Тайны Реннвинда. Проклятие дня

Ингрид стаскивает перчатки, отшвыривает их в сторону и входит в дом.
Я сглатываю, надеясь, что мое лицо не перепачкано пеплом.
– Что случилось, детка?
«Случилось то, что внутри меня сидит монстр, который однажды ночью вырвется на волю, придет к тебе, сдавит шею и высосет все твои жизненные силы – вот что».
– Ничего. Все в порядке. – Растягиваю губы в улыбке.
Но на душе у меня мрак, и тетя это видит. Она смотрит озадаченно и хмурит брови.
– Все думаешь о матери?
«Я хочу быть просто человеком. Хочу быть, как все».
– Да. Я хотела тебя спросить…
– О том, почему она так поступила? – Ингрид обнимает меня за плечи и ведет на кухню. – Ты все еще копаешься в себе? – Усаживает на стул. Затем наклоняется и принюхивается к моим волосам. – Чем это вы занимались с Сарой у нее дома? От тебя пахнет гарью.
– Мы зажигали свечи. Я пыталась узнать больше про себя и свою мать.
– Нея! – Всплескивает руками тетя. – Ну, не от цыган же с их дешевыми штучками пытаться узнать о матери! – Качнув головой, она вздыхает и ставит передо мной тарелку с томатным супом и специями. Подает ложку. – Представляю, что они могли тебе внушить!
Ингрид злится.
Самое время сказать ей, что я не голодна, но не расстраивать же тетю еще сильнее? Поэтому, как покладистая девочка, я беру столовый прибор и зажимаю в пальцах.
– Мне просто нужно было знать, зачем она со мной так поступила.
– Зачем бы Карин это ни сделала, это не причина лишать ребенка жизни. – Тетя сжимает кулаки и падает на стул напротив меня.
Я кручу в руке ложку и смотрю на нее.
– А если я… не такая, как все? Если я не достойна жизни?
Ее глаза округляются.
– Это все они, да? Цыгане? Что они наговорили тебе, Нея?
Мотаю головой.
– Это не важно. Лучше ты скажи мне, если я должна знать о себе что-то такое, чего еще не знаю.
Некоторое время Ингрид молча смотрит на меня и не моргает, а затем берет себя в руки и шумно выдыхает.
– Ты самое прекрасное создание на свете, детка. Что бы ни происходило с тобой, я всегда приму и пойму – помни это. Чтобы не случилось, я всегда буду рядом. Расскажи, что ты чувствуешь, что у тебя на душе, и я попробую помочь тебе с этим справиться.
Тетя выжидающе улыбается, но я не могу произнести вслух того, что она не готова будет услышать.
– Сейчас. – Говорю я. Тянусь за сумкой, которую повесила на спинку стула, запускаю туда руку и достаю учебник. Открываю его. – Кто это с мамой? – Протягиваю ей фото. – Ты знаешь его?
Ингрид опускает взгляд на фото. Как бы она не старалась сохранять невозмутимое выражение лица, я замечаю, как падают уголки ее напряженных губ.
– Да. – Голос тети звучит глухо. – Я его знаю.
Возможно, мне мерещится, но опал на ее кольце темнеет.
– Кто это? Мой отец?
– Это Асмунд Хельвин.
– Начальник полиции? – Уточняю я, силясь вспомнить имя отца Бьорна.
– Пастор. – Выдавливает Ингрид.
На ее щеках играют упрямые желваки.
– Моя мать была влюблена в него? Они встречались? Да?
Тетя застывает в нерешительности. Видно, что ей тяжело дается каждый вдох.
– Он проявлял интерес… ко многим. – Говорит она и сжимает челюсти так, что ее зубы едва не хрустят. – Ко мне в том числе. Мы с Асмундом встречались. Хоть и недолго. И если Карин забеременела именно от него, как я и подозревала, то нет ничего удивительного в том, что она не захотела поделиться с лучшей подругой тайной твоего рождения.
Вот почему парень с фотографии показался мне знакомым – это брат начальника полиции, и они очень похожи внешне. Если моя мать действительно путалась с парнем Ингрид, то она еще ужаснее, чем я думала о ней раньше.
Хотя, если это действительно окажется правдой, то все запутывается только сильнее. С одной стороны, понятно, зачем Карин понадобилась помощь в родах – она бы погибла, рожая дитя Хельвина. С другой – мы с Бьорном оказываемся родственниками, и именно его кровь удерживает на хлипкой цепи моего внутреннего демона!
«Не хочу, чтобы это оказалось правдой… Не хочу…»
– Мне жаль, что она так поступила с тобой. – Виновато говорю я. – Если это действительно так.
 
– В любом случае, это все в прошлом. – Ингрид отдает мне фото и натягивает на лицо улыбку. – Я уже давно забыла о нем. – Она встает, вытирает ладони о платье и задвигает стул. – Ешь, давай, а мне нужно пойти, закончить с геранью.
И спешно удаляется из кухни.
Чтобы не пустить слезу прямо при мне – полагаю.
Я кладу ложку на стол и роняю голову в ладони.
«Пусть все это окажется сном! Пусть!»
Нет, не хочу снов. Я вообще больше не буду спать, чтобы не причинить никому вреда. Спать нельзя. Нужно любым способом удерживаться ото сна.
Я провожу ладонями по лицу, бросаю взгляд на парня со снимка и на счастливое лицо своей матери, а затем прячу фотографию в учебник, встаю и иду заваривать себе крепкий черный кофе.
Надеюсь, поможет.
 
Глава 3
 
Чтобы не заснуть, нужно заменить кровать деревянной табуреткой. Мягкая постель настраивает на сон, а жесткое сиденье и неудобная поза – лучшие помощники в борьбе с ним.
Всю ночь я провожу, сидя на хлипкой табуретке, подкладывая под себя то одну, то другую ногу. Главное – оставаться в максимально неудобном вертикальном положении.
Просто так сидеть невозможно, поэтому через час я беру книгу. От нее глаза наливаются тяжестью и слезятся – ясно, чтение убаюкивает. Откладываю книгу, беру телефон: та же история. Отлично – значит, самое время заняться спортом.
Боясь, что звуки шагов разбудят тетю, я начинаю приседать и отжиматься. Быстро устаю. Заменяю упражнения активными махами, а затем вялыми подергиваниями.
Нужно что-то делать – так не уснешь.
Зеваю. Иду варить кофе. Пью.
Обдумываю возможность короткого сна: можно поставить будильник и подремать минут двадцать. Не убью же я кого-то за это время? А что, если убью? Нет уж. До рассвета всего три часа – это же почти ерунда. Главное – продержаться до утра, а поспать можно будет и после обеда: в это время никто из тех, о ком я собираюсь думать, обычно не спит.
А что, если Микке решит вздремнуть после уроков в своем гамаке?
Черт! Мало того, что его девушка заглядывается на другого, так она еще и вполне способна нанести ему ощутимый ущерб – и это при лучшем раскладе. А о худшем даже думать не хочу.
Выпив чашку кофе, я делаю себе бутерброд: пока челюсти заняты едой, организм не сможет перейти в фазу сна. Двигаюсь тихо, чтобы не разбудить тетю. Съедаю бутерброд и снова делаю зарядку. Открываю окно и впускаю в кухню прохладный влажный воздух.
«Ух, бодрит!»
Надеваю наушники, включаю музыку и начинаю пританцовывать. «Весело!» Настроение определенно поднимается.
Непонятно, как из этого состояния я всего через час прихожу к тому, что уже полулежу на столе, отчаянно массируя пальцами уши, стараясь не расклеиться и не смежить веки.
Черт…
Черт!
Чем же еще взбодриться?
Иду в ванную и умываюсь ледяной водой. Супер!
Если проделывать все это по кругу в течение ночи, то можно вытерпеть и без сна.
Едва дождавшись первых рассветных лучей, я выбегаю на пробежку. Дыхание Реннвинда неровное – ветреное, с колкими нотками прохлады. Шикарно бодрит!
С трудом подавляя зевки, я оббегаю квартал. Притормаживаю только у церкви. Густо заросшая кустами и сорняком изгородь поблескивает мокрыми каплями, оставшимися от ночного дождя. Я подхожу ближе, чтобы посмотреть через нее на ухоженные ряды могил и матовые стекла здания, отражающие в себе утренние лучи.
Схожу с асфальта и вляпываюсь подошвами в раскисшую землю, но это меня не останавливает – то, что там, за изгородью, манит сильнее. Я стою, прислушиваясь к завыванию ветра, и мне все яснее кажется, что эти звуки похожи на стоны. Из церковного дворика густо пахнет травой и влажной почвой.
 
Я морщусь, едва мои пальцы касаются воды, скатившейся с листьев, увивших ограду. Стряхиваю капли, пячусь назад и решаю бежать дальше.