У кромки моря узкий лепесток

В тот вечер на собрании «Неистовых» присутствовал особенный гость — Пабло Неруда, который в свои тридцать четыре года был признан лучшим поэтом поколения; сам факт его признания являлся огромным достижением, учитывая, что в Чили к поэтам относились как к сорной траве. Некоторые стихи из его книги «Двадцать стихотворений о любви» стали частью народного фольклора, их повторяли даже неграмотные. Неруда был человеком юга, где шли дожди и шумели леса, и происходил из семьи железнодорожного рабочего; когда он читал свои стихи, голос его звучал глухо, отчего слушателям казалось, что он принадлежит к числу тех людей, которые больше доверяют собственному чутью, нежели тому, что видят. Он был противоречивой личностью, в силу своей известности и в силу симпатии к левым, особенно к Коммунистической партии, за которую в будущем он станет воевать. К моменту упоминаемой встречи он уже успел побывать по дипломатической линии в Аргентине, Британии, Норвегии и Испании. Теперь его ждала Франция. Политические и литературные недруги Неруды говорили, что правительства, одно за другим, предпочитают держать его подальше от себя. В Мадриде, где Неруда находился до того, как разразилась Гражданская война, он подружился с интеллектуалами и поэтами, среди которых были Федерико Гарсиа Лорка, убитый франкистами, и Антонио Мачадо, умерший во французском приграничном поселке во время Отступления из Каталонии. Там же Неруда написал книгу стихов, прославляющих солдат-республиканцев, ставшую их гимном, и назвал ее «Испания в сердце». Первые пятьсот пронумерованных экземпляров книги напечатали ополченцы Восточной армии на типографском станке в аббатстве Монтсеррат, в разгар войны, на бумаге, сделанной из того, что нашлось под рукой, от окровавленных рубашек до вражеских знамен. В Чили «Испания в сердце» вышла массовым изданием, но у Фелипе имелся один из оригинальных экземпляров.
 Кровь детей на улицах городов, течет и течет кровь детей…
 Придите, взгляните на кровь, что течет по улицам,
 идите, смотрите, как течет кровь по улицам городов, идите, смотрите!
Неруда страстно любил Испанию, ненавидел фашизм и так близко к сердцу принял судьбу побежденных республиканцев, что ему удалось убедить нового президента своей страны принять в Чили некоторое количество испанцев, бросив тем самым вызов непримиримой оппозиции и Католической церкви. Чтобы поговорить об этом, он как раз и получил приглашение на собрание «Неистовых». В Сантьяго Неруда оказался проездом по пути из Аргентины в Уругвай, где занимался организацией экономической помощи беженцам. Как писала правая печать, несколько стран выделили для помощи беженцам деньги, но отказывались принимать красных, этих насильников монахинь, вооруженных бандитов и евреев, которые могли угрожать безопасности собственных граждан.
Неруда объявил собранию, что в ближайшие дни отправляется в Париж в качестве специального консула по вопросам испанской эмиграции.
— Дипломатическая служба Чили во Франции меня не любит, там окопались одни правые, которые полны решимости препятствовать выполнению моей миссии, — сказал поэт. — Правительство посылает меня без единого песо, а мне нужно зафрахтовать корабль. Посмотрим, как я с этим справлюсь.
Он сообщил, что получил приказ набрать из числа испанских беженцев только специалистов нужных в Чили профессий, чтобы те по прибытии в страну научили своему делу чилийских рабочих, и только мирных и достойных людей, чтобы среди них не оказалось ни политиков, ни журналистов, ни интеллектуалов, поскольку все они потенциально опасны. По словам Неруды, взгляды правительства Чили на иммиграцию всегда носили расистский характер, существовали даже тайные инструкции для консульств не выдавать визы людям определенных категорий, учитывая их расовую и национальную принадлежность, начиная с цыган, негров и евреев и заканчивая так называемыми восточными — термин непонятный и нуждающийся в пояснении. Последнее время ксенофобия обрела и политическую компоненту: в страну не впускали коммунистов, социалистов и анархистов, но, поскольку этого не было прописано в официальных инструкциях, некая свобода действий все же оставалась. Неруде предстояло осуществить один из подвигов Геракла: нанять и снарядить корабль, отобрать необходимое количество иммигрантов и добыть у правительства денег, чтобы гарантировать содержание тех, у кого в Чили нет ни родственников, ни друзей. Речь шла о трех миллионах чилийских песо, которые нужно положить в Центральный банк, прежде чем грузить людей на корабль.
 
— Сколько беженцев планируется вывезти? — спросил Фелипе.
— Предположительно, полторы тысячи, но их будет больше, мы же не сможем увезти мужчин, оставив в Европе их женщин и детей.
— Когда ожидается их прибытие?
— В конце августа — начале сентября.
— То есть у нас есть около трех месяцев, чтобы организовать экономическую помощь и найти для них жилье и работу. А еще надо развернуть кампанию противостояния пропаганде правых и настроить общественное мнение в пользу этих испанцев, — сказал Фелипе.
— Это будет нетрудно. В народе симпатизируют республиканцам. Большая часть испанской колонии в Чили состоит из басков и каталонцев, и они готовы помочь.
В час ночи «Неистовые» стали расходиться, и Фелипе на своем «форде» довез поэта до его дома. Вернувшись, он застал Хуану в гостиной с кувшином горячего кофе.
— В чем дело, Хуана? Ты давно должна спать.
— Я слышала, о чем говорили ваши приятели.
— Ты подслушивала?
— Ваши приятели едят столько, будто только что из тюрьмы, а уж как они ведут себя за столом, я даже говорить не стану. А эти женщины с подведенными глазами!.. Они едят даже больше, чем мужчины. Сборище неотесанных грубиянов — ни здрасте, ни спасибо!
— Поверить не могу, что ты ждала меня только ради того, чтобы сказать это.
— Я ждала вас, чтобы вы объяснили мне, почему этот поэт считается таким знаменитым? Он читал и читал и все никак не замолкал, и все глупости какие-то, одну за другой, про каких-то рыб в жилетах и с мутными глазами, поди пойми, что это за болезнь такая.
— Это метафора, Хуана. Это же поэзия.
— Будет вам смеяться над своей бабушкой, да упокойся она с миром. Как это я ничего не понимаю в поэзии, если язык мапуче и есть самая настоящая поэзия? Конечно, откуда вам знать такое! И этому Неруде тоже! Я много лет не слышала родного языка, но я его помню. Поэзия — это то, что остается в голове и никогда не забывается.
— Ну да. А музыка — это то, что можно насвистеть, так?
— Это сказали вы, мой маленький Фелипе.
Исидро дель Солар получил телеграмму от сына в последний день пребывания в отеле «Савой», после того как целый месяц провел с женой и дочерью в Великобритании. В Лондоне они посетили все обязательные для туристов места: магазины, театры, концерты и скачки. Посол Чили в Англии, очередной из многочисленных кузенов Лауры Бискарра, предоставил в их распоряжение посольский автомобиль, чтобы они могли объездить окрестности и посетить колледжи в Оксфорде и Кембридже. Он также устроил им приглашение на обед в замок какого-то не то герцога, не то маркиза, титул они не запомнили, поскольку в Чили благородные титулы были упразднены давным-давно и никто о них не вспоминал. Посол проинструктировал их в отношении поведения и одежды: в подобных семьях делают вид, что рабства не существует, но им нравится, когда здороваются с их собаками; запрещено отпускать замечания по поводу еды, но полагается восхищаться розами; одеваться следует просто и чтобы одежда выглядела как можно более поношенной, никаких шелковых оборок и модных коротких галстуков, — аристократия одевается теперь, как бедняки в деревнях. Позже дель Солары съездили в Шотландию, где Исидро заключил сделку на продажу шерсти из Патагонии, и в Уэльс, куда он также собирался поставлять овечью шерсть, но там сделка сорвалась.