Трепет. Его девочка (СИ)

- Пожалуйста, Рустам, я тебя прошу... Она же совершеннолетняя. Ничего такого, если одну ночь она домой не придет. Ты же видишь, что ей плохо. Она переживает... неразделенную любовь. Ей не с кем поговорить. Там дома не та атмосфера, чтобы ей полегчало. Пусть отоспится у нас, а утром к себе отправится.
Намеренно не называю имя Карима и стараюсь никак не намекать на то, что именно он неразделенная любовь девушки. Не хочу выдать тайну Нимб. Мало ли, Рустам ведь может рассказать все другу, а я не уверена, что Нимб этого хочет.
Мужчина смотрит на меня немигающим взглядом несколько секунд, после чего все же рявкает:
- Хорошо. Только едем в дом, а не в квартиру. Я не оставлю тебя совсем одну сегодня.
Я благодарно улыбаюсь ему, чувствуя, как в груди разливается нежность и трепет. Он из-за отца не хочет сегодня меня оставлять. И хотя мне было страшно, когда я увидела его лицо среди прохожих, сейчас я ощущаю, что все будет хорошо, Рустам все сделает, чтобы я была в безопасности.
- Спасибо, - шепчу чуть слышно.
- Ты всегда такая, да? Стараешься прийти на помощь к тем, кто в ней нуждается, даже если они этого не заслуживают.
- Нимб заслуживает помощи!
Мне кажется несправедливым, что он такого мнения о девушке. Она же не ужасная, чтобы так про нее говорить, просто мучается и никто ее не понимает.
- Она заслуживает порки. Она пропускает учебу, за которую платит ее отчим и Карим, без конца развлекается с подружками, а теперь еще и напилась, потому что кого-то безответно любит, словно это поможет решить проблему. Ей бы за голову взяться, а не ждать жалости отовсюду.
Я так возмущена словами Рустама, несмотря на то, что отчасти он прав. Но ведь она же живой человек! Ей может не хватать элементарного тепла.
- Ты ее не знаешь. Ты вообще многого не знаешь о ее чувствах. Не стоит ее судить!
- Я не имею склонности оправдывать безответственность, чем бы она ни была продиктована.
- Меня ты много раз оправдывал!
- Нет. Я просто люблю тебя, Яна. Очень. И ты никогда не поступала безответственно. Неразумно, недальновидно, импульсивно - да, но безответственно - нет.
Я наверное никогда не смогу привыкнуть к этим его признаниям в лоб, вот и сейчас начинаю дрожать, и не успеваю взять себя в руки, как Рустам притягивает меня к себе и целует. Прямо здесь - перед кафе, на оживленной улице, и я позволяю ему это делать. В его поцелуе столько жадности и нежности, что мне совсем не хочется его отталкивать, наоборт, хочется принять, взять все, что он предлагает до последней капли, не думая, что кто-то нас увидит или осудит. И у этого, к сожалению, сразу возникают последствия, потому что на фоне грохота собственного сердца, я вдруг слышу знакомый голос.
- Яна?
Резко отталкиваю Рустама и в ужасе поворачиваюсь на этот голос. Перед нами стоит мамина подруга Рената Дмитриева. Она переводит шокрированный взгляд с меня на Рустама и обратно, затем кривит губы и напряженно кивает ему.
- Рустам... Давно не видела вас обоих... Наверное, с самых похорон Ирины...
Стыд и чувство вины меня захлестывают. Я близка к состоянию обморока и, кажется, от охватившей меня паники, вот-вот начнется приступ удушья.
Нет, нет, нет... Только не это.
***************
У мамы было немного подруг. Несмотря на продолжительную семейную жизнь с Рустамом, она так и не изменилась, не стала более зависимой от денег и элиты, так и оставалась простой, доброй и непритязательной. Я наверное поэтому выросла такой, какой меня описывал Рустам.
Маме было сложно заводить крепкие знакомства среди московской элиты, а те, что удалось завести, вряд ли можно было назвать такими уж крепкими. Рената одна из тех немногих женщин, с которыми маме удалось поддерживать дружеские отношение в течение нескольких лет. Хотя они скорее были приятельскими. Я не часто видела Ренату у нас в гостях, и мы редко у них бывали. Преимущественно взаимные посещения были связаны с работой Рустама. Некоторое время он тесно общался по какому-то важному вопросом с мужем Ренаты Сергеем.
 
И тем не менее, сейчас, когда я стою перед ней, после поцелуя с Рустамом, свидетелем которого она стала, я ощущаю, как земля уходит у меня из-под ног, ведь независимо от того, насколько тесным было их общение с мамой, главное, что оно было. И Рената знала меня еще подростком. Я не думаю, что ей кажется нормальным то, что я целуюсь со своим отчимом.
Пока я лихорадочно пытаюсь сообразить, что сказать женщине, как правильно поступить, горячая ладонь Рустама ложится мне на поясницу и слегка надавливает. Он словно пытается меня успокоить, но ему едва это удается, потому что по сути, причина, по которой я нервничаю, это как раз он и наши с ним неправильные отношения.
- Здравствуй, Рената, - твердо отвечает он женщине. В его голосе нет ни стыда, ни страха, ни волнения. Он полностью уверен в себе, впрочем, как обычно. Я же несмело киваю, одновременно с этим, скользя взглядом по лицу Ренаты и стараясь уловить на нем какие-либо эмоции, которые ответят мне на вопрос, что она думает обо мне теперь. Что чувствует? Осуждение? Презрение? Отвращение? Но кроме недоумения и удивления ничего в ее глазах больше не вижу. Возможно, она просто хорошо умеет держать себя в руках, как большинство женщин ее положения, а возможно, действительно не испытывает презрения ко мне.
- Ты куда-то съехала, как я поняла, - Рената пытается продолжить беседу и даже слегка улыбается, хотя улыбка выходит натянутой. Здесь я понимаю, что ей совсем некомфортно в нашем обществе, но, видимо, любопытство берет верх.
- Да... я... сейчас не живу в доме. Иногда там бываю, - мне приходится впиться ногтями в ладони, чтобы боль помогла мне не потерять сознание.
- Оно и понятно, - отвечает женщина, чем вызывает новую волну стыда, обжигающую мои щеки и шею.
"Оно и понятно" - намек на нас с Рустамом. Рената хоть и не спрашивает ни о чем в лоб, все же видно, как ей хочется это сделать.
А я не знаю, что ей говорить. И будь я на ее месте, наверное, также не смогла бы понять далеко не невинные поцелуи между отчимом и падчерицей.
Меня спасает Рустам. Он чуть подталкивает меня вперед и указывает рукой на машину.
- Ехать пора, Яна. Доброго вечера вам, Рената. Передавайте мужу привет.
Это сказано таким беспрекословным тоным, почти как "не лезь, а то убью", что Рената, уже собравшаяся открыть рот и сказать еще что-то, замолкает, а я пару секунд топчусь на месте, затем все же киваю женщине и тихо прощаюсь. Первый шаг к машине дается мне с трудом. Я ведь знала, что так будет. Как иначе? Мы ведь не можем запереться в квартире и никому не показываться. Рано или поздно нас все равно кто-то из знакомых заметил бы. Но позже я б наверное была больше готова, чем сейчас. Теперь я могу снова спрятаться в раковину и зализывать там вновь открывшуюся рану, либо я должна как-то попытаться бороться и принять то, что изначально было неизбежно. Хотя бы внешне принять.
Второй шаг - я нахожу руку Рустама, идущего рядом со мной, и крепко ее сжимаю. Моя ладонь липкая - настолько я нервничаю. Его теплая и сухая - настолько он спокоен. Чувствую, как его пальцы сжимают мои в ответ, спиной ощущаю взгляд Ренаты, он прожигает насквозь. Я знаю, что она смотрит, мне не надо для этого оборачиваться.
Третий шаг, четвертый, пятый. Мы идем, взявшись за руки. И хоть с каждым шагом идти все легче, ведь машина уже близко - сесть и укрыться, уехать и не вспоминать - я чувствую, как внутри меня что-то снова ломается. Я ломаюсь. Меняюсь. И это меня пугает, будто это не я, а кто-то другой.
- Ты в порядке? - спрашивает Рустам, когда мы оказываемся в салоне, и он трогается с места.
Через окно я вижу Ренату. Она стоит на том же месте и все еще смотрит в нашу сторону.
Это ужасно.
Нимб, пока мы были снаружи, успела заснуть на заднем сидении. Мой личный градусник эмоций на сегодня показывает самую высокую температуру и вот-вот лопнет.
- Нормально, - выдыхаю и откидываюсь на спинку. На Рустама пока стараюсь не смотреть.