь, что это вообще кому-то понравится. Беспомощный, слабый, раненный, бесполезный. Мне уже давно пора умереть, ни то что тешить себя мыслями о доме. Но я все-таки никак не умираю. Почему?
Может быть, судьба дает мне шанс? Простой пекарь из захолустного дистрикта, да я нож-то в руках держал до Игр, только чтобы нарезать хлеб, но все-таки я еще жив. Получил 8 баллов, попал к профи, дурачил их, пережил многих, сражался с Марвелом, потом с Катоном, выжил, не истек кровью от жуткого ранения, не умер от голода и жажды, а теперь получил шанс впервые за историю Панема вернуться домой вдвоем, да еще и вместе с любимой. Неужели все это просто череда случайных событий, и нет никакого вселенского предназначения?
Ну да, сдалась бы моя жизнь вселенной, размечтался. Качаю головой, насколько хватает сил, чтобы выбросить эту ерунду из своих мыслей. Мой срок подходит к концу, а все это — предсмертные бредни только и всего.
Стоит прикрыть глаза, и я опять сплю, ну или теряю сознание, теперь разобрать невозможно.
Сегодня мне сняться жуткие кошмары, в которых мои родные и друзья то сгорают в лесу, то погибают в драке, то их раздирают в клочья огромные медведи из прошлых Голодных Игр. Просыпаюсь в холодном поту и понимаю, что теперь мне с каждым днем будет становиться все хуже и хуже. Одновременно очень жарко, и пробивает озноб. Развлекаю себя мыслями о смерти и спорами с собой. Например, готов поспорить, что мне осталось заснуть меньше пяти раз перед тем, как умру. Еще я больше никогда не поем. Никогда больше не встану на ноги. Никогда не увижу лица Китнисс. Никогда не поцелую ее. Никогда не посмеюсь с братьями. Никогда не буду пить крепкий чай из трав с отцом. Никогда больше не услышу похвалы от мамы. Знаю, что нет ничего вечного. Всему всегда приходит конец. И мой настолько близок, что можно дотянуться до него рукой.