Лев и Аттила. История одной битвы за Рим

Ночью в лагерь гуннов прибыл древний воин — еще одно весьма эффективное оружие Аттилы. Про таких обычно говорят: "одной ногой стоит в могиле". Впрочем, даже это выражение было лестью для старика, который не мог самостоятельно стоять и передвигался исключительно на коне. Единственное, что имело в нем величайшую силу — это ненависть к римлянам; ею Ульдин мог сравниться с Ганнибалом. Едва в Паннонию пришли известия, что войско гуннов два месяца безрезультатно топчется под стенами Аквилеи, старик, который уже было собирался умирать, отложил свою кончину. Безногий воин мужественно одолел Альпы и безошибочно нашел город, название которого впервые услышал пару недель назад.
В тот день гунны пытались разбить камнями городские врата. Несколько раз им удалось попасть в цель, но обитые железом ворота выдержали удар. Зато в пяти шагах от них трещина ширилась, камень за камнем выпадали из кладки. Внезапно камнеметы перестали запускать страшные снаряды. По всему войску гуннов, словно гром, прокатился дружный крик:
— Ульдин! Ульдин!!!
Римляне подумали, что это сигнал к штурму, и высыпали на стены. Оказалось, гунны всего лишь выкрикивали имя человека. Вместо гуннского войска к стене направлялся страшного вида старик. У него недоставало нижней части ног, лицо было ужасно обезображено. Подле ворот он остановил коня и потребовал лук. Единственный глаз его, сверкая ненавистью, принялся искать цель. С поразительной для его возраста ловкостью старик натянул тетиву, и через мгновенье римлянин, неосторожно наблюдавший за передвижениями в стане врага, упал со стрелой в горле.
Снова лагерь гуннов сотрясли крики: "Ульдин! Ульдин!!!"
Тучи стрел, полетевшие в римлян, заставили их убраться в укрытие. Аттила приблизился к воинственному старику, бывшему в центре внимания гуннов, поднял руку вверх и затем направил вытянутую ладонь в сторону Аквилеи.
По истечении третьего месяца осады гунны соорудили могучий таран, и теперь пришла пора испытать его в деле. Огромное чудовище неумолимо надвигалось на изрядно разбитую стену, а все войско с нетерпением ожидало результата удара. До столкновения оставалось шагов тридцать, когда движение бронзовой бараньей головы обрело невероятную скорость. Воины, двигавшие бревно, вложили в него всю силу, и казалось, каждый гунн, наблюдавший в стороне за действом, мысленно толкал таран. Баранья голова с невиданной мощью столкнулась со стеной; оказавшийся на ее пути огромный валун рассыпался вдребезги. Стена качнулась и под радостный крик всего войска, который сам по себе едва не вызвал землетрясение, упала внутрь города. Множество римлян, до последнего пытавшихся затруднить действия тарана, погибли под обломками стены. (Только ворота продолжали стоять, как оказалось, горожане замуровали их мощнейшей кладкой. Они надеялись, что удар бараньей головы будет нанесен в них, и ошиблись.)
Густая пыль окутала образовавшийся пролом, но гунны не стали ждать, когда она осядет. Десяток за десятком, сотня за сотней скрывались в рукотворном тумане, и вскоре ужас и скорбь заполнили улицы Аквилеи. Убивали без всякой пощады и легионеров, и горожан, которые пытались сопротивляться ворвавшемуся урагану; смерть ждала даже тех, кто случайно или намеренно бросил косой взгляд в сторону гунна. Кто не погиб, того ждало рабство.
В самой высокой башне Аквилеи находилось жилище благородного римлянина, который в дни нашествия возглавлял ополчение горожан. Его целомудренная дочь поднялась на верхнюю площадку башни и со слезами на глазах смотрела, как гибнет родной город. Она надеялась увидеть отца, но видела только, как один за другим падали римляне, а их тела били копыта гуннских лошадей. Топот многих ног послышался на лестнице башни, и он становился все громче и громче. Еще несколько мгновений, и девушка, красотой которой восхищались достойнейшие юноши Аквилеи и мечтали поймать только ее взгляд, достанется свирепым завоевателям… Но гордая римлянка не желала доставлять радость врагам. Она перевела свой взор с улиц гибнущего города на противоположную сторону: прямо под башней несла свои холодные чистые воды река Натисса. Девушка обернула голову накидкой и бросилась в самый быстрый водоворот, в то время как первый гунн появился на площадке башни.
 
Завоеватели по-хозяйски вынесли из Аквилеи все ценное, вывели пленных, а затем подожгли ненавистный город, отнявший у них три летних месяца — наиболее подходящих для походов, и много жизней товарищей.
Некоторое время войско Аттилы свирепствовало на землях Венетии. Другие города не имели мощных укреплений, и один за другим становились добычей кочевников. Конкордия и Альтана, посмевшие оказать сопротивление, были сожжены и превратились в руины; в отличие от Аквилеи они так и не возродились.
Аквилея до сих пор считалась неприступной, и ее падение ошеломило римлян. Жители более мелких городков бежали на юг, бросая даже самое ценное имущество, которое могло затруднить их передвижение. Аттила старался быть справедливым завоевателем: города, которые распахнули перед ним врата, не подвергались уничтожению, но то была единственная поблажка. По-прежнему молодых, здоровых римлян и римлянок ждало рабство, и гунны могли взять любую понравившуюся вещь в сдавшемся на милость городе, а нравилось им все, что можно унести.
Отягощенное добычей войско гуннов приблизилось к Медиолану — городу, который в начале этого печального для римлян столетия был местом пребывания императоров Запада. Бывшая столица римлян без сопротивления распахнула врата перед кочевниками. Аттила разместился в роскошном императорском дворце, стены которого украшало множество фресок. Одна из них изображала двух римских императоров — Запада и Востока, облаченных в пурпур и восседавших на тронах, у их ног распростерлись поверженные варвары, многие из которых были весьма похожи на гуннов. Рисунок Аттиле не понравился. Он приказал на месте оскорбительной фрески нарисовать самого себя на троне, у подножья которого два римских императора — в пурпуре и диадемах — высыпали бы к ногам Аттилы золото из огромных мешков. Тут же нашли художников, они покрыли штукатуркой фреску, не понравившуюся Аттиле, а на ее месте воплотили замысел нового хозяина императорского дворца. От вновь созданной картины предводитель гуннов пришел в восторг и, щедро наградивши художников, отпустил. А когда гунны ушли, во дворец явились те же самые мастера, убрали верхний слой штукатурки вместе со свежей картиной, и на стене, как ни в чем не бывало, воссели императоры над поверженными к их ногам варварами.
Медиолан Аттила не собирался разрушать. Однако разрешенный им грабеж города сопровождался убийствами и пожарами. Огонь не пощадил знаменитую базилику Святого Амвросия, не миловал гуннский меч и священников, которые пытались утаить от разорения церковное имущество.
Когда Аттила в чем-то сомневался, он всегда спрашивал совета у Онегесия. Этому мудрому греку, а не родственникам-гуннам Аттила доверял более всего на свете. Перед старым советником военачальник не боялся высказать свои сомнения, опасения, но более никто и никогда не видел страха на лице Аттилы, не слышал даже тени неуверенности в его словах.
— Как думаешь, Онегесий, куда нам идти дальше: на Равенну или Рим? — начал разговор Аттила. — В Равенне сидит император, и этот город считается главным. Рим — самый большой и богатый город. Что избрал бы ты?
— Все мы прекрасно помним, каких трудов нам стоила Аквилея; так вот, Равенну покорить будет гораздо труднее. Я бы сказал: невозможно. Наши послы часто посещали этот город, и благодаря их рассказам Равенна словно стоит у меня перед глазами. Стены города высоки и прочны, и к ним не так просто приблизиться конному войску. Равенна окружена лесами и болотами, а узкие дороги, ведущие к городу, словно нарочно созданы, чтобы устраивать на них ловушки и западни для врагов.
— Ты предлагаешь идти на Рим?
— Взять Рим у нас так же мало надежды, как и Равенну, — вновь разочаровал Аттилу верный советник. — Стены его обветшали… но сила города не в прочных стенах, а в мужестве защитников. Все лето мы простояли под Аквилеей и потеряли много воинов в борьбе, принесшей мало пользы, и за это время римляне могли подготовиться к достойной встрече. Удача гуннов во внезапности их появления и быстроте передвижений — все это утрачено под стенами городов и в болотах италийского севера. В самом Риме население во много раз превышает число всех твоих воинов.