Девушка с пробегом (СИ)

— Жаль, — вдруг вывозит Лиса, и я догоняю, что это, видимо, ответ на мое “на время”, — тут прикольно. И места больше, чем у нас.
— А еще личная комната может быть даже у Зевса, да? — хихикаю я. — Чур, по коридору на роликах не ездить, а то знаю я тебя. Оплачивать потом замену местного паркета мне точно не по карману.
И вообще, сейчас деньги будут нужны на другое. И много!
— Зачем по коридору? — непонимающе уточняет Лиса. — Тут же под окнами клевая велосипедная дорожка.
Лисица у меня глазастая. Я вот ни черта подобного не заметила, меня вообще не слабо так потряхивало, потому что потихоньку меня догоняла осознаночка произошедшего.
Меня! Затопили!
Да чтоб этому Иванову всю жизнь оставшуюся ни капли в рот не брать, а похмелье — чтоб не отпускало. Да чтобы было такое адское, чтобы стакан в руках удержать не мог.
Оказывается, дома — это меня еще не сильно трясло. Уехала и накатило, со всей дури.
Хорошо, что есть мятный чай, который можно выпить, пока Алиска чистит зубы и готовится ко сну. Хотя, если честно, чтобы меня реально отпустило, в тот мятный чай нужно было добавить водки. Вот тогда было бы хорошо.
Кровать в квартире Давида одна, и мы с Алиской укладываемся на ней.
Так-то никаких проблем, кровать у Огудалова шикарная, еще двое человек нормальной комплекции поместиться могут, но все-таки эту проблему еще стоит обдумать. И решить её. Хоть мама и сказала мне “не буду вам мешать” и уехала к Ирке на ночь глядя — кстати, надо проверить, где там от неё СМС-ка, что она нормально доехала — но все равно, предполагается, что в этой квартире спать будут трое. И не в одной же постели, да?
В голове роится тысяча мыслей о том, что делать, куда бежать, за что хвататься первым. Актуальных проблем — море.
В конце концов — перевозка, просушка уцелевших вещей, звонки клиентам, покупка новых холстов, перерисовка портретов…
Черт, столько работы и псу под хвост.
Даже одну готовую мини-серию работ для выставки мне потерять жалко. Если портреты на заказ я перерисую, то серии — это же чистое вдохновение, его уже не повторишь в том же соотношении.
Блин.
Еще хорошо, большая часть готовых полотен — в галерее Тамары Львовны, я надеюсь — раскупается. Ибо деньги мне сейчас ни в каком месте не лишние. И до этого не были, а сейчас — так вообще.
Ладно, об этом я еще подумаю завтра.
Обо всем — завтра.
Реально, помимо всех этих проблем есть чудесный факт — я сейчас лежу на кровати, в чужой квартире. В коробочке на окне скребется вновь разбуженный Зевс, под боком свернулась колючим клубочком Алиска с её острыми коленками.
А я смотрю в темноту над собой и пытаюсь осознать происходящее.
Что происходит вообще?
Еще вчера ночью я ставила Давиду условия, на которых мы с ним продолжим играть в поддавки с нашим непонятно чем, этим дурацким сумасшествием, что никак не отпускало, захлестывало все сильнее и сильнее, а сегодня я въехала к нему пожить на неопределенный срок.
Господи, ну не бывает же таких надежных мужиков.
Вот чтобы полное “все включено”, — езжай поспи, а я тут разберусь, — и с ключами от холостяцкой берлоги, брошенными мне в лапки через полкомнаты.
На ум еще просится починенная посудомойка. К чему сейчас? Тем более, что ей, наверное, тоже кирдык пришел с этим потопом.
И все-таки просится.
Где, где мой чертов подвох? Где изъян на этом дивном шедевре?
Не знаю. Наверное, я стара стала, как тот Акела, и никак не могу разглядеть сослепу.
Без сна проходит час, без сна проходит два, без сна проходит полночи, и вот уже шесть утра, светает, а я все так же лежу, так и не сомкнув глаз.
Лежу. И жду.
Напряженно жду.
В замке квартиры шебуршат ключи. Наконец-то.
Я очень старательно выпутываюсь из одеяла, медленно, потому что ну не дело же богиням выскакивать из кровати пулей. Ну и что, что навстречу богам?
И все-таки в прихожей я оказываюсь быстрее, чем успеваю сообразить, что на мне самая простая, самая дурацкая серая ночнушка с тысячей черных котов. Не сексуальная от слова совсем. Она была единственная сухая и чистая, если что. Хотя я её трепетно люблю, но все-таки, вроде как не полагается в таком виде выскакивать навстречу мужчине, который предоставил мне свою квартиру и заморочился спасением моей, ай-яй-яй, Надя, стыдно.
 
Но это у меня, видимо, традиция такая, выбирать самый дурацкий домашний прикид и выходить в нем своему Аполлону навстречу. С самого первого раза, когда я вышла к нему в спортивках, заляпанных краской.
Вопрос лишь только в том, что я это сообразить успеваю в последний момент, а Давид — кажется, не замечает совсем.
Он только вешает в шкаф свое пальто, а потом шагает ко мне.
— Не спишь, богиня? — усталым шепотом мне в самое ухо.
То ли я садист, то ли ему просто идет усталость. Ему вообще все идет, но сейчас я им любуюсь не как красивой картинкой, а как уставшим мужчиной.
Он устал ради меня.
Такое офигенное ощущение… Странное, непонятное — и офигенное.
Холодные с улицы губы утыкаются в мою шею, не менее ледяные ладони ложатся на мою задницу. И этот дикий контраст — его ледяной кожи и его раскаленного дыхания — заставляет меня чуть ли не захлебнуться воздухом.
Ох, Надя…
Как ты вообще справишься с тем, что тебе с этим мальчиком жить некоторое время?
У тебя уже сейчас сердце колотится как у лошади со скачек, а дальше-то что?
Как ты себя от него надеешься оторвать?
Наверное, стоит спросить, как там дела, что сделали, что не сделали, придушил ли мой Отелло за меня Иванова, или это полагается только для тех, кто смотрит в мою сторону?
Но честно говоря, я не очень в форме для расспросов. Устала. Соскучилась. Хочу тишины и прикинуться, что ничего не случилось. А вопросы, вот это все — завтра, завтра, не сегодня. И лучше, если я все-таки отосплюсь.
Да и что он скажет? Воду убрали, акт о затоплении составили, сосед у тебя, Наденька, дебил?
Так я и так это знаю. И план этот Давид мне еще до уезда изложил. Он бы не приехал, если бы не счел, что сделать больше ничего не может.
— Ты будешь чай? — не знаю, зачем я это спрашиваю, ведь по сути меньше всего мне сейчас хочется именно чай, но в кровати спит Лиса, и пока не очень понятно, как что-то, чего мне хочется, делать рядом с ней. Еще одна кровать в одной из свободных комнат нужна обязательно.
— Все буду. Потом, — кратко откликается моя прелесть, стискивая мои бедра жаднее, — в душ со мной пойдешь?
Ох, вот как от этого предложения вообще отказаться?
— А ты не устал? — я спрашиваю это больше из вежливости. Потому что — ну сколько он на ногах? Не меньше моего. А напрягался больше.
— На тебя и душ у меня силы найдутся, — фырчит Огудалов.
Кстати, про душ я могла и сама подумать, но вообще — это ж по жизни не вариант, там скользко, неудобно, и так далее, но сейчас — мне не до капризов. У меня снова происходит обострение моей болезни. И я хочу, хочу, прямо сейчас — хочу.
Его хочу.
Казалось бы, то самое настроение, когда надо сорваться — и без оглядки. А мы раздеваемся неторопливо, будто бы даже дыша в едином ритме. Некуда спешить. Я будто попала в одну спланированную ловушку, но почему-то меня это не беспокоит. Все хорошо.
И мне, наверное, стоит обратить внимание на то, что там в ванной, какая плитка, а я…
Да какая, нафиг, плитка, а? Ну, красивая у него ванная, выпендрежная, не дешевая, не то что у меня, с моей потрескавшейся побелкой на потолке, но какая, нафиг, разница? Даже если бы дело происходило в обшарпанной душевой какой-нибудь студенческой общаги — мне и то было бы до лампочки.
 
Самое важное — он рядом.
Мой дивный мальчик.
Такой волшебный, такой сказочный, что хочется попросить его щипнуть меня за что-нибудь, хоть за ту же задницу, чтобы проснуться, но я же знаю — он щипнет, но никуда не денется. А попа будет болеть.
Я по-прежнему не могу отвести от него глаз.