И уйти в закат (СИ)
Не знаю, почему они так делают.
Я просидела в кресле полчаса, а может быть, год, когда входная дверь наконец-то открылась и в комнату вошла пожилая медсестра в личине милой безобидной старушки, что меня сразу же насторожило.
Обычно ко мне присылают кого покрепче.
— Как ты себя сегодня чувствуешь, милочка? — спросила она, доставая из широкого кармана белого халата планшет с прикрепленным к нему листком бумаги и карандаш.
Я пожала плечами.
— Нормально. Кстати, а где я? — я не стала спрашивать, что у меня с рукой. Перелом, даже сложный и множественный, вряд ли был главной причиной, по которой меня заперли здесь.
Это просто один из симптомов.
— Сначала я задам тебе несколько вопросов, — сказала медсестра. — А потом уже постараюсь ответить на твои. Такова заведенная у нас процедура.
— Ладно, — равнодушно сказала я.
Мне торопиться некуда.
— Ты помнишь, как тебя зовут?
— Разумеется.
Она выжидательно посмотрела на меня.
— И как тебя зовут?
Вряд ли они не знали, кого именно лечат, так что я решила, что это тоже часть заведенной у них процедуры.
— Роберта, — сказала я.
— Отлично, милочка. Не против, если я буду называть тебя Бобби?
— Мне все равно.
— А фамилию ты свою помнишь, Бобби?
— Кэррингтон.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать, — сказала я.
Она сделала пометку на своем листке бумаги. В первый раз.
И засобиралась на выход. Словно узнала уже все, что ей нужно было знать. Сунула карандаш в один карман, планшет — в другой.
— Есть какие-нибудь жалобы? — спросила она. Судя по тому, что она уже убрала письменные принадлежности, ответ на этот вопрос ее не слишком интересовал.
— Сколько я уже здесь? — спросила я. — И где это «здесь» находится?
— Скоро придет доктор, он ответит на все твои вопросы, Бобби.
И она ушла, так и не выполнив свою часть сделки. Ну, той самой, в которой сначала я отвечаю на ее вопросы, а потом — она на мои. Впрочем, я знала, что так будет.
Так всегда бывает.
Наверняка есть какая-нибудь специальная теория, которая объясняет, зачем нужно врать пациентам. Может быть, ее даже где-то преподают.
Зачем она вообще приходила? Уж явно не за тем, чтобы узнать, как меня зовут и сколько мне лет. Что же ее интересовало? Могу ли я разговаривать в принципе? Что именно я помню? Насколько я агрессивна и не попытаюсь ли всадить ее же карандаш ей в глаз?
Может, и стоило попробовать, но чего уж теперь…
Я устроилась в кресле поудобнее, готовясь к долгому ожиданию, но дверь снова открылась и ко мне явился молодой, улыбчивый и всячески располагающий к себе доктор.
Они что, решили собрать здесь все самые подозрительные типажи сразу?
— Как ты сегодня, Бобби? — поинтересовался он.
— Так себе, — сказала я.
— Отчего же?
— Я не знаю, где я, — сказала я. — А те, кто знают, мне не говорят.
— Я не такой, — заявил он. — Ты в больнице.
— В какой именно?
— Это частная клиника, — сказал он.
— Где она находится?
— В Городе.
— Ого. И кто платит за мое лечение? — поинтересовалась я. Мои родители, конечно, люди не бедные, но вряд ли их страховка покроет такие расходы. Суммы за медицинские услуги в Городе могут достигать совершенно астрономических величин.
— Благотворительный фонд, — сказал он. — Пусть эти мелочи тебя не беспокоят, Бобби.
— Тогда меня начнут беспокоить другие мелочи, — сказала я. — Например, от чего именно вы пытаетесь меня лечить?
— А что ты помнишь? — спросил он, по-хозяйски усаживаясь на стул. — Помнишь, как оказалась здесь?
— Нет.
— А что было перед тем, как ты здесь оказалась? — поинтересовался он.
— У меня проблемы? — спросила я.
— Нет-нет, — отмахнулся он. — Я имею в виду, какое твое последнее воспоминание?
Я задумалась. Я иду в школу, я сижу на занятиях, я валяюсь на кровати в своей комнате… Черт знает, какое из этих воспоминаний было наиболее свежим.
Правильно истолковав мое молчание, доктор пришел на помощь.
— Ты попала в аварию, — сказал он. — В автомобильную аварию. Удар по голове наложился на твои… более ранние проблемы, что вызвало кратковременную потерю памяти.
И это объясняет сломанную руку, отметила я. Но где другие переломы? Почему у меня не болит голова?
— Есть шансы, что я все вспомню? — спросила я.
— Как меня зовут, Бобби?
— Откуда мне знать. Я вас в первый раз вижу.
Он вздохнул, и лицо его омрачилось, что не предвещало мне ничего хорошего.
— И сейчас у тебя нет дежавю? — спросил он. — Ощущения, что этот разговор у нас уже был?
— Я знаю, что такое «дежавю», — сказала я. — Но сейчас такого ощущения у меня нет.
— Тем не менее, это не первый наш разговор, и ты видишь меня далеко не в первый раз, — сказал он. — Ты в нашей клинике уже больше двух недель, и каждый день мы знакомимся с тобой заново, Бобби.
— То есть?
— Твоя потеря памяти циклична, — сказал он. — Каждое утро ты забываешь то, что происходило с тобой в предыдущий день.
— Это лечится?
— Устройство человеческого мозга до сих пор является одной из самых больших медицинских загадок, — сказал он. — Но я надеюсь, что мы сможем тебе помочь.
— И как же вас зовут, доктор?
— Грег.
Я замолчала.
Конечно, мне о многом хотелось его спросить, но какой в этом смысл, если завтра я все равно забуду все завтра к утру?
— Откровенно говоря, твоя потеря памяти волнует меня меньше всего, — сказал Грег. — Ты молода, есть хорошие шансы, что мозг восстановит все связи, и ты перестанешь все забывать. Возможно, это случится уже завтра, возможно, через пару недель, возможно, потребуется чуть больше времени, но в конечном итоге все будет нормально. Я не могу гарантировать, что ты все вспомнишь, но в том, что перестанешь забывать, я уверен.
— Где мои родители? — спросила я.
— Они поехали домой, — сказал доктор Грег. — Я им посоветовал. Они были здесь всю первую неделю, но ты должна понимать, как тяжело им давалось каждый раз объяснять тебе одно и то же. Если ты считаешь, что он и должны вернуться, я тотчас же им позвоню…
— Но завтра я об этом уже не вспомню, так?
— По правде говоря, сейчас им не нужно здесь быть, — сказала Грег. — Их присутствие никак не поможет в твоем лечении.
— Я могу им хотя бы позвонить?
— А ты действительно этого хочешь? — спросил он. — Подвергнуть пожилых людей тяжелому эмоциональному испытанию? Они и так знают, что с тобой все хорошо.
— Вы нашли какое-то новое значение для толкования выражения «все хорошо», — сказала я. — Разве ж у меня все хорошо?
— Они знают, что ты в безопасности и получаешь квалифицированную медицинскую помощь, — сказал он.
— Мне даже температуру не измерили, — заметила я.
— Современные датчики, которыми нашпигованы стены этой палаты, получают эту информацию дистанционно, — сказал он. — И не только эту. Хочешь поесть?
— Что на этот счет говорят ваши датчики?
Он улыбнулся.
— Такими данными они не располагают. Так что насчет хорошего гамбургера и колы?
— А вы точно доктор? — спросила я. — Или все настолько плохо, что вредная еда уже не сделает мне хуже?
— Я считаю куда более значимым, что это привычная и вкусная еда, — сказал он. — А вред… в общем-то, его наверняка преувеличивают. По крайней мере, я не думаю, что один гамбургер и стакан газировки могут нанести непоправимый вред здоровью. Конечно, злоупотреблять не стоит, но в небольших дозах и яд может послужить лекарством… Так удалось мне тебя уговорить, Бобби?
— Считайте, что удалось, — сказала я. Особого голода я не чувствовала, но понимала, что поесть все-таки надо.
Хуже от этого точно не станет. А если они захотят что-то подмешать в еду…
С другой стороны, у них есть наверняка и более простые способы меня отравить. Если есть такое желание…
И все же, у меня было ощущение… нет, не дежавю. Ощущение какой-то неправильности всего происходящего. Мои уехавшие родители, особенно мама, которая никогда бы меня не оставила. Какая-то крутая частная клиника в Городе… Допустим, за благотворительным фондом, который оплатил мое здесь пребывание, теоретически мог стоять мой отец, не папа Джон, а другой, но только теоретически. Все это было непохоже на обычное поведение моих родителей.