Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Позиция адвокатов о невменяемости подзащитного получила поддержку Международной лиги по правам человека, которая, помимо других задач, осуществляла миссию правового наблюдения в судах, на которых присутствовали её представители с целью установления фактов и определения лиц, ответственных за нарушения прав человека.
Однако смертный приговор в данном случае был предрешён, так как кассационная инстанция в соответствии с процессуальным законом не обладала компетенцией принимать собственные решения по оспариваемым делам, а могла лишь отменять судебные решения по ним и передавать их для повторного рассмотрения в другие суды той же инстанции. Сам же Кассационный суд ограничивался ответами на вопросы, которые касались законодательства и правильности его применения в том или ином споре. Таким образом, жалобы, представленные на его рассмотрение, приобретали форму т. н. «чрезвычайного обращения за помощью» (voie de recours dite extraordinaire).
Альбер Лебрен, избранный новым французским президентом, ожидаемо отказался помиловать Павла Горгулова, и 14 сентября 1932 года тот был казнён на гильотине потомственным палачом Анатолием Дейблером. Формально казни проводились публично, но в этот раз власти резонно опасались беспорядков: «Кто их знает, этих русских?» Мероприятие провели у здания тюрьмы Санте на бульваре Араго, но даже в этом случае поглазеть на эффектное зрелище собралось не менее 3000 человек. Перед казнью, по существовавшему правилу, взвод национальной гвардии салютовал осуждённому. После исповеди православному священнику Павел Горгулов сказал, что надеется, что его ещё не родившийся ребёнок не станет коммунистом. При этом, следуя к месту казни, он громко пел польский гимн ноябрьскому восстанию 1831 года, более известный как «Варшавянка».
Хорошо знавший Горгулова по совместным занятиям в литературном кружке Василий Яновский — человек невероятно многогранный, талантливый и активный — в своих мемуарах «Поля Елисейские» писал: «Горгулов умер среди толпы чужих, на манер Остапа Бульбы („слышишь ли ты меня, батько“). В другое время, под иными звёздами, в знакомой среде из него вышел бы, пожалуй, ещё герой». [1. 297]
В попытке отмежеваться от громкого политического убийства, представители самых разных эмигрантских течений В. Маклаков, А. Карташёв, В. Коковцов, генерал Е. Миллер, только что возглавивший РОВС, и др. направили обращение премьер-министру А. Тардье, с отдельным заявлением выступили представители казачества и известные русские писатели-эмигранты и т. д.
Управляющий русскими православными приходами Московской патриархии в Западной Европе митрополит Евлогий (Георгиевский) в Александро-Невском соборе отслужил панихиду о новопреставленном рабе Божием Павле Думере.
После резонансного покушения в руководстве Союза резонно опасались санкций со стороны властей, тем более что во французской печати вовсю педалировалась тема о принадлежности убийцы к Белому движению — в полицейских отчётах не случайно упоминалось о его контактах с Борисом Савинковым — европейским террористом № 1. В свою очередь контрразведка РОВС считала П. Горгулова секретным агентом НКВД.
При жизни казнённый, помимо прочих талантов, был известен и как посредственный писатель. Владислав Ходасевич в статье «О горгуловщине» довольно саркастически описывал его литературное творчество:
 
«Горгуловская бессмыслица по происхождению и значению ничем не отличается от бессмыслиц, провозглашаемых (именно провозглашаемых— пышно, претенциозно и громогласно) в других сочинениях того же типа. Форма и содержание этих бредов, по существу, безразличны… О, если бы дело шло просто о сумасшедших! К несчастью, эти творцы сумасшедшей литературы суть люди психически здоровые. Как и в Горгулове, в них поражена не психическая, а, если так можно выразиться, идейная организация. Разница колоссальная: нормальные психически, они болеют, так сказать, расстройством идейной системы. И хуже, и прискорбней всего, что это отнюдь не их индивидуальное несчастье. Точнее — не только они в этом несчастье виноваты. В них только с особой силой сказался некий недуг нашей культуры…
  
Настал век двадцатый. Две войны и две революции сделали самого тёмного, самого уже малограмотного человека прямым участником величайших событий. Почувствовав себя мелким, но необходимым винтиком в огромной исторической мясорубке, кромсавшей, перетиравшей его самого, пожелал он и лично во всём разобраться. Сложнейшие проблемы религии, философии, истории стали на митингах обсуждаться людьми, не имеющими о них понятия…
 
На проклятые вопросы в изобилии посыпались проклятые ответы. Так родилась горгуловщина — раньше Торгу — лова. От великой русской литературы она унаследовала лишь одну традицию, зато самую опасную: по прозрению, по наитию судить о предметах первейшей важности…
 
Мыслить критически эти люди не только не в состоянии, но и не желают. Любая идея, только бы она была достаточно крайняя, резкая, даже отчаянная, родившаяся в их косматых мозгах или случайно туда занесённая извне, тотчас усваивается ими как непреложная истина, затем уродуется, обрастает вздором, переплетается с обрывками других идей и становится идеей навязчивой. Тяжело сказать это — но, кажется, горгуловская „идея“ наполовину вышла из блоковских „Скифов“. Если бы Блок дожил до Горгулова, он, может быть, заболел бы от стыда и горя».
 
Антирусских проявлений со стороны влиятельных националистических и ветеранских организаций французским официальным властям удалось избежать. «Франция оказалась великодушнее, чем ожидали даже искренние её друзья», — позднее написал по этому поводу религиозный философ и публицист Г. П. Федотов.
Пожалуй, самым запомнившимся последствием всей этой громкой истории стало самоубийство бывшего корнета 5-го гусарского Александрийского полка Добровольческой армии Сергея Дмитриева. Бывший гусар, эмигрировав в Париж, долгое время перебивался случайными заработками: был чернорабочим, мыл посуду в маленьком ресторанчике на Монмартре и т. д. Когда он узнал, что русский убил президента Франции, то зачем-то выбросился из окна шестого этажа дома, в котором жил. Перед суицидом оставил записку: «Умираю за Францию». Всё-таки странные люди эти русские…
Резонансный террористический акт потребовал специального заявления Коминтерна от имени его Исполкома, которое было опубликовано в газете «Правда» 8 мая 1932 года: «Агентство „Гавас“ сообщает, что в результате важного совещания, на котором присутствовал Тардье и ряд министров, выпущено официальное „коммюнике“, в котором говорится о том, что убийца президента Думера принадлежит к „панрусской партии необольшевистского характера“, инспирируемой III интернационалом.
Исполком Коммунистического интернационала с возмущением протестует против клеветнических измышлений агентства „Гавас“, пытающегося обелить русских белогвардейцев и перенести ответственность за провокационный акт фашиста Горгулова на Коммунистический интернационал.
Не говоря уже о том, что Горгулов является злейшим врагом коммунизма, что явствует из его брошюры и его показаний, — всему миру известно, что Коммунистический интернационал является я международной массовой организацией рабочего класса, в соответствии со своей программой всегда самым решительным образом отвергал и отвергает индивидуальные террористические покушения.
7/V/32 г. Исполнительный комитет Коммунистического интернационала: Пик (Германия), Шильдс (КП Англии), Мануильский (ВКП(б), Швабова (КП Чехо-Словакии), Дерюмо (КП Франции), Фурини (КП Италии), Катаяма».
Признаться, иногда в таких тонких делах, как ликвидация политических лидеров других государств, «влияние Москвы» могло неожиданно проявиться самым экзотическим способом.
22 июня 1922 года ветеранами Первой мировой войны, затем ставшими бойцами Ирландской республиканской армии (ИРА) — командиром батальона Реджинальдом Данном и Джозефом О’Салливаном, первым заместителем коменданта этой организации, — был застрелен фельдмаршал, член английского парламента сэр Генри Уилсон. Убитый парламентарий был национальным героем Великобритании, и его смерть от пуль ирландских сепаратистов вызвала бурю возмущения в стране. Лондонский суд, с учётом десятка очевидцев преступления и признательных показаний самих нападавших, рассмотрел дело в упрощённом порядке. Совещание судейской коллегии, в итоге постановившей смертный приговор, продолжалось всего три минуты. Но тут 26 июля в адрес лидеров рабочей партии Великобритании поступила телеграмма по поводу судебного вердикта, в которой в довольно резких выражениях был заявлен протест против этого несправедливого решения, самой судебной процедуры, в том числе запрета суда на выступления осуждённых в свою защиту, а также содержались требования повлиять на премьер-министра в смысле пересмотра постановленного приговора.