Ever since we met (СИ)

— Ты чем думал, идиот? — кричит она, даже не пытаясь сдерживаться. Сил на это попросту не осталось. — В полнолуние! В одиночку! В лес! Ты думаешь, тебе зря сюда запрещали заходить? В конце концов, мог попросить меня, я бы тебя провела по тропе, но нет, ты же самый умный! Ты хоть сам-то понял, что тебя чуть не выпили досуха и не оставили овощем, без всяких жизненных сил? Да ты бы мечтал сдохнуть после этого!
Ей еще что-то хочется сказать, но она его взгляд ловит и осекается. Во взгляде этом нет ни обиды, ни злости, ни даже боли, а только смирение и что-то непонятное, между нежностью и жалостью, и она не понимает, почему он на нее так смотрит, пока он руку не поднимает и не стирает с ее щек, одну за другой, слезы.
— Я за тобой пошел, — говорит он просто. — Ты в лес никогда раньше сама не ходила, я беспокоился.
Запал яростный куда-то девается в доли секунды, Саша носом хлюпает и утыкается Ване в плечо, а он ее неуклюже приобнимает, к себе притягивая. Пять лет они живут в одном доме, пять лет она прибегает к нему с каждой своей проблемой, пять лет она вот так вот ему выплакивается, а он все еще не научился ее обнимать в такие моменты, ну надо же. Она всхлипывает пару раз и сравнительно успокаивается — отстраняется и за руку его берет.
— Пошли, — говорит. — Домой я тебя не отведу, а сам ты тропу не найдешь. Посидишь на поляне, пока я ритуал проводить буду. С тебя футболка.
— Почему это? — задает он резонный вопрос. Она хмыкает. Да, некоторых вещей он все еще не знает, и не факт, что это плохо.
— Потому что есть правило про никаких резинок, застежек, завязок и пуговиц, а у меня на одежде это все есть. И если бы не один очень любопытный и заботливый идиот…
— О тебе, между прочим, волновался, — вставляет он. Она хмыкает, ухмыляется невольно уголком рта.
— То я бы вполне могла просто раздеться, — доканчивает она, будто бы он ничего и не сказал. — Но не буду же я при тебе нагишом колдовать. А футболка у тебя просто идеальна, раз уж придется одеваться.
Правда, ей лучше будет не нагибаться, но это уже дело десятое.
— Сиди тут, — она толкает его на поваленное дерево, едва втащив на поляну. Круг из ведьминых поганок, подпитываемых их силой, защищает от любого вторжения с недобрыми намерениями по отношению к тем, кто внутри, и тут он в безопасности. — Дай мне футболку и отвернись.
— Что, даже попялиться не разрешишь? — смеется он, но затыкается под ее тяжелым взглядом. — Ладно, ладно. Подожди минутку.
Не пялиться старается все же она — не в первый раз видит Ваню без футболки, да и странно было бы, учитывая что живут они в одном доме, а все же. Результат его ежедневных стараний — отжиманий, подтягиваний, и прочих-прочих-прочих занятий — виден невооруженным глазом. Саше думается, состричь бы его непослушную копну волос, которую он, кажется, короче не стрижет из ностальгии по детству, и был бы похож на кинозвезду, и сколько девчонок бы за ним бегало! Саша признается себе, что не хочет, чтобы он стригся, хотя бы поэтому — признается, зная, что минут через десять уже будет отрицать это снова, зная, что никто и не узнает об этом. Не пойман — не вор.
И ревновать лучшего друга, почти что брата, глупо и вообще неправильно.
— Когда я замкну круг, я не смогу из него выйти до окончания ритуала, меня просто не выпустит, — говорит она, расстегивая пуговицы своей рубашки. — Выйдешь за линию поганок — тебе конец, и на этот раз я не смогу помочь. Ты ребенок ведьмы, ты уязвимое место как минимум для четырех в нашем ковене, как ты думаешь, сколько нечисти захочет этим воспользоваться?
— Дохрена, — отзывается он, спиной к ней, даже не пытаясь повернуться, за что она ему очень благодарна. В том числе и потому, что под рубашкой у нее нет ничего. Кончиками пальцев она зачерпывает из другой чаши пепел мяты и базилика, рисует знак напротив своего сердца, прежде чем футболку натянуть. — Буду сидеть и не отсвечивать, пока ты не скажешь, что пора домой, раз все так серьезно.
— Ты, похоже, не понял, — она ухмыляется, стаскивая джинсы. — Тебе лучше не просто сидеть, а лечь поспать. Я не знаю, сколько времени это займет. Возможно, до рассвета.
 
— Уже почти полночь, — хмыкает Ваня в ответ. — Не так много осталось.
— Все равно.
С ней лучше не спорить. Одежду свою она оставляет рядом с кругом, входит внутрь, и линию разомкнутую за собой закрывает. Дрова под ее взглядом внимательным вспыхивают, загораются ярким пламенем, окутывают все вокруг ароматным дымом. Она смотрит и не видит, но слышит вдох резкий и громкий снаружи, стоит полоснуть по ладони лезвием собственного кинжала, и понимает, что Ваня смотрит.
Да ну и черт бы с этим, что это, заставит ее остановиться? Смешно. Она уже начала. Кровь с шипением испаряется, падая в огонь, она дрожит и сама не знает отчего. Слова призыва срываются с ее губ будто сами собой, заученные наизусть, раз за разом, раз за разом, кровь течет, не останавливаясь, из пореза, хотя давно должна была бы свернуться, и когда ноги уже начинают затекать от недвижного стояния на одном месте, когда голова кружиться начинает, ветерок взметывает ее волосы. Ветерок, которому неоткуда взяться тут, на защищенной от всего поляне, разве что…
— Добро пожаловать, Мать, — шепчет она, отступая от огня, из которого будто выныривает высокая фигура. Черты лица ее нечитаемы, изменчивы, будто текущая вода, она выглядит как все и как никто одновременно, но остаются окровавленные руки и не останавливающиеся слезы. Мать оплакивает всех женщин, из чьих слез появилась на свет, вспоминает Саша, Мать не стирает с рук кровь тех, кто женскую кровь проливал. Но сейчас она тут, и сейчас она смотрит тепло и участливо, готовая помочь и наставить на нужный путь. — Спасибо, что откликнулась на зов.
Фигура не отвечает, лишь касается ее лица мягко, осторожно, будто не хочет отпугнуть, и улыбается. И улыбка эта — последнее, что Саша видит, прежде чем ее поглощает темнота.
Транс ей знаком, почти привычен и почти близок — она выныривает из него, не в силах сказать, сколько времени прошло, три секунды или три часа, а то и больше. В голове все наконец-то разложено по полочкам, Мать улыбается все так же, отрывает ладонь от ее щеки и шагает обратно к огню, тая в легком дымке от догорающих углей. Саша моргает раз, другой, по сторонам оглядываясь — лес тонет в предрассветном тумане, откуда-то слышны птичьи трели, приглушенные из-за барьера между поляной и лесом, а еще Ваня сидит, глядя прямо на нее, там же, где она его оставила, и круги под его глазами ясно выдают то, что он даже не пытался уснуть. Дурак. Круг выпускает ее, не пытаясь остановить, а значит, все закончено, и можно одежду взять с земли и начать одеваться. Но она даже шагнуть в ту сторону не успевает, когда Ваня срывается с места и притискивает ее к себе.
— Знаешь, как я за тебя испугался? — заявляет он беспрекословным тоном. — Выходит она из огня, дотрагивается до тебя, и все, как будто время для вас двух остановилось. Ты, по-моему, даже не дышала. Не пугай меня так больше, пожалуйста.
— Это транс, Вань, — смеется она, даже не пытаясь высвободиться. — И это нормально. Просто ты ни разу этого не видел. Это каждый раз происходит.
— Пиздец, — емко заявляет он. — Ладно, пошли домой, если у тебя все. Помочь с чем-то?
— Отпустить меня и отвернуться, чтобы я оделась, — фыркает Саша.
И возвращать футболку ему надо, но совершенно, на самом деле, не хочется.
========== Глава 8 ==========
— Чем ты думала вообще? — тетя Лена со стуком ставит заварочный чайник на стол. Из его носика идет пар, но кажется, что пар сейчас повалит и из ее ноздрей, как у разъяренного дракона, и Саше почему-то не смешно. — Ты же знаешь, мужчинам на поляну можно только когда им угрожает опасность или для ритуала вступления, о котором мы говорили. И что в итоге? Что Ваня там забыл вообще?
 
Щеки вспыхивают моментально. О ритуале они говорили пару месяцев назад, и разговор был, на самом деле, весьма неловким. Саше думается, это было бы неловко, даже если бы она говорила только с одной, а не с тремя старшими сразу, но, с другой стороны, пора было привыкнуть, что частенько, если речь шла о магии, тяжкое бремя ее просвещения с тетей Леной разделяли тетя Наташа и Верховная. Ей тогда объяснили, как важно для ведьмы все то, что касается ее женской сути, в том числе и ее первая близость, с мужчиной ли или с женщиной. Мол, если все сделать правильно, этим можно убить сразу несколько зайцев, сделав ее сильнее, усилив ее связь с Матерью, и кто знает что еще. И если она собирается это «правильно» соблюсти, сообщили ей тогда, это должно быть целым ритуалом, чуть ли не с жертвоприношением на алтаре.