Враг моего сердца (СИ)
Да только не уберегли, значит, духи и Боги, которым возносились перед боем щедрые требы, князя и его наследника. Обратил благосклонный взор Перун на остёрцев, что давно уже на землях своих едва не впроголодь живут, от лета до лета перебиваясь редкой дичью, засушенными грибами да кореньями.
Елица сморгнула слёзы — и быстро стёрла мокрые дорожки с щёк. Чтобы не видели. Встала на трясущиеся ноги и принялась надевать свиту, не попадая в рукава. Кажется, её окликнули, один раз и другой. Денко тронул за плечо, заставляя посмотреть на него.
— Ты не бойся, — долетел до слуха его голос, будто эхо в дупле старого дуба. — Мы за вас постоять сможем. Коли эти супостаты в Звянице появятся. И воевода нам поможет с кметями.
— Почти всё княжеское войско не смогло, а ты, значит, сможешь, — она зло посмотрела на него. Резанул голос острой ледяной кромкой — и парень даже шаг назад сделал, а девушки необрительно зашептались.
Елица схватила пряслице и вышла во двор, ни с кем не попрощавшись. Пошла, сбиваясь на бег, по неровной скользкой дорожке. Едва не упала, оцарапав ладонь о колючий наст, что покрывал сугроб: рукавицы-то в беседе оставила.
— Стой! Ноги переломаешь! — торопливые шаги настигли со спины, и крепкие пальцы поддержали под локоть. — Нежа… Неженька.
Она повернулась к Денко и повисла у него на шее, вжимаясь лицом в плечо. О многом он мог догадаться, увидев её слёзы, которые никак нельзя было удержать, но собственные тревоги, видно, застлали разум сына старейшины. А ещё небывалый порыв, что обрушила на него девушка, за которой он гонялся, как за зайцем в голодную пору. Парень принялся гладить её по покрытой платком голове и спине. И зашептал что-то неразборчивое, но ласковое.
— Не бойся. Всё хорошо будет, — тёплые губы коснулись виска. — Может, и не дотянутся они до нас. Не верю я, что легко до Велеборска дойдут. А там воеводы ещё людей соберут — прогоним их. Ну? Не плачь.
Он мягко целовал её лицо, проводил ладонями по щекам. А Елица и возразить не могла ничего — казалось, только слово скажет, шевельнётся лишний раз — и тут же рассыплется на осколки: такое страшное горе сковало её, будто обожжённая глина. Кто-то выглянул из беседы — и скрылся внутри снова.
Только когда Денко прижался к губам Елицы, она наконец очнулась. Дёрнулась назад, отталкивая его.
— А тебе всё одно подавай! — бросила гневно и снова домой пошла.
И как только допустила такое? А уж чего себе сын старейшины вообразил — одной только Макоши ведомо. Но парень упрямо поплёлся следом, не приближаясь, но и не теряя её из вида. Верно, и правда защитить хотел неведомо от кого. И тут только стало заметно, как поселилась в каждом дворе едва ощутимая тревога. Голоса звучали как будто громче обычного, разносясь по улице даже сквозь бревенчатые стены. Покинули беседу и девушки с остальными парнями: негромко переговариваясь, разошлись в стороны — по домам. Метнулся, завывая, вдоль тропинки ветер, бросил в спину ворох колючего снега, звякнул колтами у висков, забрался ледяной рукой под воротник.
Елица, так ни разу не обернувшись на Денко, добежала до своей избы и, неосторожно хлопнув дверью, встала у порога — словно силы все, собранные на дорогу, растеряла. Сновида встала с лавки в красном углу, где только что будто бы к Богам обращалась. Может, и просила чего. Может, надеялась, что слухи, долетевшие с запада до Звяницы неверные — и княже жив. Или такие чаяния наполняли сейчас только душу Елицы?
— Слышала уже, вижу, — проговорила старуха тихо, словно голос у неё вдруг сел. — Приходил Денко — рассказал. Посмотрела я — нет твоего отца в мире живых — ушёл.
Вот так — парой слов разбила всё, на что ещё можно было надеяться.
— А Отрад? — Елица негнущимися пальцами развязала пояс свиты.
— И брат твой тоже.
Сновида подняла взгляд — сумрачный, словно опрокинулась в него вся тёмная бездна ночного неба. И не могла пробиться сквозь эту потустороннюю пелену даже искра сострадания. Волхва всегда была женщиной суровой и не слишком ласковой. Наверное, поэтому её выбрал отец для обучения дочери — чтобы в ежовых рукавицах держала. Но и тепла от неё можно было дождаться не больше, чем от заледеневшего полена.
Елица прошла внутрь, едва не шаркая ногами по полу. Только бы теперь до лавки своей добраться, уткнуться в подушку — и никого не видеть.
— Теперь ты наследница, получается, — задумчиво рассудила Сновида. — Старшая дочь всё же. А молодшему братцу твоему до взросления далёко ещё.
Елица только рукой на неё махнула. Об этом она не хотела думать сейчас. Да и кто её, вдовую и в делах правления несведущую, допустит к княжескому столу? А теперь, когда неприятель подступает к столице, ещё неведомо, как всё обернётся. Может, и вовсе чужой князь город займёт. Даже, скорей всего, княжич. Потому как сам князь Остёрский в походы сам уже не ходит — точит его хворь уж много лун как. А у Светояра два сына. Молва о них ходит самая недобрая, что об одном, что о другом. Вряд ли кто-то из них не захочет своим княжеством обзавестись. Да только в Велеборск ехать всё равно нужно. Нельзя сейчас забиваться в угол и прятаться за подолом Макоши от всех свалившихся невзгод, сетуя на Недолю, что пожелала вплести нынче свою нить в судьбу княженки.
Заснуть не получалось почти до утра. Всё никак не хотела укладываться в голове страшная мысль о том, что отца и брата уже нет в этом мире. Если пали они в битве, кто справит теперь по ним тризну и страву? Если наступал неприятель — никто, верно, и не забрал их тела с поля брани. Только когда бледный свет восхода пробился в узкую щёлку приоткрытого волока, Елица всего на миг смежила веки — и провалилась в тяжкий сон.
А проснувшись, тут же решила, что ей нужно ехать в Велеборск. Она уже и вещи собирать принялась, как остановила её вернувшаяся со двора Сновида. С удивительным проворством она подошла и выдернула из рук Елицы рубаху, которую та уже сворачивала, чтобы уложить в дорожный мешок.
— Далеко собралась? — уколола ехидством. И рубаху за спину спрятала, не дав забрать назад. — Верно, хочешь, чтобы все догадались, кто ты такая. Или татям на дороге решила попасться? А может, и остёрцам? Их, верно, теперь много будет рыскать. Молодая девица им только в радость. Позабавятся власть.
— Воеводу Осмыля попрошу кого в охрану дать, — неуверенно буркнула в ответ Елица, всё яснее осознавая глупость своей задумки.
— А то воеводе людей девать некуда, — плеснула побольше яда волхва. — У него самого кметей на пару десятков. С одной стороны косляки ножи точат, а с другой теперь остёрцы того и гляди нагрянут. Самое время сумасбродных княженок до дому провожать.
Елица села на лавку, глядя в свой полупустой мешок. Всё верно старуха твердит: недобрый час пока в Верлеборск рваться. Сначала понять надо, что там сейчас происходит, кто на стол княжий метит. Но стоило лишь в очередной раз вспомнить, что там остался вместе с матерью младший брат Радан, как в груди стало холодно. Но и понятно было, что ничем она помочь им не сможет. Осмыль вот, молодой, но уже получивший доверие Борилы Молчановича воевода, коли людей соберёт, так и полезнее окажется. А она что? Заклинать врага станет? Так она волхва, к тому ж недоученная, а не ведьма какая.
— Ты не суетись, девочка, — на удивление мягко проговорила вдруг Сновида. — Разузнать всё надо хорошо, с духами посоветоваться, а там уж решать. Борила не хотел бы, верно, чтобы ты себя по неосторожности погубила.
— А как же Зимава? И Радан, — Елица всё ж всхлипнула, пытаясь удержать новые слёзы.
Волхва только губами покривила.
— Уж княгиня за себя и сына своего постоять сумеет. Не тебе о ней тревожиться.
Решив, верно, что сказала она всё, Сновида вернулась к печи и неторопливо разожгла огонь, почти уже угасший. Елица вынула вещи из мешка, сложила снова в сундук. Надо бы к воеводе наведаться. Расспросить о том, что слышно теперь: кроме волхвы, только он ещё знал, кто она такая. Отец доверял ему, как себе. Любой, кто не знал князя достаточно, решил бы, что тот наказал Осмыля, услав так далеко, на самый восточный край владений. Кто знал отца много лучше — понял бы, что в том было важное поручение.