Лев и Аттила. История одной битвы за Рим
— Не совсем так, отец. В первые же дни как мы сошли с кораблей и ступили на твердую землю, мной отобраны те мастера, которые изготавливали оружие. Первые их изделия уже сжимают руки наших воинов.
— Хвалю за это, сын, но оружейники — самая малая часть наших пленников.
— Остальных я не спешу продавать, потому что меня попросили этого не делать.
— Вот как! — удивился Гейзерих. — Чьи же просьбы для тебя важнее наших правил?
— Здешние служители римской церкви собирают деньги на выкуп. И они платят гораздо дороже, чем я бы мог выручить на рынке. Как только собирается достаточная сумма, я отпускаю самых не нужных для нас римлян. Священники каждодневно доставляют еду для пленников, так что содержание их ничего не стоит нам…
— За всем этим должен стоять какой-то человек. Толпа не может действовать столь правильно и бескорыстно в деле освобождения пленников, — задумался Гейзерих. — Толпа скорее разорвет несколько человек на части, чем спасет одного.
— Ты прав, отец! Карфагенский епископ Деограций занимается выкупом пленных. Он распродал золотую и серебряную утварь, которая имелась в храмах, чтобы вернуть свободу единоплеменникам. Некоторые римляне остались у нас, других захватили аланы, третьи томились во владениях мавров; таким образом оказались разлученными муж с женой, родители с детьми. Епископ принялся разыскивать по всей Африке этих несчастных, дабы семьи вновь воссоединились. Его заботы о пленниках вдохновили всех христиан, и они продавали последнюю тунику, чтобы помочь оказавшимся в беде. Освобожденным негде было жить, и епископ отдал в их распоряжение две прекрасные и просторнейшие базилики, которые тут же заполнили лежанками и постелями. Долгое плавание по морю и жестокое рабство подорвали силы многих, и даже самые молодые из них оказались во власти разных хворей. Епископ непостижимым образом разыскал нужных врачей и тем спас многие жизни. Подобно доброй кормилице, Деограций даже в ночное время не оставлял своей заботы, ласковым словом успокаивая их души, утишая телесную боль и одним своим присутствием вселял надежды на самый лучший для них исход. Ни юноши, только начинавшие жизненный путь, ни дряхлые старики не остались без его помощи. — Гунерих немного замялся, а потом добавил: — Что удивительно, вандалы и аланы, некоторое время наблюдавшие, как местные христиане заботятся о совершенно чужих людях, стали вдруг носить врагам что-нибудь съедобное.
— Это плохо! — посуровел Гейзерих.
Гунерих не мог понять, что могло не понравиться отцу:
— За рабов платят золотом, и пока я не получу двойную цену за каждого римлянина, ни один из них не покинет Карфаген. Именно для того мы и привезли пленников…
— Не все успехи, сын, измеряются количеством приобретенного золота, — разочарованно вздохнул король вандалов. — Ты видишь только то, что на поверхности: храбрые вандалы захватили несколько тысяч пленников, их тела, руки в нашем распоряжении. Но другое событие прошло мимо твоих глаз: милосердием своим римские священники завоевали сердца наших людей. Если мы и далее будем оставаться безучастными наблюдателями, вандалы откажутся в пользу римлян не только от съестных припасов, но и от нашей веры, пришедшей к нам от епископа Ария. Завоевываются народы, сын мой, не только острым мечом и великой силой.
— Если мы станем добрее, то разве не станут к нам ближе сердца обитателей Африки и этих несчастных пленников?
— Мы родились, Гунерих, в то время, когда истинным уважением пользуется только меч. Он дал нам право жить под этим небом; на земле, обработанной не нашими руками; в городах, построенных не нашими предками. Добытое мечом должно на нем и держаться. Страх, пришедший с нами на эти земли, пусть остается нашим верным союзником. А доброта… Доброту иногда принимают за благо, но, что более вероятно, могут счесть и проявлением слабости. А слабый властвовать не может — таков мир, и не нам его менять.
— И что нам делать с тем, что некоторых вандалов вдохновил на добрые поступки римский епископ?
— Над умами и сердцами вандалов должен властвовать только король да наши арианские священники. Остальные люди, которые имеют на вандалов хоть какое-то влияние, наши враги.
Гунерих в глубине души чувствовал глубокую симпатию к епископу Карфагенскому, но после разговора с отцом человеческие чувства в нем уснули, как оказалось, навсегда. И теперь безобиднейший Деограций виделся ему препятствием на пути к трону; властолюбивый вандал проклинал самого себя за то, что поддался обаянию священника и позволил в душе своей тлеть искрам жалости.
"Поэтому ариане, исполнившись к нему сильной завистью, не раз с помощью различных хитростей пытались его убить, — рассказывает современник тех событий. — Но, как я убежден, Господь сразу постигал их замыслы и освобождал своего пастыря из рук злодеев. Его смерть горестно оплакивали бывшие пленники, ибо они вообразили себя неминуемо отданными в руки варваров, раз он отправился на небеса. Случилось же это через три года его пребывания в сане епископа. Тело достойного священника народ, исполненный любви и скорби, смог быстро укрыть…"
Бывший манихейский епископ Виктор, который потратил лучшую часть жизни на дело, не угодное Господу, теперь искупал свою вину тем, что продолжил заботы Деограция. Вскоре это делать стало невозможно. Вандалы хватали тех римлян, которые после освобождения находились в базиликах и имели неосторожность на короткое время покинуть стены, и вновь пытались их продать. Кроме того, они хватали римлян, которые жили в Африке до прихода Гейзериха, и также обращали их в рабов. Долгое время Виктор не мог найти корабль, чтобы отправить в Рим уже выкупленных на волю соотечественников. Наконец, ему удалось договориться с владельцем судна, который занимался то ли торговлей, то ли пиратством — вся разноплеменная команда была вооружена не хуже любых воинов. Уповая только на Господа, епископ благословил каждого идущего на сомнительный корабль, подождал, когда судно поднимет якорь. Глаза епископа наполнились вдруг слезами, и, чтобы не расстраивать отправляющихся в неизвестность римлян, он повернулся к морю спиной и пошел прочь. Виктор даже не кинул взор на Карфаген, в котором у него не осталось никаких дел, а направил свои стопы на юг — в сторону малонаселенных земель, кои были не интересны вандалам.
Епископ Виктор, с несколькими товарищами, удалился в суровые Атласские горы и основал монастырь в здешних пещерах. Впрочем, суровыми эти места были только для тех, кто не пытался познакомиться с ними ближе, а берберы, обитавшие здесь, считали свои горы лучшим местом на земле. Вот и епископ, желавший прожить остаток жизни среди трудностей, которые явились бы наказанием за прежние преступления, скоро понял, что желаемого здесь не найдет.
Сложный для жизни и передвижений горный ландшафт стал неоспоримым преимуществом, когда в Африке появились вандалы. Эти пришельцы настолько не терпели препятствия для действий собственной конницы, что даже срыли стены и засыпали рвы захваченных городов. Все же они из любопытства приблизились к Атласу и на некотором отдалении двигались вдоль этой горной цепи. Отряд вандалов соблазнился стадом овец, которое мирно паслось у русла немноговодной горной реки, которую жители равнин назвали бы ручьем. Однако в этих местах и капля воды имела свою цену, потому подле ручейков, полностью пересыхающих жарким летом, бурлила жизнь. Не успели вандалы приблизиться к овцам, которых уже посчитали заслуженной добычей, как стадо сначала пришло в оживленное движение, а затем скрылось в расселине среди скал. Когда воины Гейзериха попытались догнать мгновенно пропавших овец среди зарослей леса и кустарника на непривычной неровной почве, им на головы полетели камни: огромные, катящиеся с высоты и сметающие все на пути силой собственной тяжести, и другие, обгонявшие их, маленькие — выпущенные из пращи. Вандалы достаточно скоро поняли, что соприкоснулись с миром, совершенно непохожим на тот, что встречался им ранее; и этот мир не будет им подвластен. С тех пор у вандалов более не возникало желания искать добычу у жителей гор. Хотя со временем они наладили кое-какие торговые отношения с берберами и покупали у них лес для постройки кораблей, изделия из дерева, шкуры животных, взамен поставляя им зерно и одежды.