Ever since we met (СИ)

— Выглядишь чудесно, — Даня тянется, чтобы ее поцеловать, и она подается навстречу, готовая к этому поцелую. Она надеется что-то почувствовать, правда хочет, но внутри тишина и спокойствие. Ничего не происходит. Ничего не меняется. Как и десятки раз до этого. — Поехали?
— Поехали, — соглашается она, уголками губ улыбаясь, стараясь скрыть разочарование. Не в нем, в себе. На колени ей ложится букет алых роз — она, пристегнувшись, его обхватывает, поднимает, аромат пытаясь почувствовать. У роз не тепличных запах чувствуется ярко, и в это время уже наверняка можно найти не тепличные, но эти не пахнут совершенно, и какая-то от этого необъяснимая грусть. Будто у этих цветов отняли важную их часть, отняли то, что было важно, и вернуть она это не может. Не может ли? Саша обещает себе постараться — не обещает сделать, потому что не уверена, что сможет. Не стоит давать обещания, которые не сможешь сдержать.
Ресторанчик, куда они приезжают, на набережной, и это скорее плюс — пока Даня не направляется из всех свободных столиков к тому, что дальше всего от окон. Она за ним следует по инерции скорее, прежде чем понимает, куда они идут, а потом уже поздно — девушка в ярко-оранжевом фартучке подскакивает, приносит меню, улыбается вежливо, абсолютно неискренне, усталость ее, облаком вокруг нее сгустившаяся, почти задевает и их. Почти, не совсем, а все же. Саша себе чай и десерт заказывает, Даня тоже этим ограничивается. Они болтают обо всем на свете, начиная ее поступлением и его подработкой, кончая перспективами колонизации Марса и зачем это вообще нужно — она не уверена, что смогла бы там жить, если там не будет деревьев, но почему бы и нет, если смотреть только с ее точки зрения — и это должно быть круто, но вместо этого она себя ловит на мысли о том, что они тянут время. Она понятно что оттягивает — для себя она решила, что если не сможет сказать ему сегодня, кто она на самом деле, то не будет уже и пробовать. Но что оттягивает он? Саша со своей стороны удочку закидывает, потому что знает, если будет тянуть дольше, дотянет до бесконечности. Кому она нужна, эта бесконечность?
— Дань, — она все еще не уверена, что это хорошая идея, — ты веришь в сверхъестественное?
Глупое начало, ей самой так кажется, но слова обратно не вернешь. Она за чашкой прячется почти, обхватывает ее обеими руками, прежде чем понимает, насколько защитным этот жест выглядит. Будто она боится, что он будет смеяться. Будет ли? Нет, он не смеется, улыбается мягко, но в улыбке этой снисходительность ей кажется.
— Сашунь, — говорит он, — я не маленький и мы не в сказке. Я верю в то, что есть два типа вещей — то, что ученые объяснили, и то, что они тоже объяснили, но люди предпочитают придумывать себе другие объяснения. Вот и все.
Не кажется ей эта снисходительность, думает Саша почти хмуро. Почему, ну почему он ведет себя с ней, как с ребенком? Когда она давала повод для такого, да и давала ли вообще? Ей так не кажется, и от этого становится обидно. Она эту обиду давит внутри себя, не дает ей прорваться наружу — мало ли может быть причин для такого его поведения?
— Допустим, — ей кажется, нужно хотя бы попробовать, — тогда я по-другому выражусь. Что ты думаешь о том, что люди называют сверхъестественным?
— Думаю что бред это все, — он даже не думает ни секунды, прежде чем ответить. — Кому-то нужно дать имя своему страху и он придумывает подкроватного монстра, кто-то хочет верить, что проблемы решаются легче, чем на самом деле, и начинает верить в магию…
Он что-то еще говорит, но Саше смешно становится, и не засмеяться сложно. Решаются? Магия — не решение всех проблем, напротив, некоторых моментов в ее жизни можно было бы избежать, если бы она не была ведьмой. Некоторых моментов просто не было бы в ее жизни, если бы она не была ведьмой, и не все эти моменты приятные, и не все ей хотелось бы сохранить. Она принимает их с благодарностью, потому что все, что происходит, учила тетя Наташа, происходит по какой-то причине и приводит нас к чему-то, к исходу, к выводу, к новому осознанию и опыту. Но принимать с благодарностью и быть довольной — не одно и то же. Не будь она ведьмой, она бы сейчас, может быть, посмеялась вместе с ним над тем, что кто-то верит в магию.
 
Не будь она ведьмой, она бы, может быть, тоже в нее не верила.
— Я поняла, — кивает она. — У тебя… интересная точка зрения. Не особо популярная, но, определенно, интересная.
Нет, она ему не скажет. Теперь уже точно. Может быть, когда-нибудь, очень нескоро. Но при мысли о том, что он согласится на ритуал с ней, становится смешно. Это, наверное, должно пройти лет десять, не меньше. Она не уверена, что он вообще готов к той новости, что встречается с ведьмой, существование которых так упорно отрицает. Где-то внутри нее рождается недовольство этим, зреет с безумной скоростью — она обрубает ему корни. Оно ей не нужно. Оно ей мешает мыслить здраво, и она не уверена, что ей нужны помехи кроме тех, что уже есть.
Ей еще надо решить, что делать с ритуалом, раз уж так обстоят дела. Мысли, как бы она ни старалась, возвращаются к спрятанному под подушкой листку — пять дат на ближайшие два года, одна подчеркнутая — и к тому, что тетя Ира ей сказала, отдавая его. Магическая совместимость важна. Магически совместимый партнер поможет ей провести ритуал с наиболее лучшими результатами.
Магически совместимый партнер, думает Саша, единственный, кто знает о магии и мог бы ей помочь, и единственный, на самом деле, кого она хотела бы видеть рядом с собой в настолько важный момент — и магически важный, и эмоционально. А еще он не с ней — у него другая, любимая девушка, и вряд ли он ее хотя бы послушает, если она заведет этот разговор. Ей надо все же попробовать, говорит себе Саша. У нее не особо-то и есть выбор. Она не уверена в реакции Дани, если она решит доказать ему, что он ошибается, что магия реальна, и вряд ли он даже после такого согласится ей помочь — по крайней мере, в ближайшие несколько месяцев.
А всего времени мира у нее, к сожалению, нет.
Она на прощание сама Даню целует, прислушивается к себе внимательнее, чем обычно — нет, ничего. Как того, впрочем, и стоило ожидать. Машина его исчезает за поворотом быстро, но Саша еще долго стоит у калитки, прежде чем, в шаль закутавшись плотнее, направиться к дому — и останавливается почти тут же, потому что в их домике на дереве горит свет. Остатки решимости, потраченной на то, чтобы хотя бы начать разговор с Даней, в комочек внутри нее собираются, и комочек этот в ногах путается, заставляя повернуть к буку. Ваня там сидит и правда, грызет яблоко и что-то рисует, в ушах наушники — он ее не сразу замечает, но тут же блокнот откладывает и музыку выключает.
— Ну, как прошло особое свидание? — он, кажется, посмеивается над ней, но явно беззлобно. Да и умеет ли он иначе вообще? — Яблоко возьми, вкусные.
Яблоки правда вкусные, а Саша рассказывать не спешит. Букет, Даней подаренный, лежит у нее на коленях, как доказательством того, насколько они разные, эти двое — оба подарили розы, но только один действительно попал в точку, хотя оба знали, что она любит. Чувство вины приглушается, притупляется понемногу — она кончиками пальцев касается стеблей, бездумно пытаясь нащупать, найти, в чем же проблема, почему у этих роз нет аромата, и как его им вернуть. Ей надо чем-то занять себя, чтобы не нервничать.
— Вань, — вопросом на вопрос, и это не то чтобы правильно, но как иначе? — На что ты никогда не согласился бы? В отношении меня?
— Навредить тебе, — отвечает он тут же, будто думал об этом, или, напротив, будто не думал, будто ответил совершенно интуитивно. — Сань, ты чего это вдруг?
 
— Мне нужна будет твоя помощь.
На его лице недоумение и непонимание, и больше всего она боится сейчас, что он пошлет ее к черту, когда поймет, о чем она говорит. Нет, не должен бы, это же Ваня, который никогда так с ней не поступит — и все же вдруг? Она губу прикусывает, глаза опускает, избегая его взгляда. Избегать легче.