Девушка с пробегом (СИ)
— У меня тоже ребенок, — я досадливо морщусь, высвобождая руку из хватки влажных пальцев соседки, — и Людмила, по-вашему, у меня деньги есть? Думаешь, я могу легко достать пару сотен тысяч из кармана и ничего не заметить? Точно, для меня же это ерунда, мелочевку из карманов вытряхнуть.
У Люды же при озвучивании даже этой суммы аж лицо вытягивается. Интересно, она не представляла, насколько они меня нагрели? У меня же сейчас впору выкинуть всю мебель из моей комнаты и все то, что стояло на полу и было деревянное. Спать на полу, потому что матрас после сушки уже далеко не ортопедической формы.
А в остальном… Ущерб уже мне обрисован. Профессиональными ремонтниками. Да я и сама своими глазами видела.
Ламинат, нам с мамой доставшийся вместе с купленной квартирой, вздулся и пошел волнами. Антикварным ему стать совсем не суждено. В моей комнате и прихожей из-за пара отошли обои. Причем в моей комнате был вообще страх. В Алискиной комнате и маминой вроде нормально, но мастера сказали, что лучше бы снять все равно и обработать от грибка. То есть косметический ремонт мне светит по всей квартире. А в моей, возможно, и штукатурку менять придется — она отваливалась кусками, когда снимали обои.
Короче, апокалипсис. Один большой финансовый апокалипсис. И это сейчас не задевая мои картины. Хотя и они денег стоят.
Я не упоминаю про то, что вышла из строя часть электроники, причем я даже не знаю, насколько много — проводку мне еще не восстановили. Тоже, кстати, беда. Но восстановление обойдется дешевле замены, уже ура. Даже с учетом этого, обойтись малой кровью мне не грозило.
Да, все это мне делали рабочие Огудалова. Я сама не поняла, как так вышло, мне не хотелось его напрягать, он же только кудрявой своей головой покачал и заявил, что его больше напрягает мысль о каком-то другом прорабе, с которым я буду видеться на регулярной основе.
Да, он не спрашивает с меня денег, я перевожу ему сама, просто потому что со мной реально случится истерика, если он мне еще и ремонт оплатит.
Но это же не значит, что Иванову должны его выверты сойти с рук. А дальше что? Дыру мне в потолке продолбит?
— Боря не виноват, — стонет измученно Люда, хватаясь за щеки.
Боже, и вот так о всем.
“Боря не виноват, это я суп пересолила, вот он и ругался на меня”.
“Боря не виноват, это его просто друзья напоили, вот он и не сдержался в подъезде…”
“Боря не виноват, это я сама с лестницы упала”.
Это не женщина, это сто тысяч оправданий одному конкретному уроду.
— Людмила, не перегибай, — я раздраженно качаю головой, — я прекрасно знаю, что в тот день никого, кроме твоего благоверного, у вас дома не было. Ты же с детьми только на следующий день от мамы приехала. Боря был дома. Один. Нажрался как не в себя, буянил, повредил трубу отопления. Я же знаю, мне все рассказывали. И в акте о затоплении все указано, и состояние твоего мужа, в котором он вышел к работникам управляющей компании, тоже.
— Это не он, — все так же упрямо талдычит Люда.
— А кто? Николай Второй? Зеленые человечки? Кто там Боре вместе с белочкой явился? — я бросаю взгляд на часы и понимаю, что, блин, вместо того, чтобы заняться родительским собранием, стою и слушаю эту чушь.
— Я не знаю, — шепчет Людмила, — я знаю, что стол был накрыт на двоих. И водка была дорогая, Боря такую не покупает. А еще Боря говорит, что уснул, и все в порядке было. А проснулся — уже в дверь звонят и орут, что мы топим.
Нет, это сюрреализм в реальной жизни, не иначе. Я моргаю, пытаясь как-то это переварить.
— Ты правда думаешь, что я в эту чушь поверю, а, Людмила? — холодно спрашиваю я и скрещиваю руки на груди. — Ничего веселее ты придумать не могла? Хочешь сказать, что кто-то напоил твоего мужа, повредил трубу и свалил в закат? Ну, конечно-конечно, так я и поверила. Не знаю, кто кому врет, ты мне или твой муж тебе. Но ты меня задерживаешь.
— А пуговица тогда откуда? — совершенно отчаянно воет Люда. На весь коридор. Черт, в классе наверняка слышно. Я спешно хватаю соседку за рукав и волоку её подальше от класса Лисы, чтобы, не дай бог, классная руководительница не услышала. Еще не хватало — мало того, что сама опоздала, так еще и других отвлекаю. И пусть орала сейчас не я, но у наших училок логика не всегда логичная.
За углом коридора останавливаюсь.
— Какая пуговица, Люда? — яростно шиплю я.
— Сейчас, — соседка начинает торопливо рыться в карманах серой куртки и суетливо мямлит, — я её сразу приметила, как домой приехала. Она была в зале, где Боря… Сидел.
— Где Боря бухал, честно скажем, — жестко обрываю я очередную попытку обелить Иванова. Людмила косится на меня чуть ли не обиженно.
— Вот, — она протягивает ко мне раскрытую ладонь, — я сначала думала, может, Боря бабу привел, а потом… Это же от мужского пальто пуговица, да?
— Да…
Тишина накатывает на меня внезапно. Пошатывая под ногами землю.
Меньше всего я ожидала, что увижу сейчас её.
Синюю крупную пуговицу от пальто.
С резными буковками “BAZIONI” по окружности.
Нет, это не эксклюзивный бренд, я знаю. Но все-таки… Я также знаю, что бренд этот довольно дорогой. И не каждый может себе такое позволить. Иванову, например, чтобы купить такое пальто, нужно продать обе почки — одной этот пропойца вряд ли обойдется.
А вот у моего дивного любовника есть такое пальтишко. Синее. Именно этой фирмы.
29. Точки над Й
Две тысячи шагов — вот что отделяет меня от дома, а Давида Огудалова от прощания с его безумной головой.
Если кто-то скажет, что я проявила себя как безответственная мать, сбежав с родительского собрания, то я могу послать его в баню. На групповушку к лешему и прочей озабоченной нечисти.
Нету у меня сейчас времени слушать это все. Извинюсь потом перед завучем, спрошу у классной руководительницы или Наташки — главы родительского комитета, что было важного. Знаю, паршиво, безответственно, но сейчас я совсем не смогу сосредоточиться, я насмерть выбита из колеи. Так что можно сказать, у меня есть проблемы поважнее, и решить их надо срочно!
У меня чертовы полтора часа для того, чтобы разобраться с Огудаловым до того, как надо будет забирать Лису. При ней разборки я устраивать не буду. Я просто сбегу, схвачу Лису в охапку и уеду к Ирке.
Со стороны, наверное, я, со сжатыми в яростную тонкую черту губами, торопливо шагающая в сторону собственного дома, могу показаться разъяренной фурией, но в душе у меня тоскливо воют волки.
Поэтому я забегаю в ближайший к моему дому универсамчик и первый раз за четыре года покупаю зажигалку. И Вог. Сигареты дамские, тонкие, с каким-то сладким ароматизатором. Слабые, что поделать, но сейчас, после долгой завязки мне хватит и их.
Хватит на то, чтобы замереть у своего подъезда, и как дура задохнуться горьким табачным дымом. Чтобы врать себе, что эта горечь на языке — она от курева, а не от того, что кислотой разъедает изнутри.
Я не хочу его крови.
Я не хочу его крови вот так.
И если бы меня кто-нибудь спросил — я бы предпочла и дальше забивать себе голову своими дурацкими заморочками, потому что я, блин, живой человек, а не чертов работ, и да, заморочки имеются, кому отгрузить лишний вагончик?
Но это!
Это за гранью. И я не хочу в это верить, но в голове складывается приблизительная картинка. Пуговицу я кинула в карман, нарочно — даже не касаюсь, но даже так она будто прожигает мне насквозь подкладку тренчкота.
Две тысячи шагов. Они слишком быстро закончились.
Три сигареты закончились еще быстрее. Больше нельзя, уже от трех меня отчаянно тошнит. И хочется умереть, сойти с ума, сдохнуть, только не подниматься наверх.
Но надо.
Мне кажется, что это я иду на плаху, что это мне сейчас выпишут смертельный приговор, а не ему. Не моему… ему.
И первый раз, стоя у двери собственной квартиры, я не хочу туда идти. Я не хочу говорить то, что должна. Казалось бы, я же должна рвать и метать, я должна хотеть кое-кого мучительно убить, раскатать в лепешку, уничтожить на корню, сдать в психушку, наконец.