Девушка с пробегом (СИ)
Боде ведь не только известный художник…
Аукционист, меценат, критик от современного искусства. И если он сейчас хочет мне сказать, что у него глаза кровью вышли через уши от моего так называемого "искусства" — я вполне могу послезавтра пойти устраиваться продавщицей на кассу в Пятерочку…
Боде говорит на ломаном русском, то и дело перескакивая на английский.
А у меня то ли слух отказывает, то ли я — даже слыша его через слово, все понимаю совсем не так, как надо. Такое ощущение, что я чего-то накурилась, и у меня глюки…
“…непередаваемая глубина цвета. Я никогда в жизни не смотрел в мужские глаза и не испытывал такого эмоционального катарсиса. Ведь мужские же, и не спорьте, дорогая, это очевидно…”
Он говорит, говорит, а я стою, открыв рот и пытаюсь запомнить хотя бы отдельные его слова. Чтобы потом напоминать их себе в то время, когда звезда у меня во лбу начнет тускнеть.
Боже.
Боде…
И говорит такое…
— Надя, попробуй дышать, — провокаторским шепотом рекомендует мне Ольга.
Пробую.
Но, кажется, сейчас упаду в обморок…
— Воды принесите, — командует Ольга. Видно, про обморок — это кажется не только мне.
Боде замолкает, обеспокоенно вглядываясь в мое лицо.
— Я вас напугал, да? — осторожно спрашивает он на русском, и снова — с таким жутким, но таким потрясающим акцентом, что голова кругом идет.
— Вы, — я запинаюсь, недоверчиво касаясь пальцами висков, чтобы убедиться — да, я ощущаю и я не сплю, — вы не напугали, нет. Я просто… В шоке.
— Это быстро пройдет, — смеется Боде, — я тоже был в шоке, что о вас ничего не слышал.
— Вы слышали, босс, — по-английски бурчит его приятель, — я вам присылал работы мисс Соболевской на рецензирование. И у вас в почте есть моя статья о ней.
— Грегори, не ворчи, — отмахивается Майкл, — я уже раскаиваюсь, что тогда пренебрег твоей рекомендацией. Я обязательно бы ознакомился с твоей статьей, просто отложил это на время. Ты знаешь же, во время работы я мало читаю, только пишу. Но ты был прав насчет мисс Соболевской. Ты счастлив?
— О да, — хмыкает его спутник, — как никогда, босс.
— Грегори? — переспрашиваю я. — Грегори Майлз? Искусствовед из Бруклина?
— Да-да, я вам писал, — оживляется Грег, — вы помните?
— О да, разумеется, — я улыбаюсь, принимая тот самый стакан воды, за который для меня расстаралась Ольга, — вам я рисовала приглашение на выставку.
Я помню чудное мгновенье, что спамер ты — приснилось мне…
Нет, ну кто знал? Кому из вольных художников не писали все эти “американские критики”, которые готовы расширить твои горизонты, если ты, ну, скажем, оплатишь им билеты на перелет, чтобы они насладились твоим прекрасным.
— Но как вы вообще меня нашли в этом случае? — удивляюсь я, перебирая в голове тех, кто мог меня рекомендовать. Увы, не так и много моих поклонников имели выход на зарубежный рынок искусства. В этом плане, Россия всегда была очень изолированной страной. Вот к нам из Америки и Европы долетало многое. А выбиться к ним было ужасно сложно.
— О, один очень настырный юноша достал меня в моей мастерской, в Чикаго, несколько дней назад. Он почти заставил меня прилететь в Россию на вашу выставку. Даже билеты оплатил, — Майкл явно оживляется, вспоминая об этом, — честно говоря, меня частенько атакуют начинающие художники, но впервые просили не за себя… Хотя… — Боде с лукавой усмешкой косится на полотно за своей спиной — то самое, с которого смотрят на зрителя серо-зеленые, космические глаза Давида Огудалова, — есть у меня подозрение, что личный интерес у этого юноши все-таки имелся. Но я на седьмом небе от восторга, ведь благодаря ему я нашел вас.
У меня звенит в голове.
Личный интерес? Настырный юноша? М-м-м, кто бы это мог быть?! А сколько попыток угадать у меня есть в распоряжении?
Это сарказм, да, вы все правильно поняли.
Огудалов… Теперь понятно, почему он не явился на выставку. Я ж его убила бы, как только узнала бы, что он все-таки сунулся в продвижение меня как художника.
Ну… Или не убила бы… В конце концов, я много могла ожидать, но не Боде..
— Надья, — Майкл говорит именно так, но я готова простить ему и большие коверканья моего имени, лишь только за то, что он сюда прилетел и наговорил мне столько совершенно неожиданных слов, — через четыре месяца выставка в Друо, и что вы думаете, если я предложу вам подготовить для них небольшую серию полотен? Два-три, больше не надо, пусть не наглеют, чем эксклюзивней вы будете, тем выше будет цена. А я подготовлю для вас рекомендации.
Что я думаю? О парижском аукционном доме Друо, самом старом мастодонте на рынке аукционных домов? Чьи выставки — это настоящие культурные событие на европейском рынке искусства? И чьи художники точно не испытывают проблем рода “на что купить молока, пока заказчик не забрал картину”…
А-а-а!!!
Вот что я думаю. Это если дословно.
Я туда как зритель мечтала попасть. А тут мне предлагают попасть туда как участнику…
— Даже не знаю, — в сомнении выдаю я, изображая, что у меня тут прям выбор тысячелетия и известные аукционисты ко мне заходят вообще через день и в очередь выстраиваются со своими предложениями.
— Не волнуйтесь, контракт будет самый выгодный, я прослежу, да и вы ваших юристов подключить можете, — Боде прям не успокаивается, так наседает, будто я уже — звезда мирового искусства… Ох, не размечтаться бы ею стать по-настоящему…
Хотя, почему нет? В конце концов, судьба любит смелых и безрассудные мечты.
— Оставите мне визитку, чтобы это обсудить? — деловито уточняю я и тут же получаю желаемое.
— Я в России до конца недели, — Боде кивает, — звоните в любое время. И я буду рад с вами поужинать, Надьежда. В деловых целях, разумеется.
— Спасибо, — он даже не представляет, сколько на самом деле у меня сейчас эмоций в одном только этом слове. Я чудом держусь на ногах, чудом говорю о делах, чудом верю в происходящее.
— Ах, дорогая, спасибо вам, — всплескивает руками экспрессивный американец, — вы — такое чудо… Я и не думал, что в своей жизни найду такой самородок…
— Майкл, цветок, — кашляет Грегори, и приподнимает вверх розу, которую до этого держал в опущенной руке. Кажется, работать напоминальником ему уже привычно.
— Ах, да, — спохватывается Боде, — мы обсудили дела, и я могу наконец отпустить вас, Надья, и побродить тут, чтобы решить, как не купить сразу все ваши картины. Но тот юноша… Настойчиво просил передать вам это.
В моих пальцах оказывается эта самая роза. Она настолько алая, что кажется немного темной.
Обычная роза, из тех, которые я обычно не перевариваю, но если честно, сейчас — мне не до моего обычного ворчания. Меня занимает маленькая бирочка-записочка, что прикреплена к веточке этой розы. С короткой фразой на ней.
“Я жду тебя в конце дороги роз”.
44. В конце дороги роз
Дорога роз? Огудалов, что это такое? Ты решил совершенно на все мои правила возложить, кхм, цветочек? Ведь говорила же, романтику для меня разводить не надо.
И все-таки первое, что я делаю — резко кручусь на пятках. Будь на каблуках — не смогла бы себе позволить ничего подобного, но стоило только увидеть на тесте две полоски, и я переобулась во всякие слипоны и лоферы. Так что могу повертеться как юла.
Следующую розу я вижу в руках у Макса. И он вроде как смотрит на меня выжидающе. Так, ясно. Все-таки этот друг у меня с Огудаловым напополам… И своей дружбе изменять он не намерен ни с какой стороны.
— Майкл, простите пожалуйста, я вас оставлю, — скороговоркой и на английском выговариваю я, — я вам обязательно позвоню.
— Главное — не оставляйте искусства, Надья, без вас ему точно не обойтись, — высокопарно, но ужасно окрыляюще заявляет мне Боде.
Нет, это что-то с чем-то…
Сам Боде! Да еще и роза из его рук — это вообще!