Грех и тайны (ЛП)
Я отстраняюсь, ее веки подрагивают и затем открываются. Ее гнев ушел, и мой тоже. Сейчас я думаю о том, что мы не должны бороться друг с другом. Не тогда, когда мы и так уже посреди войны.
— Могу я сказать тебе кое-что? — спрашиваю я.
Она отклоняет голову назад, упираясь в стену, и устало моргает.
— Ммм?
— На вкус и запах ты, как «Русское такси».
Когда до нее доходит смысл моих слов, широкая глупая улыбка появляется на ее губах и чертовски дразнит меня.
— «Русское такси», да?
Я киваю.
— Сколько ты выпила?
— Я уходила туда с сотней долларов, а вернулась с... — я отступаю назад, чтобы она смогла пошарить в карманах своих джинсовых шорт. Проходит небольшая вечность, прежде чем она замолкает и смотрит на меня. — Ничего. Я все прожгла.
Мои глаза округляются.
— Все? Ты слила сотню долларов на дерьмовую водку? Как ты поместила это все в себе, и как ты еще жива?
Зевая, она проскальзывает между мной и стеной.
— Я хорошо переношу алкоголь, большое спасибо.
— Я верю тебе.
С опущенными плечами и нетвердым шагом, она добирается до своей кровати и падает на нее. Сетка скрипит и стонет, но не рвется.
— Это ничего не решает, Джай. Я, может быть, пьяна и немного возбуждена, но все еще злюсь на тебя, — бормочет она, подтягивая коленки к груди, и закрывает глаза.
— Знаю, — вздыхаю я и провожу пальцами по своим волосам.
Она такая тихая, такая спокойная, что даже не знаю, слышит ли она меня.
— Я знаю.
***— Стоун? — шепчет Маркус в потемках.
Наконец-то. Оттолкнувшись от стены, делаю шаг из тени в тусклый оранжевый свет.
— Ты достал то, что я просил?
Маркус оглядывается через плечо и проводит свободной рукой по своим каштановым волосам. Кроме Эмили, Маркус — единственный человек, которому я доверяю здесь. Почему? Из-за денег, которые я плачу ему на лечение рака у его дочери. Без меня она не способна была бы дышать.
Он нервно и изо всех сил оттягивает воротник своей потрепанной голубой рубашки, и выдыхает. Не думаю, что прежде видел его таким нервным. Он был спокойным те последние несколько раз, что я имел с ним дело, даже когда он должен был достать «Трамадол» для меня. (Прим. «Трамадол» — психотропный опиоидный анальгетик).
— С трудом, — отвечает он, вытаскивая пистолет, о котором я просил, из коричневой тряпки. — На кой хер тебе нужна пушка?
Даже в темноте я замечаю осуждение в его темных глазах. Не собираюсь объяснять ему. Маркус может быть «своим» парнем, но я не доверяю ему до конца. У него есть цена, как видите. Его можно подкупить. У него есть обязанности — а это слабости. Я не могу полностью довериться человеку, у которого есть недостатки. С другой стороны, есть Котенок, и Череп ничего не сможет использовать против нее.
— У нас уговор, помнишь? Я даю тебе деньги. Ты достаешь то, что мне нужно.
Он кивает. Я знаю Маркуса недолгое время. Мы встретились в другом подземелье год или около того назад. Когда он рассказал мне, как сблизился с головорезами Черепа, чтобы быть их мальчиком на побегушках, я понял, что смогу использовать его. Он единственный из всех нас, кому разрешено входить и выходить из тоннелей. Он — единственный, кому я могу заплатить за информацию. К сожалению, этот план (до сих пор) был гребаным провалом. Череп умнее, чем я думал. Маркус может работать на него, но Череп ни черта не доверяет Маркусу. Я еще выжимаю кое-какую полезную информацию из Маркуса о Черепе и всей его деятельности, но она на исходе. Вселенная кинула мне кость в виде маленького котенка. Больше мне не нужен Маркус для получения информации. У меня есть Эмили. И что важно — Череп тоже заинтересован в ней. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Только вопрос времени — когда Череп захочет получить Эмили. Он озабочен тем, что она моя, а Череп всегда хочет то, чего не может иметь. Если я попаду в одну комнату с Черепом и Эмили, тут же будут посеяны семена конкуренции. Череп ненавидит соперничество.
Маркус протягивает мне Kahr PM9 (Примеч. небольшой 9 мм пистолет). Он небольшого калибра и прекрасно помещается в мою ладонь. Не тяжелый, около четырехсот граммов, и может отлично скрыться у меня за поясом. Я выбрал его по этой конкретной причине, потому что, если меня поймают с пушкой... меня отымеют.
— А остальное? — спрашиваю я, пряча пистолет сзади за пояс и прикрывая футболкой.
Брови Маркуса сходятся вместе, пока он вытаскивает маленькие бутылочки с шампунем и кондиционером.
— Странный запрос, даже для тебя.
Я протягиваю руку и не смотрю ему в глаза.
— Это не для меня.
Передавая шампунь и кондиционер, он склоняет голову набок, с любопытством изучая меня. Довольная улыбка появляется на его сухих губах, но я игнорирую ее и распихиваю барахло по накладным карманам шорт.
— Это для Котенка?
Я сглатываю, не желая отвечать на вопрос. Из кармана своих рваных джинсов он достает запакованную зубную щетку и пасту. Я выхватываю их и запихиваю в карман.
— Я видел, как вы двое гуляете здесь. Кто ж знал, что романтика может расцвести в таком темном местечке?
Я усмехаюсь. Романтика? У меня нет времени на романтику. Я смотрю на него.
— Она помогает мне. Вот и все.
Засунув коричневую тряпку за пазуху, он складывает свои тощие руки на груди.
— Ей нужны чистые волосы, чтобы помогать тебе?
Из заднего кармана я достаю деньги. Две штуки баксов — огромные деньги для шампуня и кондиционера, скажу я вам, но делаю я это не в надежде, что Эмили влюбится в меня. Я делаю это потому, что она права. Надо было поговорить с ней до того, как накачать ее противницу наркотой. Не нужно было заставлять ее чувствовать себя слабой и немощной. Я не жалею о том, что сделал, но сожалею, что сразу не рассказал об этом. Шампунь и кондиционер — это своего рода задабривание. Я хочу оставить все ссоры позади и двигаться дальше.
— Ты когда-нибудь спал в одной комнате с девчонкой, у которой длинные немытые волосы? — спрашиваю я его, и он качает головой. — Это как спать рядом с псиной. Грязной, вонючей псиной.
Я, может, немного и преувеличил. Волосы у Эмили не воняют, не очень, но они грязные.
— Отрицание — это опасная штука, Стоун, и совершенно не поможет.
— Я не отрицаю.
— Ты уверен? Я имею в виду, ты, твою мать, просто так раскошелился на две штуки на средства для волос?
Он приглаживает свои дурацкие густые брови, а я, нахмурившись, поворачиваюсь к нему спиной.
— Отвали, Маркус.
Глава 4
Утешение
Эмили
Во рту у меня помойка, ладно, даже хуже, чем помойка. В голове грохочет так громко, что я не могу заставить себя открыть глаза. Даже слабый оранжевый свет над головой ощущается, как суровое солнце. Я зарываюсь лицом в жесткую подушку и вдыхаю ее чистый, свежий запах. Мне нравится, как она пахнет, и я наслаждаюсь ее едва различимым мужским ароматом. Замираю, когда понимаю, что это не мой запах, и что у меня нет подушки. Без какой-либо стимуляции мои соски мгновенно твердеют, а мурашки начинают бежать узкой дорожкой от волос по спине. Я знаю этот запах. Я была окружена им, вдыхала его. Я пробовала его кончиком языка и терлась об него голым телом.
Мучительно щурясь, я приоткрываю один глаз и моргаю до тех пор, пока линии передо мной не проясняются и преобразуются в очертание сильной челюсти не дальше, чем в паре сантиметров от кончика моего носа. Тени на его коже делают ее темнее, подбородок покрыт немного отросшей щетиной. Его веки закрыты и прячут от меня глубокие синие глаза. Как я здесь оказалась? Я отчетливо помню, что засыпала на своей раскладушке. Не припоминаю, чтобы он перетаскивал меня с одной постели на другую. Или я была настолько пьяной?
Грудь Джая мирно приподнимается, упирается в мою и опадает через секунду или две. Упирается снова, а затем опадает. Он спокоен — совершенно спокоен. Открыв второй глаз, я приподнимаю голову, чтобы оценить уровень нашего переплетения. Его сильное бедро лежит между моих, а мое левое колено поверх его бедра. Только подумав об этом, я тут же начинаю ощущать, что правое бедро и ягодица совершенно онемели от тяжести его ноги. Его большая рука обнимает меня за талию, а другая находится под моей шеей. Мой переполненный мочевой пузырь болит, и пуговицы джинсовых шорт до боли врезаются в кожу. Тошнота накатывает волнами, прекрасно гармонирующими с каждым приступом пульсирующей боли в голове. Я в Аду — большом, мучительном, но полуэротическом, черт возьми.