Адаптация (СИ)

Сейчас же ему предстояла пытка ожиданием — пожалуй, самая невыносимая из всех. А пока на улице вновь надрывался колокол, не грех напомнить себе: «Колокол звонит по тебе».
  
Глава 4. Прутья, Цепи, Кандалы
 
Настал рассвет. Алое зарево просочилось через прутья на окне, наполнив темницу тревожными ожиданиями. По ту сторону толстых стен пели птицы, подвывали сонные собаки да раздавались редкие, но оглушающие крики петухов. Послышались первые человеческие голоса — блеклые и чужеродные на фоне общей какофонии. Калеб приоткрыл глаза и осторожно пошевелился. Все его тело занемело, и малейшее движение отдавалось болью в суставах и окаменевших мышцах. За всю ночь он практически не сомкнул глаз: так и сидел, прислонившись спиной к решетке и следя, чтобы мерзкая плесень снова не оплела его своими щупальцами. Но таинственное создание так больше и не появилось, оставшись лишь тревожным видением, которое можно запросто списать на разыгравшееся воображение или стресс. Где — то позади все так же посапывал охранник, чей храп на протяжении всей ночи наполнял темницу раскатистым эхом, и, пожалуй, именно это стало худшим испытанием. Можно с уверенностью утверждать, что к заключенному применили психологическую пытку.
По своему темпераменту Калеб всегда был человеком импульсивным, готовым, вскочив с кровати, помчаться вершить великие дела, нежели лениво потягиваться, уставившись в потолок. Однако это утро решительно отличалось от всех предыдущих. Мужчина совершенно не желал двигаться, будто малейшая потуга могла ускорить приближение конца, спугнуть этот удивительный момент рождения нового дня, пусть и с заранее известным финалом. Задрав голову, он рассматривал разводы, что рисовал рассвет под сводами потолка, наслаждался легкими дуновениями прохладного ветра, приносящего запахи росы и первых цветов. Да, совсем скоро люди окончательно проснуться, развеяв магические нотки, создаваемые природой, и заполнив все вокруг исключительно собой.
И как бы ему ни хотелось оттянуть судный час, но звон колокола он, увы, никак не мог остановить, впрочем, как и заглушить. От каждого «бом» воздух буквально вздрагивал, по впившимся в спину прутьям проходила вибрация, будто пытаясь заставить человека «отлипнуть» от решетки и наконец подняться. Но Калеб терпел. Играя желваками, он с досадным упорством отсчитывал удары, походившие на вселенский таймер, чья мелодия извещала зрителей о начале представления. Почему — то мужчина был твердо уверен, что сейчас именно шесть утра. Сутки здесь, вероятно, отличались от привычных земных, и тем не менее непонятно откуда взявшаяся уверенность в своей правоте не пропадала. Может, потому что его день уже был расписан, как и положено в тюрьме, и это всего лишь сигнал к началу безумного спектакля.
В темнице наступила тишина: стихли звуки улицы, но самое главное — затих Мэтт, а это значило, что страж наконец проснулся и мог составить компанию приговоренному. Однако, вопреки ожиданиям узника, надзиратель, прокашлявшись, размялся и вышел в коридор, тихонько притворив за собой дверь. Небывалая вежливость в отношении заключенного, так с ним не обращались ни в одном полицейском участке, куда Калеб частенько попадал в годы бурной молодости. Ничего серьезного в его послужном списке не значилось, иначе не видать бы ему академии и службы, но тем не менее ему было чем гордиться: езда в нетрезвом виде, пара драк за внимание девчонок да угон газонокосилки с футбольного поля. Жаль, медали за такие заслуги не выдавали, а лишь запирали в изоляторе на несколько дней в назидательных целях.
Не успел узник заскучать, как услышал шаги, а следом дверь распахнулась, и явились двое. Ему совершенно не хотелось оборачиваться и видеть лица своих конвоиров. Однако шестым чувством он ощутил нечто родное и, повернув голову, увидел Ричарда и еще какого — то типа в форме стражника. Лицо друга выглядело заспанным и усталым, волосы окончательно выцвели, не оставив ни единого следа от когда — то жгучего брюнета. Но даже от столь болезненной картины Калебу все же стало легче: сердце словно вновь начало биться, будто неминуемый финал отсрочился на неопределенное время. Только вот в качестве кого пожаловал его друг — спасителя или палача?
 
— Встать! — рявкнул солдат и уже собрался выхватить меч и ткнуть заключенного между лопаток, но Ричард вовремя пресек этот порыв.
Калеб повиновался. Не сказать, что он испугался угрозы, скорее, ему не хотелось, чтобы все это лицезрел Рич. Ухватившись за прутья, мужчина медленно поднялся, чувствуя, как онемевшие мышцы наполняются жизнью. Силы достаточно быстро вернулись, и теперь, в компании верного друга, ему было по силам брать штурмом башню, хватать кардинала за шкирку да уносить ноги куда подальше, желательно — в роскошной карете. Но, кажется, эти мысли появились исключительно в его светлой голове.
— Все плохо? — поинтересовался Калеб, прекрасно зная ответ.
— Смертный приговор в силе, — безразлично ответил Ричард. — Оставьте нас на минуту, — велел он сопровождающему, и тот, бросив на них подозрительный взгляд, покорно удалился, закрыв за собой дверь.
— Рич… — начал было Калеб, даже не зная, что толком хотел сказать.
— Артур! — поправил его друг.
— Артур, — скривившись, повторил Калеб, — я не хочу, чтобы ты смотрел. Не желаю видеть твое лицо, когда бросят первую спичку в мой костер. Мои страдания закончатся, но я знаю, как тяжело и долго ты переживаешь утраты. Поэтому не ходи. Прошу.
— Думаешь, ты меня знаешь? Откуда, если не секрет? — усмехнулся друг, которого теперь было совсем не узнать. По ту сторону решетки стоял совершенно другой человек — чужак со знакомым лицом и голосом. — Но можешь радоваться, тебя перевозят в столицу для изучения, после чего сожгут на дворцовой площади.
— Моей радости нет предела, — уныло промямлил Калеб, понимая, что пробить неведомую стену, воздвигнутую в сознании друга, ему уже не удастся. Очевидно, что этот неправильный мир менял все, до чего только мог дотянуться, и Ричард оказался очередной жертвой, как, возможно, и Мэтт до него. Совсем не сложно догадаться, кто должен был стать следующим. Вот только сжигать — то для этого зачем? — Рич, это не смешно, — взмолился он, готовый пасть на колени, лишь бы этот спектакль закончился.
— А похоже, что я смеюсь? — удостоив друга презрительным взглядом, ответил Артур. — Ты по какой — то неведомой мне причине считаешь, что мы знакомы и в хороших отношениях, но это отнюдь не так. А даже если бы и были, то я присягал королю и останусь верен своему долгу.
— Тогда почему ты здесь один, наедине со мной? Может, хотел что — то сказать без посторонних? — Калеб набрался решимости и ступил на чужое поле: ведение переговоров, убеждение и расположение к себе — вот, где он чувствовал себя как рыба на сковородке. И тем не менее в отчаянии решил попробовать достучаться до человека, которого когда — то знал.
— Хотел посмотреть тебе в глаза, — холодно ответил друг.
— Зачем?
— Зачем? — нахмурился Артур и отвел взгляд, будто вспоминая что — то крайне важное, но в последний миг внезапно ускользнувшее.
— Да, зачем? Простой вопрос. — Калеб сделал шаг вперед, чувствуя, что с другом происходит что — то неладное. — Ричард?
— Что ты со мной делаешь… — Он одной рукой ухватился за решетку и опустил голову, стараясь не смотреть на узника. — Мне больно! Прекрати!
— Ричард, очнись! — с надеждой воскликнул Калеб и готов был уже схватить ладонь друга, но тот резко отпрянул и отвернулся, кутаясь в плащ. — Вспомни про задание, вспомни зачем мы здесь!
— Калеб, не надо… — голос принадлежал уже не Артуру: жесткие, но теплые нотки исходили от Ричарда, который будто пытался прорваться сквозь маску, что на него нацепили. — Отпусти меня. Уже ничего не исправить, я больше не тот человек, которого ты знал. Все твои старания приносят лишь боль и страдания, прошу, перестань. Я помню, что тебе обещал, и сделаю все, что смогу… не позволю Артуру тебе навредить… и не только ему. Но… Ты должен забыть обо мне. Я хотел бы объяснить, что со мной творится, но не могу — сам не понимаю. Кажется, будто меня изменили, наложили поверх новую личность, через которую я не могу пробиться. Я знаю, что ты им нужен живой…