Морской разбойник и торговцы неграми
Один из матросов, которого волна сшибла с ног и сильно ударила о палубу, сломал руку и громко кричал от ужасной боли.
— Перестанешь ли ты орать во всю глотку! рева! — прикрикнул на него Симон, — здесь и без тебя довольно шума! Закрой рот, а то проглотишь волну!
Крик усиливался.
— Впрочем, реви себе! если хочешь, — сказал Симон, — видно, это забавляет тебя.
Тем временем Бенуа подошел к рулевому.
— А ты, добрый мой Кайо, — сказал капитан, — правь хорошенько, держи по ветру!..
— О! капитан! — отвечал сей последний, обтирая пот, — доколе корабль будет слушаться руля, то не бойтесь, хотя, правду сказать, нас валяет и покачивает, точно как в Нантском городском саду на качелях... только что успевай приседать!
— Берегись, капитан! берегись!.. — воскликнул Симон, увидевший огромный вал, с ужасным шумом катившийся к кораблю. Не прошло и минуты, как под напором ветра он с треском обрушился на корму, и корабль скрылся совершенно под этой огромной массой воды.
Потрясение, произведенное этой волной, было так ужасно, что руль круто повернувшись направо, опрокинул на палубу трех матросов, правивших им, а от этого несчастного приключения корабль также повернуло боком, большой парус залоскотал и завертелся.
Бенуа вынырнул тогда из-под волны, которая сбегала с палубы, и держал, прижав к груди, портрет жены своей, пойманный им посреди обломков разрушенной каюты.
— Нет! я не дам пропасть моей «Катерине», — говорил он... — ибо моя бедная супруга...
Он не мог договорить, увидев ужасное положение корабля.
— Мы погибли! — воскликнул шкипер и мигом бросился к рулю, чтобы повернуть корабль и спуститься под ветер, но он опоздал!.. не было уже никакой возможности сделать это.
Большая мачта не долго противилась ветру, вскоре она согнулась и сломалась с ужасным треском, оборвав снасти свои с подветренной стороны, и повалилась на правую сторону палубы, а оттуда в море, таща за собой остальные снасти, все еще прикрепленные к кораблю. Положение было ужасно, потому что мачта, двигаемая яростными волнами, ударялась в корабль концом своим и, поражая бока его, угрожала проломить его и потопить; оставалось единственное средство к спасению: обрубить веревки, прикреплявшие это бревно к кораблю.
— Ну теперь нечего мешкать, хоть и опасно, но дело идет о нашей жизни, — сказал Бенуа, привязывая себя к концу веревки, и в один прыжок вскочил на борт корабля, держа топор в руках.
— Катя и Томас, — сказал добрый шкипер, занося ногу за борт... — это для вас... — и бросился в воду...
Но сильная рука схватила в эту минуту веревку, к которой привязал себя Бенуа, и достойный шкипер повис в воздухе, а потом вытащен был обратно на палубу другом своим Симоном.
— Что ты делаешь! бездельник! — воскликнул Бенуа, — разве ты хочешь потопить корабль? — и он замахнулся топором на Симона, который отвернулся в сторону...
— Черт возьми! как вы горячи, капитан! я только хотел сказать вам, что здесь не ваше место... Воспоминание о Катерине и Томасе, будет мешать вам в этой работе и затуманит глаза...
И он спрыгнул на борт.
— Симон! добрый мой Симон!.. — кричал Бенуа, схватив его за ногу, — постой!.. поклянись мне, что...
— Пустите меня! черт возьми!.. Слышите!.. Три тысячи миллионов чертей!..
— Я не так хотел заставить тебя поклясться, но делать нечего, но по крайней мере, привяжи себя к веревке... ради Бога! привяжи себя!..
Симон не слушал его более, он уже бросился в воду, чтобы добраться до мачты, влез на нее и обрубил снасти.
Ветер начинал утихать, но волнение все еще было сильно.
— Бедный Симон! он погиб!.. — сказал Бенуа, видя как помощник его старался удержаться верхом на этом круглом бревне, которое вертелось при каждой волне и било в бока корабля.
Положение Симона было чрезвычайно опасно, потому что он ежеминутно мог быть раздавлен об бока корабля.
— Еще разок стукни топором, Симон, — кричал ему Бенуа, — и мы спасены. Ах! Боже мой!.. Симон!.. Симон!.. берегись волны! Бросайся скорее в воду... ты погибнешь... Симон! Ах!.. — и капитан испустил ужасный вопль, закрыв лицо руками.
Симону раздавило голову между мачтой и кораблем, но зато, благодаря его хладнокровной неустрашимости, судно было спасено из весьма критического положения.
Буря утихала мало-помалу, подобно всем бурям африканских морей, которые столь же внезапно исчезают, как и появляются; ветер установился и погнал тучи на юг.
Погоревав несколько минут, Бенуа велел очистить палубу от обломков и обрывков снастей, ее покрывающих, потом поднять задний парус, или бизань и, пользуясь легким попутным ветерком, поплыл на юго-восток.
Разумеется, что величественное выражение лица господина Бенуа исчезло вместе с бурей и опасностью. Как скоро ветер установился, и корабль поплыл в путь, то он сделался, по-прежнему, простым, грубым, глупым, но честным человеком, занимающимся торговлей неграми с такой добросовестностью и праводушием, какие только можно употреблять в коммерческих делах, и думающим, что продавать негров, рогатый скот и колониальные товары есть все одно и то же, и что в этом нет ничего худого. Помышляя единственно о скоплении денег и доставлении себе независимого состояния, чтобы спокойно отдохнуть под старость в кругу своего семейства. Достойный отец! Он не спал всю ночь и даже думал более о Симоне, чем о своей милой Катерине, Симон служил у него так давно! Симон знал все его привычки, был совершенно предан ему; с таким усердием занимался мелочными подробностями при нагрузке корабля неграми и показывал при этом случае терпение и человеколюбие, восхищавшее капитана. Негры никогда не имели недостатка в пище и, за исключением изъяна, которого никак нельзя было избежать, корабль всегда приходил благополучно с грузом своим в колонии, благодаря этим родительским попечениям. Симон был для него все. На родине, в городе Нанте, он водил прогуливаться маленького Томаса, сынка его, или провожал на рынок с корзинкой в руках госпожу Бенуа, одним словом, Симон был для капитана неоценимым существом, верным и искренним другом.
А потому, в ожидании утра, господин Бенуа не однократно утирал платком слезы, катившиеся из глаз его.
Он был еще погружен в эти горестные размышления, как вдруг караульный матрос закричал с верха мачты: «Берег! впереди!..»
— Уже! — сказал Бенуа, выходя на палубу.
— Я не полагал, что мы так близко находимся к берегу; по счастью, он мне знаком. Рулевой! Смотри, правь на эту гору, на которой ты видишь несколько пальмовых деревьев, до тех пор, пока мы не придем к устью Красной реки.
— Ну, насилу мы прибыли!.. — сказал капитан, — и если только дядя Ван-Гоп доставит мне возможность починить корабль и поставить новую мачту... Я не говорю уже о неграх; это самый искусный торговец и маклер по этой части на всем африканском берегу; этому плуту известны все теплые местечки!.. но проклятый, верно, задорожится, обдерет меня... Ах! если бы мой бедный Симон был, по крайней мере, здесь со мной!.. Но нет! этому никогда более не бывать! Никогда!.. Боже мой!.. Какая тоска!..
И добрый шкипер омочил слезами свой третий носовой платок, помеченный его милой Катериной буквами: К. и Б.
ГЛАВА III
Торговец неграми
«Торговля! Ах! милостивый государь! торговля! это есть узы, соединяющие народы, братский союз великого семейства, рода человеческого! провидение бедного, спокойствие богатого!.. Ах! милостивый государь! торговля!..»
Восходящее солнце озарило яркими лучами своими поверхность океана, как бы для утешения ее за бурю прошедшей ночи, и глухой шум волн, вздымаемых еще слабеющим ветрам, был похож на последнее ворчание сердитой собаки, которая перестает лаять при появлении своего хозяина.
Корабль «Катерина» вошел в Рыбьюреку, находящуюся на южном конце западного берега Африки, и, влекомый своей шлюпкой, начал подниматься вверх по течению, для достижения небольшого залива.