Право на жизнь (ЛП)

Кэт решила, что то, что она сейчас питала к жертве, это, должно быть, сочувствие.
 Глава 10 
9:55 вечера.
Ей разрешили воспользоваться подстилкой, но теперь она снова оказалась на дыбе. К счастью, ее руки были привязаны к крестовине за спиной, а не над головой. По крайней мере, пальцы не онемели. Когда ее ноги начинали сильно дрожать, она могла на встать коленями на бетонный пол, но в таком положении ее предплечья так выворачивало, что было слишком тяжело, находиться в таком положении долго. Тем не менее, это принесло некоторое облегчение.
То, что он растер у нее на груди, сняло большую часть жжения. Она почувствовала что-то вроде пульсирующего жара центре правого соска. Тот, который по какой-то причине подвергался наибольшему издевательству.
Ей завязали глаза, но не надели ящик на голову.
Еще одна маленькая поблажка.
Во рту у нее был резиновый шарик. Он был прикреплен к кожаному кляпу, пристегнутому к ее лицу.
Они поменяли сбрую и вагинальную затычку на другую с двумя маленькими фаллоимитаторами, которые одновременно проникали и во влагалище, и в анус. Эти инородные предметы доставляли большой дискомфорт, но хотя бы не причиняли боли.
Ей было холодно. В горле ужасно пересохло. Вкус во рту напоминал опавшие листья.
Унижение. Дискомфорт. Лишения. Боль.
Четыре всадника ее личного Апокалипсиса.
Единственным утешением для нее была кошка, которая по какой-то причине привязалась к ней, а может, просто любопытствовала. Время от времени она чувствовала, как та трется о ее лодыжки, ее прохладный влажный нос и мягкие лапы, а однажды почувствовала ее мозолистые теплые подушечки передних лап и маленькие острые втянутые коготки на своем бедре чуть выше колена. Она представила себе кошку, стоящую на задних лапах и смотрящую на нее, хотя пока не имела ни малейшего представления ни о ее расцветке, ни о размере, ни о цвете ее глаз, смотрящих на этого странного голого человека, привязанного к непонятной конструкции.
Она вспомнила табби[10]. Самку. Вспомнила ее зеленые глаза. И представила, что эта кошка и есть то самое ее домашнее животное. В первые дни после смерти Дэниела и развода она была так одинока, что взяла шестинедельного котенка, табби, из приюта и назвала его Нили в честь обреченной героини Пэтти Дьюк в фильме "Долина кукол". Кошка прожила с ней до самой своей смерти от рака в прошлом году. Имя, которое она дала ей в честь вымышленной наркоманки, стало ироничным, практически провидческим и совсем не смешным, потому что за почти три года до смерти кошка заболела диабетом, и Саре приходилось делать ей уколы инсулина дважды в день, в складку кожи на шее, во время кормления.
Это было чертовски неудобно - строить весь свой график вокруг уколов и каждое утро бегать к туалету, чтобы проверить уровень сахара в моче, но она делала это с радостью, потому что никто не мог утешить ее так, как Нили. Почти всегда тоска, потеря и одиночество опускались на нее ночью, и когда это происходило, кошка, как по волшебству, всегда оказывалась рядом, казалось, чувствовала зияющую пропасть пустоты, открывающуюся внутри нее. Даже будучи котенком, она казалась всегда бдительной и отзывчивой к этой чуждой человеческой потребности. Кошка всегда была рядом. Свернувшись теплым и мягким клубочком у нее на коленях или лежа на груди, она мурлыкала, пока не проходили эти ужасные мгновения, и могла продолжать это до бесконечности, прося лишь погладить ее, почесать за ухом или просто согреть теплом своего тела, если душа Сары не могла предложить ничего другого. Как будто она знала, что именно это ее роль в жизни, именно то, для чего она была рождена - это нежное служение.
Однажды Сара нашла ее лежащей в темноте своей кладовки, кошка едва могла поднять голову. В кабинете ветеринара она держала и гладила ее и смотрела в зелено-золотистые глаза, когда он делал уколы. Один укол погружал кошку в наркозный сон, а другой убивал ее. Она увидела, как поникла и упала голова Нили, и почувствовала, что ее сердце снова разбилось.
 
Она не завела еще одну кошку, несмотря на советы родных и друзей. Она и так многих уже потеряла в этом мире. А потом она встретила Грега. На долгое время он заставил ее если не забыть, то хотя бы отбросить потери и сосредоточиться на том, что у них было вместе, на настоящем.
Она не могла представить, через что пришлось пройти ему, когда он обнаружил ее исчезновение.
Или ее родителям. Или ее сестре.
Ее родители и сестра даже не знали о том, что она собиралась сделать аборт, да и о беременности, собственно, тоже. Она полагала, что теперь они все узнают, как только ее объявят в розыск. Ее родители были строгими католиками, особенно отец, а сестра была такой же приверженкой религии, как и она.
Кто бы им сказал? Как?
Она была рада, что никто из них не мог знать и половины этого.
Ей пришлось снова встать на колени. Мышцы в ее икрах подрагивали.
Сара расставила руки как можно шире, словно распахнув крылья, и медленно опустилась. Пол был твердым и холодным. Деревянные балки впились в ее бицепсы, и те начали болеть. Она попыталась расслабить ноги, дышать легко и регулярно. Это помогло.
Он появился из ниоткуда.
Как он мог так тихо передвигаться? Этот человек был скрытен, как змея.
Она почувствовала, как его пальцы сильно сжали ее левый сосок, тот самый, который он отхлестал, а затем и другой сильно сжали и стали подтаскивать вверх, что означало, что он хочет поднять ее с пола, с колен, и она застонала сквозь кляп, подчинилась и встала перед ним, а он все еще щипал и выкручивал соски, словно в попытке оторвать их. Но она знала, чего он добивается, и не пыталась вырваться. Знала и не хотела давать ему повода для новых истязаний, поэтому терпела.
Но когда боль стала нестерпимой, Сара дрогнула и инстинктивно вывернулась у него из рук.
- Я говорил, что ты не должна так делать. Разве нет?
Когда кнут снова опустился на ее грудь, она подумала, что потеряет сознание, но не потеряла. Ее разум не давал ей даже этого забвения. И тело, оно болело и зудело. Тело всегда предавало ее. Все, что оно давало, всегда забирало обратно, и в конце всегда была боль. Ее грудь наливалась болью. Возможно, она заслужила эту боль, как он и сказал, потому что все, к чему она прикасалась, либо умирало, либо разрушалось. Ее тело, ее прикосновения, ядовитый цветок, вырванный из гиблой земли.
Что ты думаешь, папа? Заслужила ли я это? Твоя маленькая девочка?
Она не знала, что он ответит. Возможно, он скажет, что она заслужила.
Когда все закончилось, он позволил ей опуститься на колени, сказал, что теперь у нее есть на это разрешение, а в будущем она должна всегда спрашивать, и она висела, даже не замечая, что древесина впивается в ее бицепсы, и плакала под повязкой. О чем именно она плакала, не знала, но знала, что не только от боли.
Ей пришла в голову странная мысль, не совсем католическая, но, несомненно, близкая к ней.
Грех начинается с отвращения к плоти.
Она заглянула в свою душу и увидела себя грешницей.
 Глава 11 
11:45 вечера.
Они сидели в темноте и смотрели последний фильм Джеки Чана по каналу Синемакс. Он думал о том, как легко смотреть такие фильмы, сюжеты настолько знакомы, что не нужно следить за ними. Можно было думать о других вещах, например, о том, что завтра ему придется начать работу по восстановлению хаты Рут Чандлер и что он будет делать с Сарой Фостер, когда Кэт вернется на работу в понедельник. Он решил, что в понедельник она проведет весь день в Длинном ящике. В полной темноте. Весь день.
Он думал об этом, сидя в мерцающих тенях и доедая остатки вчерашней курицы, когда раздался звонок в дверь.
Кто это, блядь? В такое время суток. 
Он посмотрел на сидящую на диване Кэт и увидел, что она думает о том же, о чем и он - копы, нам крышка - и на мгновение почувствовал полнейшую панику, размышляя, не стоит ли ему побыстрее выставить свою задницу через заднюю дверь.