Только когда мы вдвоем (ЛП)

— Рай...
Я встаю, подняв ладонь, и печатаю одной рукой: «Оставь эту тему, иначе я брошу твой курс».
— Так, погоди минутку, — Эйден вскакивает с травы. — Тебе нужен этот курс.
Я киваю. «Но мне нужнее, чтобы ты оставил меня в покое насчёт этого», — пишу я.
Его плечи опускаются, когда он читает моё сообщение, затем встречается со мной взглядом.
— Ладно, дружище. Прости.
«Спасибо», — с издёвкой жестикулирую я, хлопнув себя по другой ладони.
Я удивляю себя этим, поскольку я редко использую язык жестов. Жесты — это язык, который устроен иначе, чем словесная беседа. Когда я понял, что оглох окончательно, то идея изучения нового языка казалась слишком ошеломляющей, особенно когда не с кем практиковаться. Я купил книгу, посмотрел кое-какие видео. Немного научился на случай, если случайно наткнусь на такого же глухого.
Так что когда Уилла жестом показала «прости», я ухватился за возможность при следующей нашей встрече. Она поняла мой корявый жест, говоривший, что её еда пахла просто изумительно, бл*дь, и от этого в моей груди заворочалось что-то тёплое. Мне нравилось смотреть ей в глаза при общении, а не пялиться в телефон, дожидаясь, когда она отвернётся и прочтёт мои слова. Это казалось более близким, более интимным.
Интимным? Какого хера, Райдер?
Я качаю головой и молча иду с Эйденом к машине. Должно быть, у меня голова кружится после пробежки. Мы с Уиллой партнёры по проекту, и пусть у нас есть кое-что общее (упрямство, футбольное прошлое, любовь к креветкам в чесночном соусе), но на этом всё. Мы скорее выковыряем друг другу глаза, нежели перейдём к интиму.
Похлопывание по плечу отвлекает меня от моих мыслей.
— Хочешь сходить на её игру? — спрашивает Эйден.
«С ума сошёл?» — отвечаю я одними губами.
— Наверное, — он пожимает плечами. — Такое чувство, будто это меньшее, что мы можем делать после того, как едва не сорвали ей допуск к игре...
Я шлёпаю его по руке. «Мы? — погрозив пальцем, я печатаю одной рукой. — Оооооо, нет. Это всё ты».
Эйден читает сообщение, затем улыбается.
— Признайся. Тебе нравится её подначивать, даже если изначально ты этого не планировал. Но вот в чём прикол — такой подход не поспособствует командной работе на протяжении семестра, так что это может быть твоим предложением мира. Тебе стоит пойти и показать своей напарнице, что ты не полный засранец. Всего лишь на 50%.
Я пихаю его, отчего он врезается в бок своей машины. Но я и не отвечаю отказом.
 
***
На стадионе поразительно громко. Мне стоило ожидать этого. Я по глупости представил, что на матч по женскому футболу придёт так же мало людей, как это было в моём детстве. С моральной точки зрения я рад, что ошибся. Но вот мои уши заставляют меня содрогаться.
Трибуны набиты членами семей, студентами и просто местными жителями. В рядах виднеются плакаты, и проклятые вувузелы ревут со всех углов стадиона. Уже сумерки, и в воздухе появляется лёгкая прохлада, так сильно напоминающая мне об осени в Вашингтоне, что это почти вызывает улыбку.
Я бы соврал, если бы сказал, что это не порождает ощущение, будто кто-то вспорол мне живот, схватил внутренности в кулак и вытащил наружу. Я чувствую себя пустым и чужим. Мне неправильно находиться по эту сторону забора. Мне место на поле, я же надёжный защитник в задней части поля. Я не должен сидеть на жопе ровно, дёргая коленями и мечтая делать то, что нравилось мне с самого детства — играть в прекрасную игру.
Прошло два года. Я говорю себе, что смирился с потерей, и большую часть времени кажется, что так и есть. Я практичный человек. Логикой и рассудком я понимаю, что мои навыки искажены, шанс упущен, и такова реальность. Но в то же время я сын своей шведской матери, которая воспитывала меня в духе лагом — ровно столько, сколько будет достаточно, никаких излишеств или экстравагантности, лишь простота, приносящая удовлетворение. У меня были годы футбольного величия, которые являлись достаточно экстравагантными. Когда они закончились, да, какое-то время я чувствовал себя дерьмово, но потом принял свою лагомную жизнь и двинулся дальше.
 
Я думал, что закончил скорбеть по утраченному, но возможно, горе — это не линейная прямая. Может, я способен принять утраченное и всё равно скорбеть по нему. Может, так будет всегда.
Мой телефон издаёт сигнал. Эйден.
«Она хороша, верно?»
Я пожимаю плечами и печатаю: «Вполне достойна».
Наши взгляды встречаются, и он закатывает глаза.
— Врёшь как дышишь, — сообщает он.
Эйден прав, я вру. Уилла не просто хороша. Она не просто достойна. От неё дух захватывает. Её пасы гладкие, движения безупречные. Её мощные мышцы бёдер сокращаются, пока она совершает обманные манёвры, разворачивается и дурачит всех защитников Университета Южной Каролины (УЮК), проносясь мимо и нацеливаясь на вратаря. Она забила четыре гола и не собирается останавливаться.
Поначалу я её еле узнал, потому что она не плавает в безразмерных штанах, а волосы не торчат облаком вокруг головы. На ней хорошо сидящая форма — футболка, облегающая стройный торс и узкие плечи, шорты, обтягивающие бёдра и заканчивающиеся чуть выше колена, обнажая те выраженные квадрицепсы, которые есть у всех футболистов. Но самое неожиданное — это её лицо, открытое и ясное, потому что волосы туго заплетены в косы до самого затылка.
Только когда прожекторы стадиона отразились от её лба, скул, невероятно пухлых губ, я её узнал. И теперь, наблюдая, как она забивает и улыбается, я готов поклясться, что даже отсюда вижу, как вспыхивают её глаза. Она счастлива, и её глаза светятся с яркостью солнца, обретая сияющий свет расплавленной карамели.
Не то чтобы я ожидаю когда-либо увидеть этот цвет вблизи. У меня экспертный талант по вызыванию этого насыщенного янтарного оттенка с яростным рубиновым отливом. Бесить её легко, и это предпочтительный вариант ради поддержания безопасной эмоциональной дистанции.
Но азартная натура во мне подзуживает доказать, что я так же легко могу заставить Уиллу улыбаться. Что я могу игриво поддевать, дразнить и умасливать её, пока её глаза не обретут вновь оттенок карамельного солнца.
Поблизости ревёт вувузела, перебивающая мои мысли и вызывающая звон в ушах. В моём левом ухе, наиболее пострадавшем, этот звон практически мгновенно нарастает до боли. Фрейя, должно быть, замечает, что я вздрагиваю, потому что она кладёт ладонь на мою шею и нежно потирает. Некоторым людям может показаться странным то, как моя семья не смущается телесного контакта, но мы все такие, и это логично, поскольку половина из нас воспитывала другую половину. Фрейя как вторая мама — она поглаживала меня по спине, пока меня тошнило, и вытирала мой зад перед надеванием чистого подгузника, пожалуй, так же часто, как моя родная мать.
Телефон вибрирует сообщением от неё. «Мы можем уйти. Эйден забывает, как болезненно для тебя громкое окружение. Ты же знаешь, он просто любит тебя и хочет, чтобы ты был вовлечён во всё, но иногда он бывает засранцем».
Я подавляю беззвучный смешок, отвечая: «Всё в порядке. Мне нравится наблюдать за Уиллой. Просто потом у меня будет кошмарная головная боль».
Руки Фрейи замирают на моей шее, затем возобновляют движение после того, как она печатает: «Она тебе прям *нравится*?»
Вздохнув, я качаю головой. «Я сказал, что мне нравится наблюдать за ней. Она хороша. Вот и всё, Фрей».
По итогам первой половины матча КУЛА лидирует со счетом 4:1, но через двадцать минут после начала второго тайма УЮК умудрились забить три гола мимо нашего вратаря, которой надо бы проверить глаза у окулиста. Две команды теперь идут вровень, а так быть не должно. КУЛА объективно лучше.
К этому моменту Прежний Райдер тараторил бы без остановки. До потери слуха это было единственным временем, когда я становился таким же болтливым, как мои братья и сёстры. Стоя перед телевизором и смотря матчи Премьер-Лиги. Вопя, подбадривая и корректируя на множестве матчей, в которых участвовали мои братья и сёстры. Я видел поле, я понимал игру, и без проблем орал об этом.