Акула пера в СССР
И едва сдерживался, чтобы не начать ему рассказывать про базу браконьеров в заказнике «Смычок». Статью про нее я нашел случайно, когда перебирал архив газеты, будучи только-только начинающим корреспондентом, а потом пристал к Белозору, поскольку авторство там стояло его.
Базу нашли постфактум, когда прокладывали экотропу в 2009 году, на границе Дубровицкого и Жлобинского районов, там, где сливаются две великие реки – Днепр и Березина. Заброшенные землянки, полусгнившие станки для дубления шкур и коптильни, черепа с опиленными рогами – всё это говорило о том, что здесь, пользуясь административной неразберихой и неопределенностью сфер ответственности районных охотхозяйств, отделов милиции и лесничеств, обосновались браконьеры.
– Так, а при чем тут Китай, Ян Генрикович? – спросил я.
– Можешь считать меня параноиком, но я уверен, что молдавские цыганы, которые к нам в июле добираются и скупают драгметаллы, янтарь и всё вот это вот – через них и живые роги идут. Еще – наверняка бобровая струя и хвосты, я почти уверен. От нас – в Молдавию, оттуда – Румыния, порты… Я ведь почему к главреду вашему обратился? Ну да, про наших егерей в газете написать – дело хорошее. Но журналистское расследование тут было бы нелишним, смекаешь?
– А органы…
– А органы этим заниматься почему-то не хотят. Может, плевать им на оленей, может… Ну, всякое может быть. У меня есть выход на одного майора в Гомеле, из Управления БХСС, но он говорил, что если доказательств не будет, то и шевелиться не станет.
За окном автомобиля мелькали белые стволы берез, мрачновато-темные дубы с раскидистыми кронами, густые орешники заполняли собой яры и овраги, над болотянками вдоль дороги вились тучи мошкары, лучи солнца пробивались сквозь листву и заставляли жмуриться и улыбаться, несмотря на всю серьезность обсуждаемой темы. Майское солнышко – оно такое!
В мозгу у меня вертелся вопрос: если Стельмах с такой уверенностью говорит о журналистском расследовании, значит, были прецеденты? Я по памяти мог назвать злободневный и острый «Фитиль», работу великих журналистов Аркадия Ваксберга, Юрия Щекочихина, но это всё союзный уровень. Провинция – это провинция, тут, как известно, ворон ворону руку моет тем самым миром, которым они мазаны… С другой стороны, мой шеф – член райкома партии, он фигура в городе и районе крупная, и с газетой нынче считаются. Может, и получится что… Я-то только за, мне нужно очки зарабатывать, фигурой становиться! Так что вариантов было немного:
– Я в деле. Сколько у нас времени есть?
– Дня три, потом тот майор в отпуск уедет, в Ялту, – Стельмах докурил сигарету и сунул в закрепленную на дверце консервную банку.
За окно не бросил – бережет лес, однако!
– Та-а-ак… А куда мы сейчас едем?
– В Гагали, к Бышику и Пинчуку – это мои егеря-волчатники, заберем их с собой – и к оленям. Ты с ними в пути можешь побеседовать, интервью взять, или как это у вас называется? Эти двое у меня как правая и левая рука. Оба – фронтовики, боевые товарищи… Еще на Западенщине АКовцев и ОУНовцев гоняли, потом на пенсию вышли – и ко мне. Прекрасные стрелки, и мужики бывалые. В основном занимаются организацией охот и отстрелом хищников. Тут не статью – остросюжетный роман писать можно!
Я, впечатленный, закивал – такое с руками оторвут! АК – Армия Крайова, националисты польские, которые с одинаковой лихой злобой воевали против нацистов и против советских партизан в годы немецкой оккупации. А ОУН-УПА – националисты украинские. И воевали с ними аж до 1956 года… Так что егеря эти – явно волкодавы те еще! И если Стельмах дает добро на публикацию материала про них – значит, знает, что делает. В конце концов, столько лет прошло…
Но мне срочно нужно было как-то залегендировать наводку на базу браконьеров, чтобы закинуть ее БООРовцам, и потому я сказал:
– На обратном пути заскочим в Крапивню, там есть у меня человек один, я его могу про браконьеров этих поспрошать…
Крапивня была лесной деревенькой дворов на сто, и каждый первый мужик там держал дома ружье и промышлял охотой.
– М-м-мда? Я вроде всех крапивников знаю, кто это там такой осведомленный?.. Ладно, ладно, журналистская тайна, да?
– Да… – и я не то что бы совсем блефовал.
Во время моей работы в «Маяке» в веке двадцать первом, еще до поездки в Москву, жил-был в Крапивне один вредный дядька, Василий Петрович Стрельченко. Особенно его волновали вопросы благоустройства и дорожного строительства, и ровно в 8:30 утра каждый понедельник у меня в кабинете разрывался телефон – он звонил и звонил, пока ему не отвечали, чтобы выдать пятиминутку ненависти. Злобно, кратко и четко он излагал свои претензии к коммунальщикам и дорожникам, называя имена, фамилии, адреса, пароли и явки. Так что проблем с критическими материалами, коих с нас требовали энное количество в неделю, у меня не возникало. Разве что приходилось порой и в другие забытые Богом и властями места прокатиться – не будешь же всё время писать про Крапивню?
Сейчас Стрельченке должно было быть лет четырнадцать или около того. И казалось мне, что такие натуры не меняются с возрастом – въедливость и дотошность передаются, скорее всего, генетически. Да и вообще – расспросить местную пацанву было делом неглупым. Мальчишки – они порой информированы куда лучше бабулек на лавочках. Пока бабули работают стационарно, пацаны носятся повсюду и всё видят и слышат, хотя не могут порой правильно интерпретировать то, чему стали очевидцами. В интерпретации бабулям равных нет, тут не поспоришь. Столько версий накидают, что рептилоиды и масоны покажутся серой обыденностью!
Двое пожилых мужчин в одинаковых куртках, скорее похожие на геологов или туристов, чем на смершевцев или чекистов, ожидали у колодца с журавлем. Пинчук носил роскошные моржовые усы и очки на резинке, Бышик – эдакую профессорскую бородку. Только вместо гитар у них на плечах висели чехлы с оружием и патронташи. Судя по выглядывающим из них своеобразного вида патронам – скорее всего, карабины ТОЗ-17, что-то такое я читал про этот изыск советского оружейного дела.
– Бышик, Владимир Иванович, – представился бородатенький.
– Пинчук, Дмитрий Иванович, – протянул руку усатый. – Ну что, поехали?
Стельмах только кивнул коротко, выкрутил руль, и мы снова затряслись по лесной дороге.
* * *После долгого разговора с героическими егерями и двадцати страничек карандашных каракулей с заметками для материала меня, честно говоря, разморило: майское солнце припекало, «козлик» подпрыгивал, моя башка болталась туда-суда, грозя оторваться от тела, но дремота была сильнее, и я очнулся, только когда машина остановилась, заполошно проморгался, вытер стекающую из уголка рта слюну и украдкой огляделся – не заметил ли кто конфуза?
Охотникам было на меня наплевать. Они втроем смотрели в один бинокль и матерились.
– А принца не видать, Генрикович! И вон, гляди, важенка одна хромает!
– Твою мать! – сказал Стельмах. – Это ли не свинство – на оленя весной охотиться?
Я думал, есть всякие инспекции, которые занимаются борьбой с браконьерами… Но эти мужики явно воспринимали ситуацию очень близко к сердцу. Вон как желваки у главного БООРовца шевелятся, и костяшки пальцев побелели. Оленей на опушке было явно меньше, чем рассказывал Ян Генрикович – изящные силуэты семи животных еще некоторое время маячили на фоне дубовых стволов, а потом порскнули в чащу.
– Пошли, пройдемся, посмотрим… – они расчехлили оружие и зарядили его, взгляды стали злыми, колючими…
У меня вместо винтовки был фотоаппарат, да еще кастет в кармане, так что чувствовал я себя довольно неловко. Пробираясь вслед за Стельмахом по лесной чаще и пытаясь высмотреть тот самый след, по которому шел старший егерь, пригнувшись к земле и едва ее не нюхая, а потом вдруг сорвался на бег.
Иванычи разошлись по флангам, огибая лесной массив вдоль опушек.
– Сука! – выдохнул старый БООРовец где-то впереди, и я перешел на шаг – торопиться было некуда, он явно нашел то, что искал.