Объект подлежит уничтожению (СИ)

— Почему не сказал раньше?
Мой голос вырывается писком. Волнение переполняет, разливаясь чувством нарастающей безысходности по кончикам пальцев. Покалывает фаланги, обдавая холодом.
— Потому что это не имеет значения.
Волнение и злость. Я злюсь на Итана за то, что он молчал. Почему он не сказал мне раньше? Хотя, это ничего не изменило бы. Потому, что ни он, ни я не способны изменить, стереть уже существующие метки из его личного дела. Я злюсь на систему с этими правилами. Почему мы оказались в подобных условиях? Зачем необходимо вводить такие строгие ограничения? Искренне не понимаю, почему этот мир так жесток. Неужели, чтобы сохранить человечество, действительно необходимо постоянно следовать подобным ограничениям? И я зла на собственное бессилие, невозмоность что-то изменить.
— Имеет, Итан!
Просто не могу поверить в происходящее. Начинаю нервно расхаживать по помещению лаборатории, прикладывая пальчики к вискам, в надежде удержать поток мыслей, который хаотично бьётся в моей голове. Битое стекло хрустит под грубой подошвой ботинок, а привычное освещение кажется слишком ярким, раздражая глаза. Эванс наблюдает за мной и, не выдержав нервных шагов, подходит ближе, мгновенно заключая в объятия. Мой запретный плен, моё успокоительное. Выдыхаю и прижимаюсь щекой к его груди. Улавливаю четкий ритм сердечных сокращений, и он действует подобно гипнозу, вводя меня в расслабленное состояние.
— Эш, прошу тебя, не паникуй. Всё в порядке. Их всего девять. Я ещё здесь.
"Ещё"
Это слово больно режет слух.
— Просто пообещай быть осторожным.
Понимаю как глупо это звучит, учитывая, что Итан теперь постоянно ходит по лезвию ножа. Всего один неверный шаг — и возможности исправить ошибки больше не будет.
— Обещаю.
Его голос спокойный, абсолютно уверенный. Так, будто в его личном деле сейчас не стоит угрожающее число. Он кажется абсолютно непоколебимым. И это действительно немного приободряет, не позволяет мне окончательно впасть в состояние паники.
Немного успокоившись, отстраняюсь, поднимая взгляд и утопая в бездонных глазах.
— Как ты получил остальные метки?
Наверняка, этот вопрос на грани приличий. Вообще, обсуждать подобное в нашем обществе не принято. Но интерес берет верх, и я всё-таки задаю его.
— Несколько во время обучения и стажировки. — От воспоминаний, как не странно, губы мужчины дрогнули в лёгкой улыбке. — Я был слишком любознательным и спрашивал о том, о чем не принято даже думать в нашем обществе. Хорошо, что я быстро понял свои ошибки, и впредь не стал задавать тех вопросов, на которые никто не даст мне ответ. Но основную часть меток я всё же получил во время работы в шахтах. Это в лаборатории ты ходишь в белоснежном халате, изучаешь под микроскопом частицы и выстраиваешь на дисплее таблицы. А в шахтах — дышишь пылью, попадающими из вне тяжёлыми металлами, ядовитыми газами. Я постоянно задыхался там, возвращаясь в жилой отсек, кашлял до слёз, до боли в горле. Я не делал ничего противозаконного. Всего лишь высказал своё мнение и один раз отказался выполнять поставленную задачу. Это было самоубийством чистой воды. А я озвучил это предположение перед своим руководителем, старшим по смене. Накануне как раз едва не сорвался на лопасти. Трос заклинило, а позже он так резко рванул, что я чудом не попал под острые вращающиеся ножи. Металлические лопасти вентиляции прошли в считанных сантиметрах от моего лица.
Страшно было даже представить подобную ситуацию. Момент, когда ты понимаешь, что был на волоске от собственной смерти. Настолько яркая картинка возникает в моём сознании, возраждая из слов Эванса происходящее, что я мгновенно поднимаю взгляд, рассматривая собственное испуганное отражение в его зрачках. По лопаткам пробегают мурашки, поднимаясь к затылку. Я должна что-то сказать сейчас, поддержать. Но слова растворяются на языке, когда Итан продолжает:
— У меня было столько вопросов, на которые система никогда не позволяла узнать ответ. Однажды меня оштрафовали, оставляя седьмую метку за то, что я отправил запрос чисто из любопытства. Хотел узнать уровень радиации в окрестностях, за пределами Ребут-сити. А после, так же из интереса посмотрел доступные в райдере предложения по одежде и спецкостюмам, выдерживающим высокие дозы излучений. Я был наивен и глуп. Систему не обойти…
 
Он отстраняется и проходит вдоль столов, проводя пальцами по серой полированной поверхности. Итан задумчив, между бровями — небольшие морщинки. Я рассматриваю его профиль и пытаюсь понять мысли в голове мужчины. И вдруг его рука замирает, остановившись в воздухе, так и не касаясь поверхности столешницы. Он стоит несколько минут, словно файл, который поставили на паузу.
— Знаешь, а ведь можно!
Эванс оборачивается ко мне и проводит рукой по подбородку, прикасаясь к щетине. А в его глазах загорается огонёк.
Я растеряно смотрю на то, как меняется выражение его лица, и не понимаю, к чему идёт этот разговор.
— О чем ты?
Итан делает несколько широких шагов, вновь сокращая расстояние между нами. Пальцы его рук сжимают мои плечи, разгоняя по телу неожиданный всплеск тепла.
— Систему можно обойти!
Глаза мужчины загораются неподдельным восторгом, а на лице растягивается улыбка. Я же ощущаю как громко барабанит сердце внутри грудной клетки, отдаваясь лёгкой болью.
— Что ты имеешь ввиду?
И снова привычный жест: пальцы, скованные черным латексом, скользят между прядями, зачесывая непослушные волосы назад. Сколько раз я видела это движение, а у меня до сих пор перехватывает дыхание.
— Понимаешь, когда я работал в вентиляции, мы ставили специальные блокировки на компьютерные блоки. Они полностью отрезали модули от системы. Это было необходимо, чтобы в случае проникновения в систему вируса, программ взлома и прочего, ничего не влияло на кислородное снабжение Ребут-сити. На определенный блок устанавливается устройство, и всё. Система больше никак не может ни повлиять, ни отследить запросы.
Чем больше Итан говорит, тем больше мыслей формирует моё сознание.
— Это значит, что можно отправлять абсолютно любые запросы?
— И никто не узнает.
Идея кажется абсурдной, на грани выдумки или фантастики. Обойти систему, получить доступ к информации, которая недоступна обычным пользователям. Но от этого желание узнать, что же находится по ту сторону запрета, лишь ещё больше возрастает. Возможно, там есть ответы, на те вопросы, которые нельзя задавать в нашем обществе?
Эванс кивает головой и чуть улыбается, словно стараясь успокоить моё волнение. Не знаю, что ждёт нас завтра. Не представляю, что нам делать. И просто понятия не имею, что полезного даст эта затея. Одно я знаю очень четко — бездействовать просто нельзя. Рано или поздно, но мы пересечем допустимую границу меток. И пока это не произошло, я буду продолжать искать выход. Как бы парадоксально это не звучало. Ведь из Ребут-сити его попросту нет.
До конца дня стараемся не строить дальновидных планов. Вообще, мы не в том положении, чтобы думать или загадывать что-то. Как показывает практика, если отработал смену и вернулся в жилой отсек без приключений — это уже хорошо. Конечно, сегодня мы выбились из графика: не выполнили и половины поставленных задач, что, безусловно, скажется на райдере и заработанных келонах. Но призрачная надежда, которая появилась с идеей, компенсирует все лишения, которые ждут нас.
Время летит быстро за работой и устранением погрома в лаборатории после утреннего инцидента. Когда над окошком раздачи загорается лампочка, сигнализируя о получении обеда, я достаю контейнер. Сегодня одна порция — моя. Итан оштрафован, а значит должен остаться голодным. Таковы условия, прописанные в уставе и значащиеся в личном деле каждого, кто нарвался на штраф. Но я без зазрения совести разделяю с ним еду. Хотя Эванс и отнекивался достаточно долго. Но всё-таки сдался под моим напором. Кусочек соевого мяса незаметно перекладываю на половину Итана, пока сама жую злаковые хлопья.