Кайа. История про одолженную жизнь (том Четвертый, часть Первая) (СИ)

Сейчас, как я понимаю, идет большой торг за меня между всеми заинтересованными лицами, и я своими собственными словами и (или) поступками вполне могу здорово задрать ту цену, не в деньгах или не только в деньгах, которую необходимо будет выплатить Семье за мое вызволение. Или, что хуже, сделать подобное невозможным в принципе.
— Прежде чем стрелять в барышню вы делали предупредительный выстрел? — поинтересовался Председатель, прекрасно зная, что никакого предупредительного выстрела не было.
Я скосил взгляд на адвоката, тот напряженно молчал. Видимо, влезать без разрешения он не имеет права, а то, что сейчас происходит, ему явно не нравится.
— Нет, Ваша честь… — ответил я, а на моем лице появилось выражение абсолютного спокойствия, которое, впрочем, здорово портил синяк, — предупредительного выстрела я не делала.
— Позвольте поинтересоваться, почему? — задал следующий вопрос Председатель внимательно меня рассматривая. — Вы же наверняка должны быть в курсе того, что прежде чем реализовывать свое право на самозащиту, либо же на защиту ваших близких, вы обязаны были выстрелить в воздух, либо же куда-нибудь еще, дабы дать возможность агрессору прекратить совершать противоправные действия.
— Да, Ваша честь, о подобной необходимости мне известно, но позвольте провести небольшой следственный эксперимент.
— Пожалуйста-пожалуйста. — разрешил судья, кладя свою письменную ручку на стол перед собой и откидываясь на спинку кресла.
— Леонид Александрович, мне нужна ваша помощь, встаньте, пожалуйста.
Затем, когда мой адвокат поднялся со своего места и я позаимствовал у него письменное перо, я встал возле него.
— Вот, на такой дистанции от моего папы находилась барышня Вениаминова, когда я в нее выстрелила. — сказал я и замахнулся на адвоката письменным пером, зажатым в кулаке. — В тот момент у меня было ровно три варианта действий. Во-первых, я могла не делать ничего и тогда бы папу убили…
— Ложь… — начала было возражать мадам Вениаминова, но тут же, взяв себя в руки, замолчала.
— Во-вторых, произвести выстрел в воздух, надеясь на то, что барышня образумится. Ну и третий вариант, который я, собственно, и выбрала: выстрелить в обезумевшую от горя барышню… Позвольте мне договорить! — мадам Вениаминова явно планировала вновь перебить меня. — Ваша честь…
Я перевел взор на Председателя.
— Если бы я сделала предупредительный выстрел, а барышня не отступила от своего преступного замысла, то спасти папу я бы уже не смогла. Просто не успела бы. История, как вам известно, сослагательных наклонений не терпит, и я понятия не имею, что произошло бы, выстрели я тогда в воздух. И никто этого не может знать. Но! Между жизнью своего папы и жизнью совершенно постороннего человека, я, как и любая другая нормальная дочь, всегда выберу жизнь своего папы. Хотя и ту барышню мне очень жаль, конечно.
— Ясно… — заявил Председатель, когда я закончил говорить.
— Если бы вы, барышня, выстрелили тогда в воздух, то моя дочь тут же бросила бы дагу, я это точно знаю. — тихим голосом сказала мадам.
В этот момент раздался сигнал вызова от видеофона Председателя, который от этого даже слегка подскочил в своем кресле и тут же принялся читать входящее сообщение. Видимо, с нетерпением ожидал его. А прочитав, мельком взглянул на меня и от этого его взгляда по моей спине пробежал электрический разряд, а во рту пересохло. И судя по его расслабленной теперь физиономии, он принял решение…
— А была ли у вас, барышня, возможность выстрелить не в живот, а, скажем, в ногу? — продолжил допытываться Председатель, явно придя в благостное расположение духа.
Прежде чем ответить, я вновь присосался к бутылке с водой.
— Ваша честь, вокруг было полно народу, я стреляла таким образом, чтобы точно не попасть в непричастного. — я покачал головой.
— Ясно. А насчет того, что Кайа Игоревна якобы простолюдинка? — обратился Председатель к мадам Вениаминовой.
Та сделала жест рукой, и ее адвокат, прилизанный тип, здорово так похожий на Садавира Эрринрайта из сериала «the Expanse», виденного мнойтам, встал со своего места и передал Председателю некий документ, а его копию — моему адвокату.
 
— Ваша честь… — начал говорить адвокат, поправив свой пиджак, — нынешний Глава Семейства Филатовых, Игорь Михайлович, объявил своей наследницей присутствующую здесь Ивкину Кайю, получив над ней опекунство от ее родного отца, Николая Михайловича Филатова, признавшего в позапрошлом году свое над ней отцовство и по его же просьбе Михаил Владимирович, прошлый патриарх Филатовых, записал Кайю в Родовую Книгу Семьи, о чем есть соответствующий документ. Таким образом, Кайа вошла в Семью Филатовых и вместе с этим получила дворянский статус. Однако! Лично я не могу объяснить произошедший затем казус, впрочем, это внутреннее дело Филатовых, но за несколько часов до того, как Игорь Михайлович выправил необходимые документы для официального оформления опекунства над барышней, Михаил Владимирович, воспользовавшись своим правом, вычеркнул Кайю из Родовой Книги по «иным причинам»…
Мой адвокат, едва заслышав эти слова, тут же принялся строчить кому-то сообщение. Матушке, кому же еще.
— …таким образом, документ об опеке над присутствующей здесь барышней Ивкиной юридически ничтожен, так как Игорь Михайлович удочерял одну из Филатовых, а Кайа на тот момент таковой уже не являлась. Документ, подтверждающий мои слова, я вам предоставил.
У меня перехватило дыхание, а на сетчатке глаз вспыхнули адреналиновые кляксы.
— Ваша честь, в связи с вышесказанным, выстрел Ивкиной Кайи не может быть квалифицирован ни как законная самооборона, ни как законная оборона кого-либо из членов Семьи, а значит, эта барышня совершила уголовное преступление и согласно статье семнадцать, пункт три, Уголовного Уложения ей грозит до двадцати лет каторги. Если, конечно, барышня Вениаминова не умрет…
Услышав последние слова, мадам Вениаминова дернулась всем телом, ну а я…
Я закрыл глаза и двумя быстрыми движениями большого пальца, размазывая по лицу макияж, утер выступившие слезы и изо всех сил старался не зарыдать, ибо этовсе. Это точновсе(если документ не подделка), в этом я уверен, и спасти меня теперь сможет лишь политическая воля.
Юридический капкан захлопнулся и впереди меня ожидают многие года каторги. Или же виселица, если барышня умрет. Не то, чтобы своими предыдущими деяниями я не заслужил возможности повисеть на виселице, но закончить свои дни из-за произошедшего сегодня…это же нелепо! Я подобного финала не желаю!
— …на время следствия прошу отправить Ивкину Кайю под арест. Я закончил Ваша честь.
Меня затрясла крупная дрожь. Мой адвокат говорил что-то об ошибках в делопроизводстве и еще о какой-то юридической ерунде, но я его уже не слушал.
— Это…это не по-дворянски, цепляться к каждой закорючке в документах! — с более надрывными нотками в голосе, чем мне бы хотелось, произнес я, перебивая говорившего. — Любому же здесь очевидно, Ваша честь, что происходящее сейчас — это чей-то злой умысел, ведь юристы-то у моей Семьи не студенты-практиканты, со всем уважением к студентам-практикантам, они просто не могли совершить подобной оплошности. И если бы о документе, который вы сейчас держите в руках, им было бы известно, а в нормальной ситуации иначе и быть не могло, то все документы об опеке надо мной были бы, естественно, оформлены соответствующим образом!
— Ты… Ты ранила мою дочь, и теперь одному богу известно выживет ли она, и что с ней будет потом. — чеканя каждый слог, произнесла мадам Вениаминова, когда Председатель слегка замешкался с ответом. — И я, будь уверена,стануцепляться к каждой возможной мелочи, к каждой закорючке в любом из документов, лишь бы только тебя привлекли к ответственности за содеянное. Я не устану добиваться того, чтобы ты провела на каторге свои лучшие годы, да и вообще сгнила там. Грех, конечно, но я от всей души ненавижу тебя. Я ненавижу всех Филатовых. Ты, рожденная ничтожной шлюшкой…как ты только посмела поднять руку на мою дочь? У меня немало влиятельных друзей и я превращу каждую минуту твоего пребывания на каторге в самый настоящий ад на земле. Ежедневно, каждую секунду своей дальнейшей жизни, ты будешь молить о том, чтобы Господь поскорее прибрал тебя к себе. Тебе уже никто и ничто не поможет, слышишь меня…?