Лев и Аттила. История одной битвы за Рим

Самой большой трудностью представлялся спуск тяжелейших гробов на дно могилы. Их непременно требовалось опустить, ибо сбросить тело правителя гуннов посчиталось бы кощунством. С этой задачей, под руководством умудренного опытом Октара, с помощью лошадей и прочных веревок, гунны справились блестяще. Даже телохранители, до сих пор не работавшие, послушно исполняли команды старейшины.
— Встаньте у могилы, — приказал командир телохранителей гуннам-копателям, перед тем как бросить вниз первые комья земли. — Молчанием почтим память великого Аттилы.
Шестеро человек выстроились в одну линию у края могилы, за которым внизу, в свете звезд, поблескивало золото и серебро, укрывшее тройной гроб. Только Октар встал с противоположной стороны. Он заметил, что к его людям сзади приближаются телохранители, а командир направился в его сторону. Вот он резко выбросил вверх левую руку. Лицо Октара исказила гримаса ужаса; он хотел крикнуть, предупредить своих людей об опасности и тем самым дать им и себе хотя бы малый шанс, но голос пропал совершенно. Копатели сосредоточенно смотрели вниз могилы и не заметили в ночи мимическую бурю на лице старейшины. Впрочем, бедняг бы не спасло знание того, что должно с ними произойти, а только добавило бы мук.
Шесть мечей дружно опустились на вытянутые шеи, и головы, тела — все по раздельности — скатились вниз. Даже крови не осталось на том месте, где стояли люди, выкопавшие, как оказалось, и собственную могилу.
— Зачем? — Наконец у Октара появился голос. — Они бы никому ничего не сказали.
— Так надежнее, — пояснил командир, продолжавший приближаться к старейшине.
— Ты и меня убьешь? — то ли спросил, то ли высказал вслух свои мысли старик.
— Тебе, Октар, предстоит великая честь и великая радость. Ты первым из нас встретишься с Аттилой в ином мире. Ты расскажешь нашему господину о совершенной в его честь тризне. Ты поведаешь о великой печали гуннов…
— Оставь мне жизнь, и я дам обет молчания до конца ее, — пытался спастись старец.
— Каленое железо хорошо развязывает язык, и даже самые страшные клятвы перед ним теряют силу, — улыбнулся командир.
— Можно вырвать мой язык, но оставить жизнь, — в отчаяньи Октар предпочел пожертвовать частью тела. Это не помогло.
— Языком не обойтись. Мне придется лишить тебя ног, которые могут привести тебя к могиле Аттилы; придется отрубить руки, способные указать это место; я выколю твои глаза, запомнившие путь сюда. Но зачем жалкому остатку твоего тела оставлять жизнь? Разве что для мук… Но ты их не заслужил.
Старик тем временем пятился назад.
— Стой, Октар! — воскликнул воин. — Ты же понимаешь, что подле могилы не должно остаться крови. Ничто не должно привлечь внимания случайного путника к этому месту.
Старейшина понял наконец, что ему не убежать от молодых и сильных воинов. Он направился к могиле, встал на колени у края ее и опустил голову вниз…
Телохранители отложили мечи и взялись за лопаты. Засыпав могилу, они долго утрамбовывали землю ногами, устроив нечто вроде плясок. Затем это место было заложено дерном, и утром невозможно было определить, в каком месте люди потревожили землю.
Ильдико, в окружении бургундской знати, прибывшей с ней на свадебные торжества, отправилась в отцовские земли тотчас за погребением мужа.
  
Расплата настигает Юпитера
 
Любвеобильность Аттилы сыграла злую шутку над гуннами. Множество сыновей, рожденных от разных браков, помнили только одно, что они дети великого правителя, а значит, у них есть только одна обязанность — повелевать. "Так, часто переизбыток наследников обременяет царство больше, чем их недостаток", — замечает историк Иордан, рассказавший нам о дальнейших событиях. К чести многочисленных наследников надо отметить, что они не стали убивать друг друга, как бывает в подобных ситуациях, а пытались мирно разделить между собой наследие великого отца. Впрочем, ничего хорошего из этой затеи не вышло.
Сыновья Аттилы решили с помощью жребия разделить не только земли, но и народы, бывшие в числе союзников гуннов. Любимец Аттилы — король гепидов Ардарих — был ужасно возмущен, что с могущественными королями и народами обращаются, словно с презренными рабами, и обратил оружие против устроителей жеребьевки. Множество племен, которые составляли единое целое во времена Аттилы, сошлись в 454 г. друг против друга на берегу реки Недао, текущей в Паннонии. Удача покинула наследников Аттилы и перешла на сторону Ардариха; почти тридцать тысяч гуннов погибло в битве. В числе павших оказался и любимый сын Аттилы — Эллак, сражавшийся в сей тягостный день с величайшим мужеством. Оставшихся в живых гуннов погнали на восток — откуда они и пришли. "Так отступили гунны, перед которыми, казалось, отступала вселенная". — Иордан завершает описание несчастий гуннов после смерти их вождя.
 
Рим порадовался бедствиям, свалившимся на головы наследников Аттилы, и благополучно забыл о народе, которого; еще недавно боялся более всего. Неожиданное спасение от опасности, без всякой борьбы и потерь, позволило императору Валентиниану вести себя не просто беспечно, но чрезвычайно неразумно. Между тем у Вечного города не имелось поводов для радости и торжества, а тем более — для беспечности, ибо одного смертельного врага сменил другой.
Рим продолжал терять свои окраинные владения. В 439 г. вандалы захватили Карфаген, а затем принялись грабить Сицилию. Страх перед могущественным врагом заставлял императора Валентиниана идти на любые жертвы. В 442 г. между ним и вандальским королем Гейзерихом был заключен мирный договор. Император признал независимость королевства, возникшего на землях римской Африки.
Накануне заключения мира в вандальском королевском семействе произошло событие, которое, в общем-то, отсрочило падение Западной Римской империи. Король вестготов Тео-дорих искал союза с вандалами и, дабы скрепить его, выдал свою дочь за старшего сына Гейзериха — Гунериха. Судьба ее была печальна. Спустя некоторое время подозрительный Гейзерих обвинил невестку в попытке отравить мужа: принцессе отрезали нос, отрубили уши и обесчещенной, изуродованной отправили обратно к отцу — в Тулузу. Так нелепо разрушился союз влиятельнейших варварских королевств.
Поскольку после жестокого изгнания вестготской принцессы Гунерих вновь перешел в категорию женихов, то король вандалов попросил для него дочь императора — Евдокию.
Валентиниана судьба несчастной вестготской принцессы немного испугала, а отдать дочь императора замуж за варвара считалось неслыханным позором, но еще больше он боялся вандалов, которые отнимали у империи африканские земли и уже не удовлетворялись только ими. Ради собственного спокойствия Валентиниан был готов рискнуть судьбой дочери. Тем более одно обстоятельство откладывало волнения за дочь на неопределенный срок: невесте было только пять лет отроду, и Гунериху пришлось за морем дожидаться времени, когда она достигнет брачного возраста.
Евдокия росла и становилась все краше и краше. Гунерих оставался в далекой Африке и не видел, как расцветала его невеста. Похоже было на то, что отпрыск Гейзериха вообще забыл о существовании Евдокии. И тут к юной принцессе воспылал страстью сын другого великого воина.
Как мы помним, в конце июня 451 г. римский военачальник Аэций нанес поражение гуннам на Каталаунских полях. Народ, державший в страхе всю Европу, наконец-то сам был побит. Радость населения Западной Римской империи была невообразимой. Восторженная толпа несла Аэция к воротам Рима на руках; сам император был вынужден его встречать, чтобы оставаться со своим народом. Валентиниан не мог отказать в просьбе человеку, благодаря которому сохранилась империя и который хотел теперь с ним породниться.
Итак, Валентиниан дал согласие на обручение сына военачальника Гауденция, и своей дочери, но хотел внести небольшую поправку. В последний момент император все же вспомнил, что Евдокия в далеком детстве была обручена с сыном короля вандалов, и предложил Гауденцию… свою младшую дочь — Плацидию. Однако у юноши глаз горел только на Евдокию, и Валентиниану пришлось широким императорским жестом махнуть рукой: