Акула пера в СССР

Я ухватился за эту ниточку, надеясь протянуть ее к теме с металлоискателем.
– Недавно читал статью Богомольникова – с исторического факультета Гомельского государственного университета, об археологических памятниках эпохи феодализма на Гомельщине, очень заинтересовался…
– Ну-ну, и что, есть какие-то наметки в нашем районе?
– Да наметки-то есть… Старики рассказывают о курганах в урочище Мохов, на границе Лоевского и Дубровицкого районов. Но Богомольников нынче не в фаворе – студенческую практику ему не доверят, а просто так никто экспедицию не организует, это деньги в первую очередь, сами понимаете…
– Я по глазам вашим вижу, Герман, у вас есть идея, как ситуацию исправить!
– Да есть идея, но она такая мутная… Знаете, я где-то слышал мысль про то, что если журналист не может найти сенсацию, он должен ее создать, понимаете?
Арина Петровна напряженно посмотрела на меня и спросила:
– Как с браконьерами?
Я отвел глаза, и она возмущенно фыркнула.
– Та-а-ак! – сказал Петр Ефимович. – Давайте-ка, Гера, пойдемте со мной, я вам расскажу кое-что и покажу свою радиоаппаратуру.
– А материал сделаем? – сделал стойку я.
– У-у-у-у! – погрозил он пальцем. – Журналюга! Желтая кость! Какой-то ты совсем не советский, товарищ Белозор, настоящий рвач… Может, и сделаем. Арине я не разрешаю – чтоб дочь про отца писала оно как-то не очень, а ты – это другое дело.
– Па-а-ап! – возмущенно протянула Езерская.
– Меньше знаешь – крепче спишь, – отрезал Петр Ефимович. – Пойдем, Герман!
Он оказался тем еще авантюристом, этот заслуженный учитель, и захотел в долю от возможных находок. Советское законодательство гарантировало двадцать пять процентов от стоимости клада нашедшему, так что он сразу смекнул, что дело не только в сенсации и археологических артефактах. А на материал я его всё-таки развел. Он даже снимки мне дал и открытки с разных концов света позволил в качестве иллюстрации использовать.
* * *
Я решил подстричься. Длинные Герины патлы меня задолбали – никогда не мог понять моды на роскошные локоны у мужчин. Это каждое утро вставать, смотреть на свою рожу в зеркале, укладывать волосину к волосине? Нет уж, спасибо. Мне был нужен полубокс! Единственная известная мне парикмахерская, которая совершенно точно работала в конце семидесятых, располагалась в Доме быта. С детства у меня о ней остались не самые приятные воспоминания – но то были девятностые, а как обстояло дело с обслуживанием в СССР, я пока не разобрался. В конце концов, ну что такое стрижка под бокс? Это даже практикантка сможет!
Шагая по субботней Дубровице, я наблюдал пацанву, которая орала друг на друга, пытаясь определиться с правилами игры «в квадрат», девчонок, самозабвенно прыгающих в классики, и картина мне нравилась. Мужики постарше заняли беседки и резались в домино, шахматы и карты, молодежь переместилась в скверы – бренчали гитары, я с удовольствием вслушивался в знакомые аккорды песен Высоцкого, Окуджавы, Визбора… На лавочках у подъездов сидели бабули – этим всегда было чего обсудить.
Из Дома пионеров выбежали мальчишки со склеенными из реечек и бумаги планерами и тут же, на траве принялись их запускать – у кого пролетит дальше? Летали классно – ровно, далеко! Их преподаватель явно знал свое дело.
Я почти дошел до парикмахерской, когда в нерешительности остановился. На крыльце городского Дома культуры стояла Машенька Май и курила папиросу в мундштуке. Сердце Геры снова предательски заколотилось, а моя брезгливая сущность заставила организм дернуться: курящие женщины как-то никогда не привлекали. Вообще, сложно понять, почему прекрасный пол пинками не гонит от себя курильщиков… Особенно тех, которые лезут целоваться после затяжки.
Не-не, я не ханжа и не сноб, сам было время – покуривал, но заставлять других дышать смрадным дымом из своих легких? Фу, на хрен. Кажется, эта самая папироска и мундштук в руках артистки помогли мне снова взять под контроль тело, которое уже самостоятельно двигало ноги в сторону театральной дивы. Второй раз за время моего здесь присутствия – такой фортель, и снова – по вине этой барышни! Вопрос нужно было решать радикально, однозначно.
 
– Здравствуйте, Гера! – сказала Май и выдохнула в сторону папиросный дым.
Запах был ароматный, не какая-нибудь «Прима» или «Астра», что-то сладковатое, явно заграничное. Но всё равно – бр-р-р-р!
– Доброго дня, Мария, – я выровнял походку, взмахнул рукой, приветствуя, и двинул дальше, к Дому быта.
– А куда это вы так торопитесь? – она не оставляла попыток завладеть моим вниманием.
– В парикмахерскую.
– Гера, мне так нравятся ваши кудри, может быть, не стоит их убирать? – Она даже сделала пару шагов за мной и протянула руку, чтобы погладить волосы, но фигушки!
– А мне разонравились! – отрезал я и, воспользовавшись тем, что на светофоре загорелся зеленый, сбежал.
Теперь постричься было делом принципа. Белозор, похоже, своей шевелюрой гордился. Тут так было модно, юноши и молодые мужчины щеголяли прическами типа Элвиса и Патрика Суэйзи в «Грязных танцах», или тех же «битлов». Короткие стрижки я видел у милиционеров, людей постарше или отставников, например, у того же Анатольича. Но – плевать. Главное – функциональность!
Еще в ателье схожу, чтобы вместо дурацких брючек сладить себе приличные карго, и к сапожнику. Уж объяснить, что такое кроссинговые боты, я смогу. Денег еще бы на всё это… Но с Езерским сговорился, так что деньги, скорее всего, через пару недель перестанут быть проблемой.
Открывая тяжелую деревянную дверь Дома быта, я улыбался, стараясь не заржать в голос: попав в прошлое, я взялся искать клады, какая пошлятина! Но что еще я мог сделать? Я ведь не спецназовец, не бизнесмен, не инженер-изобретатель… Да и реципиент мой парень, конечно, хороший, но горы у нас с Герой свернуть явно не получится. Поэтому я просто обязан достать эти чертовы горшки с серебром, хотя бы для того, чтобы обзавестись машиной и 4 октября 1980 года ждать во всеоружии на автодороге Москва- Минск, у поворота на птицефабрику рядом с городом Смолевичи…
Убивать Горбачева и Ельцина? Не-е-ет, я лучше спасу Машерова.
* * *
До спасения Петра Мироновича было еще далеко, а вот меня нужно было спасать прямо сейчас. Эта женщина просто уничтожила меня и стерла в порошок одним взглядом своих слегка раскосых глаз с безуминкой. Словно кролик перед удавом я весь сжался и промямлил:
– Мне бы постричься…
– Через кассу! – раздалось громогласное.
– А где…
– В конце коридора! Вы как стричься будете – под полечку, под канадку, под шапочку?
Фак. Я думал – под шапочку только детсадовцев стригут.
– Под бокс, – выдавил я.
– А, так это модельная! Идите, оплачивайте…
Я ее натурально боялся. Она ведь стригла меня и через лет пятнадцать-двадцать, наверное, проработала тут всю жизнь… Сейчас ей было около тридцати, но под мои детские воспоминания эта женщина явно подходила на все сто. Химзавивка дикого цвета, напряженные узкие губы, бегающий раскосый взгляд, будто сейчас достанет из-за спины топор и рубанет, – всё это осталось частью моих ночных кошмаров…
Расплатившись на кассе, я вернулся и спросил:
– Куда садиться?
– На задницу! – ответила она и посмеялась, как будто здорово пошутила.
Смех был страшноватый. Из шкафа появилась простынь сомнительной белизны и вафельное полотенце. Полупридушенный, сидя в кресле, я смотрел на себя в зеркало со щербинкой и надеялся, что выйду отсюда живым. Зловеще заклацали ножницы, зажужжала машинка – стрижка началась.
От парикмахерши пахло хлоркой и потом, она едва не сломала мне ухо, нещадно дергала волосы ножницами и не уставала напоминать о том, что я настоящий дурень, поскольку состригаю такие шикарные волосы. Честное слово, я заскучал по милым и вежливым девочкам-парикмахершам из частных салончиков, которые заполнили город в двадцать первом веке. Конечно, там крутили дурацкие клипы по телику, и пахло средством для снятия лака с ногтей, и чаще всего нужно было записываться заранее, но, по крайней мере, не было ощущения, что ты находишься в мюзикле про Суинни Тодда.