Дочери мертвой империи
Он назвал каждого солдата по очереди, и я пожала им руки, как делал папа. Большинство улыбались и вежливо приветствовали меня. Лишь несколько мужчин прятали глаза, а высокий солдат у окна смотрел с открытой неприязнью. По неизвестной мне причине мое присутствие ему не нравилось.
– Можете спать здесь.
Лейтенант Вальчар привел меня в небольшую комнатку на другой стороне вестибюля. Ее стены были покрыты облупившимися и грязными розовыми в цветочек обоями. Старый шкаф стоял поломанный, без ящиков и дверей. На полу валялись полусоженные книги и старая одежда. Мы с лейтенантом Вальчаром отодвинули мусор в сторону, освобождая дорогу.
– По крайней мере, здесь можно уединиться.
– Благодарю вас. Меня не смущает состояние нашего пристанища. Я больше беспокоюсь о том, как скоро мы сможем уехать. Что собирается делать Красная армия: просто проехать через Исеть или закрепиться там?
– Мы не знаем, – он покачал головой. – Наблюдаем за дорогой на случай, если они поедут на север. Пока ничего.
– Как много там солдат?
– Слишком много для нас, – сказал он. – Мы не смогли подобраться поближе и посчитать точнее. Они бы узнали нашу форму.
– Я здесь в безопасности, лейтенант? Я заметила, что некоторые солдаты недовольны тем, что я к вам присоединилась.
Он поморщился:
– Прошу прощения. Это не ваша вина. Они беспокоятся о трех наших товарищах, которых вчера захватили в плен. Они не готовы уезжать без них. И, пожалуйста, Анна, зови меня Иржи.
– Конечно, Иржи, – быстро сказала я. – Но вы знаете хотя бы, где их держат? Живы ли они?
Иржи нахмурился:
– Мы думаем, что большевики отвезли их в Исеть, но не уверены, куда именно. Кто-то хочет их спасти. Кто-то нет.
– А чего ты хочешь?
– Я еще не решил, – произнес он.
Иржи был командующим офицером, и выбор оставался за ним. Я вздохнула, чувствуя прилив раздражения. Евгения бросила меня на милость солдат, у которых тоже были свои планы.
– Насколько умно рисковать жизнями десяти здоровых солдат ради трех человек? Возможно, окажется так, что вы лишь увеличите число пленных.
Иржи подошел к окну. Луч солнца упал на его золотые пряди. Склонив голову, он тщательно обдумывал мои слова. Я знала, что лейтенант был благородным человеком. Несколько раз рисковал своей жизнью ради спасения других. В этом смысле он походил на Евгению.
Евгению, которая отвернулась от меня в тот же миг, когда узнала о моей настоящей семье. Как будто я была злом лишь потому, что носила фамилию Романовых. Как будто вся моя семья была злом. После всего, что мы пережили вместе, как она могла так плохо обо мне подумать? Она знала меня. Почему же до сих пор считала меня и мою семью ужасными людьми?
Я с трудом сдерживала слезы. Если Евгению ослепил фанатизм, она могла предать меня по-настоящему. Пойти к Юровскому и рассказать, где я, что угрожала сделать в Исети.
По телу пробежали мурашки.
– Иржи, если я потеряю тебя и твоих людей, я останусь совершенно одна, – сказала я. – Без всякой надежды добраться до Екатеринбурга живой. Если доставишь меня туда в целости и сохранности, обещаю, мой кузен и генерал щедро тебя вознаградят. Щедро.
Он повернулся ко мне, и в его глазах читалась боль, а уголки губ опустились. Сердце екнуло. Я просчиталась.
– Мне не нужны награды, Анна, – покачал он головой. – Я твой друг и сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе. Но я еще и командир и несу ответственность за своих людей.
– Конечно, – поспешила согласиться я. – Я понимаю, как важны для тебя твои солдаты. И знаю, что ты несешь нелегкое бремя. Прошу прощения.
Когда он ушел, я стала бродить по комнате, откидывая в сторону объеденные насекомыми тома, чтобы расчистить место для сна. Тишина удушала, мне хотелось занять себя хоть чем-нибудь.
Дома во дворце меня часто раздражала мамина суета. Она не могла сидеть спокойно и постоянно раздавала нам поручения или заставляла садиться за вышивку и учебу. «Жизнь дана, чтобы трудиться, а не лениться», – говорила она.
Но в мрачной тишине дома Герских и я не могла успокоиться. Побрела наверх, осторожно шагая по скрипучей лестнице, заглянула в спальни на втором этаже. Они были в гораздо худшем состоянии, чем комнаты внизу. Потрескавшиеся стены, почерневшие потолки, треснувший пол. В одной из комнат за стеной что-то скреблось. Я пыталась угадать, где спали дети, а где родители. Евгения рассказывала об этом доме – жители Исети сожгли хозяев заживо.
Присутствие жившей здесь семьи не ощущалось. В доме Ипатьева мы иногда находили напоминания о семье, которую выгнали оттуда, чтобы поселить нас: игрушки, мебель, детские рисунки на стенах. Но от Герских не осталось ничего. Я чувствовала только эхо ярости озлобленной толпы. Ее следы были повсюду.
Я поспешила обратно. Даже не смотрела в сторону лестницы в подвал. Вернувшись к чехам, я нашла себе занятие.
Для раненых я мало что могла сделать: у нас не было лекарств и припасов. Я принесла воды, тряпок и приложила прохладный компресс ко лбу солдата, страдавшего от лихорадки. Побеседовала с больными – один хорошо говорил на русском, другой – неплохо на немецком. Часто лучшее, что можно сделать для раненых, – это развлечь их.
Я делала это тысячи раз во время войны, когда мы с Машей навещали госпитали. Если бы сестры были со мной, они бы смогли им помочь даже без лекарств. Они знали медицину гораздо лучше меня.
А если бы со мной была Евгения, то она бы откусила им головы за поддержку Белой армии. Ее сфера знаний медицину в себя не включала.
Так же как ее дружба распространялась только на похожих на нее людей.
Я ей нравилась, пока не раскрылась моя ложь. Пока она считала, что я дочь богатого торговца, Евгения относилась ко мне вполне сносно. Ее возмутил масштаб моей лжи – лжи, которую мне пришлось выдумать, чтобы выжить. Она поведала мне свои самые страшные тайны, а я держала в секрете даже свое имя.
Хотя я злилась на нее за сказанное, но все же мне хотелось, чтобы она была рядом. Там, где командир Юровский ее не достанет. Я надеялась, что ей не пришло в голову возвращаться в Медный. Безопаснее всего ей будет со мной, но Евгения отказалась меня сопровождать.
Возможно, она еще вернется.
– Русская сука.
Услышав эти слова на русском, я резко выпрямилась и убрала руки от Амброжа – заболевшего солдата, который засыпал, пока я ухаживала за ним.
Слова прозвучали сзади. Мимо прошел высокий бледный солдат, взглянув на меня с такой ненавистью, что я вздрогнула. Я обдумала свои слова и действия, пытаясь понять, чем могла его обидеть.
– Не обращай на него внимание. – Амброж медленно открыл зеленые глаза. Он сдвинул мокрую тряпку на лбу поближе к волосам, чтобы лучше видеть. – Иосиф скорбит. В прошлом месяце потерял брата, а вчера – лучшего друга. Теперь винит всех русских за действия меньшинства.
Я не могла его игнорировать: Иосиф стоял в углу, не отрывая от меня злобного взгляда. Если бы он решил на меня напасть, остановят ли его? Иржи ушел, а остальные солдаты не замечали – или притворялись, что не замечают, – поведения Иосифа. Руки задрожали, и я наконец сдалась. Извинилась перед Амброжем и вышла из гостиной на поиски моего единственного союзника.
Не успела я пройти и пары шагов по вестибюлю, как кто-то толкнул меня в спину. Я влетела в стену и закричала, больно ударившись головой. Грязная жестокая рука закрыла мне нос и рот, заглушая крик и не давая дышать.
– Ты сука, – прорычал он мне в ухо на немецком, всем своим весом прижимая меня к стене.
Я попыталась высвободиться из его хватки, но солдат был гораздо сильнее меня, а в легких не хватало воздуха, чтобы позвать на помощь. Глаза заслезились.
– Мы не бросим наших людей, чтобы спасти русский сброд.
В глазах заплясали пятна. Отчаянно пытаясь вдохнуть, я начала сильнее сопротивляться, но он только глухо засмеялся.
– Я могу убить тебя прямо сейчас, и Вальчар ничего не узнает. Он такой мягкотелый, что наверняка попросит прощения у меня, – сказал он. – Если хоть слово ему скажешь, я тебя убью, и тогда посмотрим, кто окажется прав.