Порочное создание (СИ)

— Продолжай, — одновременно с произнесёнными словами медленно задвигала будрами, вновь и вновь наполняя комнату стонами.
С каждым новым толчком боль уходила за кулисы, оставляя на главной сцене разливающееся тепло, пульсацию и, конечно же, наслаждение. Наслаждение от медленного проникновения, при котором Томас увлечённо покусывал и перекатывал языком мои соски, чтобы с неподдельным восторгом любоваться проделанной работой — горошинки налились кровью, напоминая извергающийся вулкан, и от намеренного холодного дуновения вызывающе покалывали.
— Нельзя быть такой сладкой, Никки, — улыбнулся мужчина и неожиданно вышел из меня, побуждая тут же разочарованно застонать, — Хочу твой вкус на своих пальцах.
— Хочу тебя внутри, — запротестовала, но возражения тут же потонули в очередном стоне, когда сразу два пальца пришли на замену члену. Не столь остро и требовательно, но столь же жадно и необходимо. Два пальца двигались быстро, лихорадочно меняли угол наклона, а вооружившись большим пальцем, активно стимулирующего мой клитор, вовсе доводили до оглушительных криков.
В какой-то момент сама принялась насаживаться на пальцы и чувствовать приближение очередного оргазма, которые следовали друг за другом, не давая мне возможности перевести дыхание и успокоить сердцебиение.
— Тома-а-а-а-а-с, — не сдерживала себя, когда на место умелым пальцам пришёл полюбившийся мне член. Идеально!
— Himbeere (перевод: малина-а-а), — в унисон хрипел Томас, жадно вдалбливаясь в меня резкими толчками, — С тобой мне нравится даже миссионерская поза.
Его голоса достаточно, чтобы я растворилась в эйфории избыточных эмоций и, точно в лихорадке, задрожала. Волна наслаждения окатила с головой, заставляя не щадить голосовые связки и наплевать на исцарапанную спину мужчины — царапать ещё и ещё, чувствовать его крепкие руки на своих дрожащих ягодицах и ощущать, как огонь распространяется по всему телу. Я забыла эту агонию. Нет, именно такую я познала только что, извёртываясь в руках Томаса и принимая его разрядку внутри себя.
Презерватив.
От мысли, что чёртов презерватив мог препятствовать получения полного спектра эмоций, я возненавидела этот контрацептив. Но, когда сознание прояснилось от дикого оргазма, отбросила все сожаления в сторону. Ощущения — это, конечно, важно, но куда важнее вереница шлюх, прошедшая через постель Майера. Осторожность превыше всего.
— Я не могу пошевелиться, — засмеялась я и отбросила со лба намокшие волосы. Мужчина не спешил перекатываться с меня на другой конец кровати, чего мне искренне не хотелось, напротив, он вновь прижался лбом к моему лбу. Тёмный взгляд, одурманенный гаммой эмоций, всматривался в мои глаза, добираясь до их глубины. Может, в поисках души?
Потребовалось преодолеть ничтожный сантиметр, чтобы соприкоснуться губам в поисках обделённых языков. Пожалуй, этот поцелуй — самый нежный наш поцелуй. Неторопливый, исследующий, глубокий и до бабочек в животе головокружительный. Пятернёй зарылась во влажные волосы мужчины на затылке и осторожно сжала в кулак. Что поделать? В моей жизни любое удовольствие граничило с болью.
— Вот дьявол! — усмехнулся Томас, давая мне почувствовать пульсацию внизу живота, — Я всё также тебя хочу.
Не сдержала улыбки и вновь потянулась за поцелуем, на этот раз, желая позабыть о нежности.
— И что мы будем делать?
Ответом на мой риторический игривый вопрос были внезапные действия мужчины — он отстранился и перекатился на другой край кровати. Тут же стало зябко.
— Думаю, может, мне позвонить Лисе и продлить твои услуги на ещё одну ночь?
Мудак!
Как я могла забыть о его мудацкой натуре? Приняла сидячее положение на кровати и подтянула ноги к груди, стараясь подавить болезненные ощущения в области сердца.
— Позвони, — подогнала мужчину и как можно беспечнее пожала плечами, — И передай суке, чтоб она подавилась.
Томас приподнялся на локтях:
— Сколько Чарльз заплатил за три ночи, Никки?
— Нисколько, — заставила себя растянуть губы в издевательской улыбке, но вышло дурно — я разрывалась между двух огней: желанием залепить пощёчину и убежать без оглядки, — Нам с Чарльзом нравится проводить время друг с другом. Знаешь, взаимопонимание и всё-такое.
 
Теперь уж Томас издевательски закачал головой, подстраиваясь под звуки моего голоса:
— Да-да, а не трахает он тебя из принципа «до свадьбы нельзя», и ты хранишь ему верность, и после медового месяца подарите мне племянников.
Даже моя бурная фантазия до такого не додумалась, но стоило отдать мужчине должное — он заставил меня рассмеяться.
— Я не поверю в эту хуйню, — ответом моему смеху была улыбка, на которой я откровенно залипла, — Может, удивишь меня правдой?
— Он не заплатил мне ни цента, а не трахает по известной тебе причине.
— Nutzlos (перевод: бесполезно), — наблюдала, как Томас откидывается спиной на кровать и подтягивает под голову подушку, — Вопрос номер два, Hure, в каком месяце ты свободна?
Непонимающе уставилась на мужчину, пропуская мимо ушей непонятные иностранные словечки:
— О чём ты?
— О твоей занятости, конечно. Чарльз же не единственный, график расписан?
Пальцы сжались, приготовившись к очередной словесной атаке, на которую был нацелен мой кулак.
— Ты можешь сколько угодно говорить о несуществующих графиках, о моей «профессии» и называть шлюхой на разных языках мира. Мне глубоко похуй, что ты обо мне думаешь.
Пыталась сохранять голос спокойным, мысленно представляя, как утренние лучи солнца освещают мою новую жизнь, но не выдержала — резко развернулась к мужчине и повысила голос:
— Переубеждать тебя в чём-либо не собираюсь! Я про себя всё знаю, мне этого достаточно! А ты давись ядом и брызжи им по всем проституткам мира, стараясь насолить помершей матери!
Томас остановил мою активную жестикуляцию, сцепив на запястьях стальные «кандалы» и грубо притянул ближе. Неосознанно поёжилась, хотя нависала над мужчиной и была в выигрышном положении по сравнению с его расслабленной позой.
— Чарльз такой болтун… Вы что, ночами болтаете о его матери-потаскухе?
— Она и твоя мать тоже, — не без издёвки напомнила я и почувствовала, как пальцы на запястье сжались сильнее.
— Впредь будь умнее, и выкинь этот бред из головы.
— Обязательно, как только перестанешь называть меня шлюхой.
Неожиданно Томас улыбнулся и отпустил мои руки, чтобы силой заставить оседлать его верхом. Ну, как заставить? Мне бы в пору сопротивляться, а я с азартом приняла правила игры и позволила длинным волосам, точно шатру, отгородить нас от прорывающегося за окном утра:
— В моих мыслях засела Hure и никак не хочет покидать голову.
Указательным пальчиком провела по его густым чёрным бровям, стараясь запомнить черты понравившегося лица, и не сразу уловила смысл его слов: это он меня выкинуть из головы не может?
— Когда я мысленно проклинаю тебя, то называю мудаком.
Томас слишком заразительно рассмеялся, и я неосознанно подстроилась под его смех. Хотелось сохранить этот момент в памяти, но быстро отговорила себя от странной затеи. В новой жизни нет место прошлому. В том, что Томас — мудак Майер останется прошлое — сомнений не было.
— Мне пора идти, — попыталась встать, но мужчина крепко сомкнул руки на моей спине.
— Прими со мной душ, Никки.
Ох, чёрт!
— Уже светает… — нерешительно возразила и всё-таки выбралась из кровати, оглядываясь в поисках халата и нижнего белья.
Томас заворчал, перекатываясь на живот, и с огоньком в опьяняющем взгляде наблюдал за моим копошением:
— Хоть трусики свои оставь. Буду стоять в душе, вспоминать о малиновом десерте и кончать в кулак.
Тело обдало жаром, даже перед глазами поплыло от резко накатившей волны возбуждения. Лихорадочно бросила взгляд на медленно расступающиеся за окном тёмные облака и с мольбой посмотрела на Томаса. Чёрта с два, я теперь смогу уйти!
— Мы же недолго?
Мужчина, подражая довольному чеширскому коту, поднялся с кровати: