Тридцать девять и девять (СИ)

Идя вдоль моря, Данил посмотрел в сторону загорающих на берегу девиц.
— Слушай, а почему ты не ходишь на пляж? — спросил он у Элины. — У тебя такой классный загар.
— Спасибо большое, — ответила она так, как будто обиделась.
— Нет, серьезно. Очень необычный. Где ты загораешь?
— Хорош издеваться! Куда мне загорать еще! Ты даже не представляешь, какого я буду цвета, если хоть немножко выставлюсь на солнце. И так уже вся рожа черная… — опустила она глаза.
Давыдов был поражен:
— У тебя в роду африканцев, случайно, не было?
— Откуда я знаю?! — раздраженно сказала Эля. — Может, и были!
— Это что, серьезно? Ты специально не загораешь?
— Нет, наверное, я эти дурацкие тряпки ношу потому, что мне так нравится! Думаешь, у меня нормальных вещей нет? Есть, но их можно надеть только в пасмурную погоду!
— Я не верю.
— На, смотри!
Она задрала рукав своей блузки. Данил не совсем понял, что именно она стремилась продемонстрировать, но цвет ее плеча был действительно очень смуглый, совершенно необычный, однако не это больше всего поразило Данила. Он ожидал, что у Элины костлявые торчащие локти и плечи, а это было совсем не так. Ее тонкая рука, казалось, не ломается в локте, а плавно изгибается, образуя дугу, округло перекатывающуюся в суставе.
Эля опустила рукав.
Глубоко вдохнув, Данил подумал о том, что зря никогда не любил пасмурную погоду…
Она заметно приуныла. Да, ее слишком темная кожа сразу бросается в глаза. Ну почему она не такая беленькая, не такая нежная, как Ингрида! Или хотя бы не такая, как эта подружка Данила, с которой она видела его на базаре. Надо же было такой уродиться! Золтан — и тот был светлее.
Они пришли в номер, но Данил почему-то никак не мог собраться с мыслями и что-нибудь придумать. Он же хотел ей что-то еще рассказать… Но что? Он забыл. Его взгляд упал на карточную колоду, лежащую на тумбочке.
— Хочешь, сыграем в карты? — предложил он ей.
— Давай. А во что?
— Во что ты умеешь? В дурака для начала.
— Давай.
Он раздал карты. Увлекшись, Эля молчала, сосредоточенно обдумывая свои действия, а Данил едва следил за ходом игры. Он смотрел на ее карточный веер. Вернее, на пальцы, его держащие. Данил проиграл и с удовольствием сдал опять. У нее были тонкие, длинные, гибкие и живые пальчики, без конца перехватывающие карты. Давыдов сосредоточился на игре, чтобы выиграть и посмотреть, как она будет раздавать.
Использовав несколько шулерских приемов, он легко нанес ей поражение. Ее пальцы с коротко обрезанными продолговатыми ногтями суетливо собирали карты. Несколько раз перекинув их в руках, она стала раздавать, тихонько при этом подсчитывая. Когда она брала карту, ее указательный палец перегибался в верхнем суставчике в обратную сторону, плоско ложась на гладкую картонную поверхность.
Данил взял свои карты, но тут же бросил их на стол, даже не взглянув:
— Мне надоело!
Подойдя к приоткрытому окну, он достал из кармана своих легких брюк пачку «Мальборо» и засунул в рот сигарету, глядя на улицу. Вдруг дверь в комнату открылась, и вошел Лешка.
— Салют! Ты кто? — услышал Данил голос Лагунова.
— Конь в пальто! — не поворачиваясь, пробурчал Давыдов в ответ, закуривая. Ему не хотелось никого видеть, и Лагуна его раздражал.
— А, понятно! — Леха сел на свою кровать, подняв с нее гитару. — Спеть тебе что-нибудь?
— Спой, — безразличным тоном произнесла Элина.
— Что?
— А что ты можешь?
— Я все могу.
Данил раздраженно посмотрел на Лагунова: ах, всемогущий музыкант! Лешка просто бесил его!
— Ну, так спой все, — Элю явно не вдохновляло это предложение.
Леша перебирал струны и думал. Наконец он заиграл свою любимую цыганскую мелодию, сдвинул брови, посмотрел на Элину и, покачивая головой, начал:
— Скатерть белая залита вином,
Все цыгане спят беспробудным сном.
Лишь один не спит…
Задыхающийся от бешенства Давыдов впервые не мог его слушать. Да он просто отвратителен!
А Лешка тем временем продолжал:
— Очи черные, очи жгучие,
Очи страстные и прекрасные!..
 
Данил резко повернул голову, посмотрел на Элю и криво улыбнулся. Она совершенно спокойно, равнодушно, слегка склонившись набок, смотрела, как надрывается Леша. Бедняга Лагуна! Хоть бы не охрип. Этот человек, кажется, непробиваемый!
Когда Леха заткнулся, Эля вдруг сказала:
— Ты хорошо поешь… Но я такое не люблю.
— А что ты любишь? — Леха, по всей видимости, был в ударе.
Эля вздохнула:
— «Битлз». Знаешь что-нибудь?
— Не-е, по-английски я не пою!
— Ну а музыку умеешь играть?
Леша затренькал какую-то знакомую мелодию.
— О, здорово! — оживилась Эля. — «Girl».
«Интересно, откуда Лагунов это знает!» — Давыдов сделал очередную глубокую затяжку. Что-то раньше Данил не слыхал такого. И вообще он никогда не слушал этот их «Битлз», столь популярный среди уличной шпаны!
— А хочешь слова выучить? — спросила Эля.
— Давай. Ты что, знаешь?
— Ну конечно! Они очень простые. Вот сыграй еще!
— Сейчас.
Лешка вдруг встал, подсел к ней на кровать и снова поставил гитару на колено, грифом в сторону Эли. Его левое бедро касалось ее правого колена.
Данилу не хватало воздуха. Великие исполнители! Смотреть тошно! Он отворачивался в сторону открытого окна, но его взгляд не мог оторваться от этих соприкасающихся ног.
— Готов? — спросила певица.
— Да. Только это надо убрать.
Лагунов спокойно взял прядь ее волос, свисающих на его руку, и перебросил на другую строну, положив ей на левое плечо.
У Давыдова бешено колотилось сердце, и, все чаще дыша, он пытался разобраться в своих чувствах. Не может же он всерьез ревновать эту пигалицу к Лагунову! Это слишком смешно! А, вот, теперь он понял: он злится на Лешку. Не успел хвост Наташкиного поезда скрыться из виду, как Лагуна уже кадрит эту малолетку. Но какой же нужно быть дурой! Ведет себя так, будто ей пять лет.
— Леша, мне выйти?! — неожиданно резко бросил им Данил.
— О-о, все! Концерт окончен, — с мерзкой улыбочкой сказал Лешка. — Ладно, в другой раз!
Лагунов встал, положил гитару на кровать и ушел из комнаты. Поджав губы, Элина тоже резко поднялась:
— Я пошла домой.
— Сейчас, я тебя провожу, — сказал Данил, выбрасывая окурок в окно.
— Спасибо, я сама! И за коня в пальто тоже спасибо!
Выходя, она громко хлопнула дверью. Данил сел на кровать и достал очередную сигарету. Не думает ли она, что Давыдов кинется следом? Нашла себе мальчика!
Лешка вернулся через несколько минут:
— Что, ушел уже Леннон?
— Кто?
— Джон Леннон. Темный ты, Давыдов, как сибирский валенок! — дружелюбно сказал Леша.
— Хорошо, что ты у нас такой светлый!
— Да брось дергаться-то! Нужен мне больно твой детский сад. Это не моя статья! — сказал Лагунов и, немного подумав, добавил: — Кстати, в порядке телочка!
— Причем здесь это? — ответил Данил и улыбнулся. Лешка что, слепой? Телочка… Трудно было придумать название, меньше подходящее к этому подлетающему на ходу созданию!
Данил решил, что завтра с ней помирится, и стал придумывать, какую басню он ей расскажет, чтобы услышать сотню идиотских вопросиков. Завтра они просто посидят с ней возле ее любимой скалы и поплюют семечками, которые он купит по дороге.
Но все оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал. Конечно, он пришел к ней, попросил прощения, и она сразу же его простила. Потом они отправились на берег, а когда сели рядом на гладких камешках, ему снова не хотелось ни о чем ей рассказывать и даже смотреть в ее сторону. Но это было не то чувство подавленности, которое владело им накануне. Внутри у него просто кипела какая-то злость. Элина ужасно его раздражала, хотя, кажется, вела себя, как обычно.
— Ну хорошо, — сказал Давыдов, — а почему ты не купаешься? Боишься растаять?
— Нет. Просто не люблю, — Эля опустила взгляд. Ей очень сильно хотелось хорошенько Данила рассмотреть. Но она почему-то не решалась повернуть голову и выяснить все, что ее интересует. Она только косила в его сторону глаза, делая вид, что смотрит на свои ноги, закрытые легкой тканью широкой юбки.