Полет дракона
Подчиняясь, она встала и направилась к дверям, затем остановилась:
– Скажи мне, если невинность так важна для обряда…
– Невинность помыслов, моя дорогая… В физиологическом, как вы говорите, смысле возможно гм… разное. Хотя я бы предпочел, чтобы ты, э-э-э… выходя замуж, не несла с собой бремя прошлых связей. Поверь, милая, мужчина это оценит.
Кивнув, она ушла, а он так и остался сидеть у камина с бокалом рома в руке, всматриваясь в языки пламени.
Бабушки Эмбер не стало через три года. Ее похоронили в фамильной часовне. Герцог пережил ее на двадцать лет и упокоился рядом. Он умер летом, и гроб просто утопал в розах. Алые и белые… Кровь и невинность… С тех пор Веро не любила розы – они напоминали ей о боли утраты.
Девушка задумчиво смотрела на портрет. Сейчас уже редко встретишь такое одухотворенное лицо. После войны мир очень изменился. Развитие науки способствовало тому, что драконы частично потеряли способность чувствовать правду, да и мир с каждым новым техническим изобретением переставал быть сказочным и благородным.
– Привет, – тихо прошептала она человеку на портрете. – Я все-таки приехала.
Ей показалось, или улыбка стала чуть шире. Девушка хотела добавить еще что-то, но ее прервал звук шагов. Нахмурившись, она повернулась. Так и есть, дядя решил показать картины одному из гостей. Дерек фон Эйсен, который шел рядом с хозяином, его лицо выражало вежливый интерес, но было заметно, что глава Обвинителей явно равнодушен к столь значительному собранию шедевров.
– Ника? – Эдвард удивленно посмотрел на племянницу. – А ты что здесь делаешь?
– Решила посмотреть, что нового.
– В отделе семейных портретов?
Эдвард приподнял брови. Веро хмыкнула:
– А вдруг ты наконец-то решил увековечить себя и Терезу.
– Вряд ли… – Поджав губы, дядя покачал головой. – Я так и не смог найти подходящего художника.
– Потому что ты ищешь модерниста в нашей стране, – усмехнулась девушка. – Подумать только! Модерниста! С нашей-то чопорностью и следованием традициям!
– Интересный портрет. – Вдруг заинтересовавшись, Дерек подошел ближе к Веро. Фернанд Амстел? Я не ошибся?
– Да, вы его знали?
Девушка настороженно посмотрела на мужчину. Фон Эйсен пожал плечами:
– Немного… я начинал работать в Цитадели, когда он возглавлял Совет Пятерых. Его решения всегда вызывали восхищение.
– Да, отец не оставлял никого равнодушным. Его либо обожали, либо ненавидели, – кивнул Эдвард. Веро опустила голову, скрывая всю ту бурю чувств, каждый раз охватывавшую ее, когда кто-то упоминал о герцоге Амстеле.
Дядя хотел еще что-то добавить, но его прервал вбежавший в галерею парень, ранее замеченный Веро на парковке:
– Простите, мессир Амстел, приехала ваша жена.
Эдвард еле заметно скривился, кивнул и повернулся к гостю:
– Прошу меня извинить. Моя племянница с удовольствием покажет вам картины.
Не дожидаясь ответа, он поспешил выйти. Веро проводила его убийственным взглядом и повернулась к Дереку:
– Как мило с его стороны… Выпьете?
– Коньяк, если возможно.
– Конечно! – Девушка подошла к небольшому глобусу, скромно стоящему в углу, и откинула его верхнюю половину. Открыв соответствующие бутылки, она плеснула в бокалы, стоящие в специальных углублениях, и протянула один своему собеседнику. – Извините, но бокалы лишь для рома, коньячные занимают слишком много места.
– Ничего страшного, – отозвался он. – Спасибо.
– Ваше здоровье!
Веро сделала глоток. Дерек внимательно посмотрел на девушку:
– Почему вы решили выехать на встречную полосу?
– Чтобы не лишать вас удовольствия погнаться за мной и получить штраф за превышение скорости.
– Мне показалось, что было еще что-то…
– Вам показалось.
Она снова поднесла бокал к губам. Тепло пробежалось по горлу куда-то вниз, корица и гвоздика отозвались пряным послевкусием.
Дерек последовал её примеру, привычно раскатывая коньяк по языку:
– Вы же не знали, что за рулем буду я. Хотели напугать Винсента?
– Ну что вы! Всего лишь пощекотать ему нервы… – Веро мило улыбнулась и решила заключить перемирие. – На самом деле мне несколько неловко, что за рулем были вы. Поверьте, если бы я знала, то не стала бы так вас пугать.
– Даже не знаю, радоваться ли мне вашим благим намерениям или обидеться за то, что считаете меня трусом, – притворно вздохнул он.
Веро рассмеялась:
– Просто примите эту фразу как извинение за мою слегка гм… детскую выходку, – она и не заметила, как стала подражать деду.
– Хорошо.
Фон Эйсен отсалютовал ей бокалом. Девушка повторила его жест, допила ром и, поставив бокал на каминную полку, вопросительно посмотрела на своего спутника.
– Портреты или пейзажи?
– Что? – не понял тот.
– Вас интересуют портреты или пейзажи?
– Меня интересует, почему вы приехали одна.
– Простите?
Она ошарашенно посмотрела на него.
– Как правило, на такие сборища приезжают парами. Ну, там, знаете, муж или парень…
Веро вспыхнула, но тут же взяла себя в руки, решив перевести все в шутку:
– А вы нахал, господин обвинитель! Фон Эйсен рассмеялся и отсалютовал бокалом:
– Привыкайте, нам с вами предстоит часто видеться!
– Вынуждена вас разочаровать, я не занимаюсь уголовными делами. – Веро улыбнулась. – Лишь разводами и разделом имущества.
– Незамужняя молодая женщина занимается разводами… ворошит грязное белье и вытаскивает на божий свет секреты… Так можно и во всем мире разочароваться. – Он отставил бокал и с насмешкой посмотрел на нее. – Теперь понятно, почему вы приехали одна. И Эдварда это не беспокоит?
– Ну что вы, – холодно обронила Веро, давая понять собеседнику, что он переходит границы дозволенного. – Мою семью очень беспокоит э-э-э… мое одиночество. Дядя, а вернее, его жена Тереза полагает, что предназначение женщины – создать семью с достойным мужчиной. Правда, мнения, кого считать достойным, у нас с ней весьма разнятся.
– У меня складывается ощущение, что вы недовольны этим.
– Мнением семьи? Возможно. – Решив избежать дальнейшего неприятного разговора, девушка задумчиво прошлась по комнате, рассматривая картины. – Взгляните, это новое приобретение Эдварда Амстела.
Веро сделала вид, что сосредоточена на полотне, изображающем пруд с кувшинками. Нежные мазки и полутона вблизи казались просто беспорядочной рябью, но стоило отойти чуть дальше, как они превращались в розовато-белые кувшинки, покачивающиеся на изумрудно-зеленой воде. Засунув руки в карманы джинсов, девушка чуть наклонила голову, словно ища подходящий ракурс. Дереку ничего не оставалось, как поставить бокал на стол и подойти. Картина его не впечатлила: слишком уж много полутонов, да и сами цветы были расплывчаты.
– Он писал эту картину, страдая от катаракты, – вдруг сказала девушка.
– Кто?
Дерек с трудом мог представить себе, чтобы Эдвард Амстел вдруг взял в руки кисточку.
– Художник. Пруд служил источником его вдохновения, и он написал более двухсот картин на эту тему. – Девушка повернулась и посмотрела на своего спутника. – Вы не знали?
– Я полагаю, вопрос риторический?
– Конечно. – Она улыбнулась и направилась к выходу. – Ну что ж… приличия соблюдены, картины вы посмотрели… Скажите, что художнику особенно удалась игра света на цветках лилий в пруду и обязательно восхититесь собаками, играющими в покер!
Веро распахнула дверь, вынуждая его покинуть комнату. Дерек вышел и вдруг, повинуясь какому-то смутному порыву, повернулся к девушке:
– Скажите, а ваш дед… он был бы доволен, что вы занимаетесь разводами?
– О, Фернанд… – Она слегка задумалась, подбирая слова, затем ее лицо озарила веселая улыбка. – Он был поборником старинных правил поведения, очень много внимания уделял приличиям, ненавидел разводы и, скорее всего, еще утром спустил бы вас с того самого обрыва.
Тщательно проверив, закрылась ли дверь, Веро в сопровождении своего спутника вышла в холл, где уже толпились люди. Невысокая пухлая брюнетка в розовой шелковой блузке и твидовой юбке в пол сумбурно объясняла юноше-парковщику, нанятому исключительно на время пребывания гостей в замке, куда отнести ее чемоданы. Светловолосый мужчина, стоящий рядом, с сочувствием смотрел парню вслед.