Ложь, которую мы произносим
– Часто, – сказала медсестра, как только мы оказались в кабинете, – самопроизвольный аборт – естественное развитие событий, если с плодом что-то не так.
– Аборт? – Я задохнулась. – Ничего подобного не было.
– Я использовала медицинский термин для обозначения ситуации, когда беременность без предупреждения заканчивается, – пояснила та. – Это, безусловно, расстраивает. Но, по крайней мере, теперь вы знаете, что можете забеременеть. Подождите три месяца, а затем попробуйте еще раз.
Три месяца? Казалось, что это целая вечность. Но в те дни давали такой совет.
Я в одиночестве шла домой по Оксфорд-стрит, все еще чувствуя себя неуверенно после операции. Том вернулся в офис. Недавно начали включать рождественскую иллюминацию. Дети, распахнув глаза, смотрели на пластиковых оленей в натуральную величину в витринах «Селфриджес». Среди малышей была кроха со светлыми косами, которая показывала на оленей пальчиком. Я хотела себе такую же. Почти тянуло броситься к ней и унести прочь. Почему моя мама не ценила меня сильнее? Тогда, возможно, и не поехала бы на машине без меня.
Нет. Я не позволяла себе думать о тех мрачных временах. И все же не могла перестать. Мои мысли кружились и кружились, и когда я добралась до входной двери в дом Тома – по-прежнему считала, что дом «его», а не «наш», – уже отчаянно хотела выпить. Мне велели отказаться от спиртного, пока мы пытаемся забеременеть. Но черт с ним. Том не узнает, если это будет водка, от нее не остается запаха. Я выпила полбутылки, а потом заснула.
В какой-то момент среди ночи я смутно почувствовала, как он вошел. Затем нежно поцеловал. Почти сразу мое тело, как и всегда, растаяло от его прикосновения. Я повернулась к нему.
– Разве нам не следует подождать?
Но я не могла. Было так приятно обниматься и быть единым целым. Хотя нас должно было быть трое.
Когда все рождественские украшения были упакованы, я обнаружила, что снова беременна.
– Еще слишком рано. Нам следовало подождать подольше, прежде чем пытаться, – сказала я Тому.
– Чепуха, – сияя, ответил он. – У нас на подходе еще один ребенок. Разве это не замечательно?
Я не хотела признаваться, что напилась водки перед тем, как мы занялись сексом (чего он, казалось, не заметил в порыве страсти), поэтому больше не упоминала об этом.
Потом как-то утром, заканчивая набросок площади углем, я почувствовала внизу ноющую боль. Пошла в ванную, и вот оно. Ярко-красная кровь на моих трусиках. Меня захлестнул гнев.
– Говорила же тебе, – сказала я Тому по телефону. – Говорила же, что надо было подождать, как советовала медсестра.
– Прости, – тихо произнес он на другом конце. – Я поеду с тобой в больницу.
– Нет, – отрезала я. – Одна съезжу.
На самом деле я расстроилась не только из-за него, но и из-за себя тоже.
Возможно, причина была в выпивке.
Я взяла такси до отделения скорой помощи, где меня просканировали.
– На этот раз в кюретаже нет необходимости, – сказали мне. – Плод вышел сам. Ваша матка совершенно чиста.
Они говорили так, будто это повод для гордости.
Я не позволяла себе расплакаться, пока не ушла. Подумала о паре маленьких белых ботиночек, которые, не сказав Тому, купила в сувенирной лавке на островах Силли (на всякий случай), и зарыдала еще сильнее.
– С вами все в порядке, милая? – спросила женщина, стоявшая рядом в переполненном автобусе. Остальные пассажиры болтали, смеялись, обсуждали то, что купили для своих детей на январских распродажах. Несли огромные свертки и переполненные пакеты из «Хэмлис» [3].
Я кивнула, не в силах ответить. Но мне так захотелось спросить, есть ли у нее дети и случалось ли с ней когда-нибудь что-то похожее. Вот бы у меня была мама или подруга, с которой можно поговорить.
– Ты должна была позвонить мне, – сказал Том, когда вернулся домой. Он обнял меня, но я вывернулась. Я не заслуживала его любви.
– Мы попробуем еще раз, – сказал он позже, после ужина, который я даже не смогла проглотить, настолько была расстроена. – Ты знаешь, что одна из трех беременностей…
– Не хочу больше слышать никаких чертовых статистических данных! – закричала я.
Мы были на кухне. Он старательно вытирал каждый столовый прибор на подставке для сушки, и его взвешенные действия и слова вызывали у меня желание взорваться.
– Цифры не заставят меня почувствовать себя лучше, когда на одной неделе моя грудь ноет, а на следующей уже нет. Они не помешают мне разглядывать на улице женщину на шестом месяце беременности и думать: «Вот какой я надеялась стать к этому сроку».
Я безудержно разрыдалась.
– У тебя еще будет ребенок, – неуклюже сказал Том.
– Но мы этого не знаем, так?
На это у него не было ответа. Да и откуда? Ведь никто не знал.
Мы попробовали снова. И снова. У меня случилось еще два выкидыша. Каждый примерно на одиннадцатой неделе.
Я пыталась отвлечься, украшая дом. Купила в киоске сине-оранжевый коврик, но Тому тот не понравился.
– Слишком яркий, – сказал мне муж.
В том-то и заключался весь смысл. Это место необходимо пробудить. Здесь все хромированное или бежевое. Поначалу дом выглядел роскошным по сравнению с теми помойками, в которых я жила. Но теперь он казался враждебным.
Почти ничего тут не принадлежало мне. Даже тело ощущалось как чье-то чужое.
Позже, когда магазины снова развесили плакаты «С Рождеством!», это наконец случилось. Синяя полоска, которая означала, что я жду ребенка.
– На этот раз все может быть хорошо, – заверил меня Том.
– Не хочу об этом говорить, – отрезала я. – Ты не должен никому рассказывать. Особенно Хьюго и Оливии. Мы будем вести себя так, будто я не беременна, чтобы у меня не было пустых надежд, когда все пойдет не так.
– Но…
– Том! Пожалуйста, уважай мои желания.
Он согласился. Мы не рассказали о беременности ни одной живой душе. Даже Хьюго. По крайней мере, так утверждал Том, хотя кто знает, о чем они говорили друг с другом, когда играли в теннис по воскресеньям. Интуиция подсказывала мне не доверять этому человеку. Я была уверена, что это он подначивал Тома в той ужасной истории с издевательствами в школе.
Удивительно, но я доходила до двенадцати недель. Сделала сканирование, и вот он, двигается на экране передо мной.
– Выглядит совершенно здоровым, – сказал доктор.
В шестнадцать недель мне стало нелегко застегивать джинсы. В саду расцвели нарциссы. «С тобой все будет в порядке», – весело кивая, говорили их маленькие головки.
Вскоре Оливия и Хьюго пригласили нас на ужин. Я отказывалась от всех их приглашений после второго выкидыша, но теперь решила, что могу принять предложение. Когда мы пришли, Оливия что-то помешивала на плите. От запаха меня едва не стошнило.
– Это желтая пелотрета [4], – пояснила Оливия. – Надеюсь, вам понравится.
– Извините, – выпалила я и бросилась в туалет.
А когда вернулась, по выражению лица Оливии поняла, что Том ей все рассказал.
– Какие замечательные новости, – сказала она, обнимая меня.
– Мы еще какое-то время собирались ничего не говорить, – многозначительно парировала я.
– Но теперь все в порядке, – сказал Том. – Большинство выкидышей происходит до двенадцати недель.
Он произнес слово «выкидыш» так, будто это научный термин. А не мучительная потеря живого, дышащего ребенка. Нашего ребенка.
– Мамочка, – прозвучал на лестнице тихий голосок, – я не хочу спать.
Я с завистью посмотрела на старшую дочь Оливии и Хьюго. У нее были красивые светлые волосы оттенка клубничный блонд, как у матери, и маленький вздернутый носик.
– Хорошая попытка, Клемми. – Хьюго подхватил дочь на руки. – Но тебе нужно выспаться, а мы хотим побыть наедине.
– Привет, – сказала я.
– Кто вы? – требовательно спросила девочка.