Объект подлежит уничтожению (СИ)
— …Отбраковка.
Рид уверенным шагом пересекает лабораторию, даже не глядя в мою сторону, пока я отворачиваюсь, переставляя реактивы на стеллаже рядом с тем самым рабочим местом Эванса. 2007 наоборот, очень внимательно наблюдает за каждым моим действием. Я кожей ощущаю его цепкий взгляд. Он мне уже хорошо знаком. Но сейчас мне до этого совершенно нет никакого дела.
— Показатели прошлой недели соответствовали нормам.
Голос Итана абсолютно спокойный, размеренный.
— Вы сомнемваетесь в поставленной задаче для вашей подопечной?
И тут же ощущаю, как подгибаются мои колени. Не хватало ещё Эвансу сейчас выдать себя с головой. Отхватить смертный приговор. Пальцы дрогнули, и на пол тут же полетела пробирка. Мгновение — и стекло разлетается на мелкие осколки, пока белая жидкость расползается по полу у моих ног. Испуганно оборачиваюсь, на что Итан только поджимает губы.
— 2104, с вас вычтут стоимость оборудования.
Эванс произносит это так холодно и четко, что волоски на моём теле встают дыбом. Он сейчас говорит точно так, как ответил бы любой на его месте, и тем не менее, с его уст это звучит ужасно. Бесчувственно, безразлично.
— Да, 2092.
Пальцы подрагивают, а диафрагма снова сжимается в новом приступе паники. Только не сейчас! Вдох…Наклоняюсь чтобы осторожно собрать осколки. Выдох.
— Система не ошибается. Все мы работаем на благо человечества. Я никогда не сомневался в идеалах Ребут-сити.
Стеклышко прорезает тонкий слой перчаток, впиваясь в ладонь. Идеалы… Меня просто коробит от этого. От всего, что происходит. От этих лживых слов, от собственных действий.
— Похвально. Что ж, задача выполнена. 2104 — поднимаю голову, глядя на Рид, выражая через этот взгляд всю мою ненависть. — Вы неплохо справились. Неожиданно неплохо.
Приходится снова прикусить внутреннюю поверхность щеки, чтобы не высказать ей в ответ всё, что я считаю. Жаклин со своими «коллегами» направляется к лифту, стуча металлическими набойками каблуков по полу. Каждый этот маленький стук вторит пульсации в моих висках. Эванс провожает их до кабины, как этого требует этикет. Но как только створки закрываются, а на дисплее рядом загорается оповещение о подъёме лифта вверх, — он быстро подходит ближе.
Я же так и остаюсь сидеть на полу, сжимая осколки пробирки в руках. Слишком много всего. Слишком сложно. Ощущаю потребность в кислороде, а следующий вдох больше походит на всхлип. А за ним ещё и ещё… Пока эмоции окончательно не поглощают меня. Эванс оказывается рядом, тут же опускается на корточки, перехватывая разбитое стекло из моих рук. Поднимаю затуманенный взгляд на него, и меня окончательно разрывает. Лавина слёз и неровных вдохов накрывает меня с головой. Он быстро убирает осколки, стирая реактив, пока я просто плачу, сидя на коленях возле его рабочего стола.
— Тшшшш. Прошу! Эшли… — проводит рукой по моим волосам, убирая за ухо прядь.
Всхлип, и новая порция слёз. Итан тут же садится на пол и притягивает меня к себе, прижимает к своей груди, позволяя мне выливать собственные эмоции. Проводит рукой по спине, по волосам, что-то неразборчиво шепчет на ухо, пока я борюсь с этими навязчивыми картинками перед глазами.
— Я… Я их… Убила.
Слова с трудом слетают с губ, вперемешку с солёными слезами.
— Шшшшш… их бы отключили. Их бы всё равно отключили, Эш. Ты ничего не могла сделать, не могла помочь им. Всё это закончилось.
Осторожно сжимает мою ладонь, и я болезненно шиплю, когда чувствую прикосновение к ране. Эванс быстро стягивает латекс, обнажая израненную руку. Пальцы в крови, а на ладони красуется глубокий порез.
— Таааак! Сейчас.
Он тут же поднимается на ноги и достает аптечку из небольшого прозрачного бокса.
— Зачем всё это надо было? Зачем отключать их?
Снова шикаю, когда антисептик обжигает раненую кожу. Печёт. Всхлипываю, но слёз уже меньше. Инстинктивно дую туда, где сейчас концентрируется жжение, стараясь хотя бы немного облегчить состояние и снять это ужасное ощущение. А дальше следует специальный медицинский клей. Эванс бережно наносит его на края раны и осторожно прижимает их друг к другу. Проходит около трёх минут, и он разжимает пальцы. Лёгкое покраснение вокруг тонкой полоски — единственное, что напоминает о недавнем порезе. Если бы можно было так облегчить ту боль, что внутри. Точно так же обработать рваные края моей души специальным средством, которое смогло бы исцелить её, склеить обратно и стереть воспоминания о сегодняшнем дне. Чтобы больше не чувствовать себя так мерзко. Не видеть больше эти проклятые капсулы перед глазами.
— Я не знаю, что тебе ответить. Сколько бы я не пытался найти оправдание этим действиям — столько же раз я просто убеждался в том, что это всё абсолютно бессмысленно. Это страшно. Это просто мерзко. Люди стали бесчувственными монстрами, просто машинами. Чем мы все лучше роботов? Война была девяносто четыре года назад. Ты понимаешь? Всё эти годы мы отчаянно боролись за сохранение собственного вида, а по итогу чего добились? Это же больше не человечество.
Я понимаю, о чем он сейчас говорит. Эти мысли давно посещают меня. Он просто озвучивает то, что я думаю. И мы понимаем друг друга как никто другой. В какой-то момент, хмыкаю, утирая нос свободной рукой и произношу:
— 2092, вы говорите как повреждённый.
Немного склоняю голову на бок и чувствую, как уголки губ приподнимаются, образуя лёгкую улыбку. Я не хотела его обидеть, и надеюсь он понимает меня. В нашем обществе это ужаснейший изъян. Пятно на фоне идеального мира. Но для меня сейчас это слово лучше любого комплимента. Величайший дар — отличаться.
— Если за такие слова меня можно обвинить в том, что я повреждённый — пусть так. Значит, я действительно не такой как все. Я рад этому, Эшли. Испытывать эмоции, чувствовать. Переживать, радоваться, смеяться, размышлять…Любить.
Моё сердце мгновенно пропускает удар, когда он произносит это слово. Я тут же вспоминаю то, что успела узнать об этом чувстве, и ощущаю как в грудной клетке расползается жар.
— Лучше быть повреждённым, но человеком. Чем просто бездушным роботом.
Его взгляд прожигает, разрушает меня на атомы. Знаю, он ощущает тоже самое, что и я. Вижу это на дне тёмных зрачков, за тонким небесным ободком его радужек. Словно слышу, о чем он сейчас думает. Поэтому просто делаю то, что считаю самым верным в данный момент — подаюсь вперёд. Это просто на грани инстинктов, на пределе чувств. Всё это занимает долю секунды, когда одновременно со мной Эванс склоняется вперёд. Когда наши губы встречаются, я готова в очередной раз сгореть в этом ощущении, растворится.
Я знаю, что то, что мы делаем — правильно. Правильно для меня и для него. И нет… Это не мы не подходим для этого мира. Это мир не подходит для нас.
Я могла бы вот так находиться в его объятиях вечность. Его близость сейчас для меня уже стала какой-то необходимостью. Мне спокойно, когда он рядом. Хорошо, вот так ощущать тепло его тела. И я бы ни за что не хотела снова вернуться к неведению. Не познать этого трепета, зарождающегося в организме лишь от одного взгляда, от одного лёгкого прикосновения. Я поняла, что только рядом с ним наконец-то стала живой. Не объектом, а человеком.
Рабочая смена в разгаре, а список заданий сделан всего лишь на половину. И как бы нам не хотелось послать этот мир в бездну, приходится следовать правилам, принятыми не нами. Поэтому быстро извлекаю с дозатора новую пару перчаток и возвращаюсь к работе, стараясь как можно скорее завершить этот проклятый перечень дурацких поручений. Просто надеюсь, что этот день закончится.
Бессмысленность действий и заданий на смену выводит меня из себя. Сегодня происходит какой-то странный набор из глупых поручений. Я только поджимаю губы, когда третий раз за неделю мне приходится переставлять схемы на панели задач.
Когда с последним глупым пунктом покончено, я обессилено опускаюсь на стул, прикрывая глаза. Этот день меня вымотал.
— Будем сегодня что-то смотреть?