Схватка с судьбой (СИ)

– Господин провёл с вами весь день, – прошептал незнакомец, – но дела вынуждают его иногда отрываться от вашего отдыха.
Какой предупредительный. Майяри всё больше убеждалась, что этого оборотня приставили к ней, чтобы он убеждал её, что всё хорошо. Он ещё ни разу ничего ей не запретил и не призвал лечь обратно в постель.
Но где Редий и Аший?
Вместо этого Майяри, обмирая внутренне от ужаса, тихо спросила:
– А господин Шидай?
Мужчина посторонился и молча указал на неприметную смежную дверь.
В душе робко затеплилась надежда, и Майяри торопливо подошла к ней.
– Только тихо, – успел прошептать незнакомец.
Господин Шидай лежал на кровати. Спальню заливало тусклое мягкое сияние желтого светляка, и Майяри прекрасно видела, что это именно лекарь. Лицо у него было сероватым, седые волосы имели несколько поникший вид, дышал мужчина тяжело и сипло. Могучую грудь охватывала тугая повязка с небольшим пятнышком крови по центру. Ноги ослабели от нежданно накатившего облегчения, и девушка вцепилась в косяк.
Сила облегчения была так велика, что Майяри всхлипнула и расплакалась. Она пыталась кусать забинтованные костяшки, чтобы хоть немного успокоиться, но рыдания становились только сильнее. Лекарь недовольно нахмурил брови и, с трудом разлепив губы, спросил:
– И кто тут смеет меня оплакивать?
Покачиваясь, Майяри добрела до его кровати и, опустившись на колени, прижалась щекой к горячей руке.
– Господин Шидай, я вас так люблю.
– А, поганка, – узнал её лекарь. – А я тебя ненавижу. Глаза открываю, в груди торчит болт, а воздухе плавает длинное лицо твоего дружка. Вот не в такой компании я умереть мечтал. Потом ещё раз, и Ранхашик всю магию вытянул. Думал, прям там и окочурюсь. Даже удивился, когда вновь очнулся.
Плачущая Майяри поцеловала его ладонь, и оборотень смилостивился:
– Я тебя тоже люблю, не реви. Сколько уж можно? Давай рядом ложись. Только не на грудь, вот на руку.
Всхлипывая, Майяри осторожно перебралась через его тело и прилегла рядом. Даже не на руку. Сжалась комочком под мышкой лекаря и, тихо дрожа от накатившего облегчения, уставилась на плотные полосы повязки.
– Наградили же боги детишками, – лился сверху успокаивающий голос господина Шидая. – Никакого покоя с ними. Лезут вечно в неприятности, спорят, не слушаются, болеют постоянно…
Он говорил что-то ещё, а может, и не говорил. Сон опять сморил Майяри, и она только почувствовала какое-то время спустя, как прогибается вниз постель, а макушки касаются чьи-то губы.
Где-то в гостиной мерно тикали настенные часы, разбавляя своим звуком плотную тишину. Узээриш, босой, в просторном белом халате на голое тело, стоял рядом с постелью и уже четверть часа смотрел на мертвенно-серое даже в полумраке лицо Лийриши. По тонкой линии носа, скулам, лбу, подбородку и щекам шли жирные чёрные линии, они же спускались по шее вниз и расходились по обнажённым плечам. Между линиями аккуратно, но в спешке, которая говорила, что у лекаря было совсем мало времени, были выведены округлые кляксы-тараканы лечебных символов. За четыре сотни лет Риш успел кое-что повидать, и эти чернильные «тараканы» о многом ему говорили.
Лийришу уже нельзя было назвать живой.
Её почернённые ноздри трепетали, грудь вздымалась, но это было не естественным усилием тела, а жалкой попыткой продлить подобие жизни.
Не было больше ярко-рыжих волос. Отрезанные локоны, завёрнутые в полотенце, лежали на тумбочке. Риш увидел их случайно, разворошив ткань. Он просто не знал, куда деть руки, и дёрнул за край, а там… они. Голову женщины теперь плотно облегала толстая повязка.
Подняв руку, Узээриш всё же подцепил край одеяла и приподнял его, чтобы увидеть то, на что боялся смотреть.
По обнажённой груди сетью расползались чёрные линии и символы, особенно сильно переплетаясь напротив сердца. Значит, само оно уже биться не может. Одеяло упало обратно, и Риш опять замер, не отрывая пристального немигающего взгляда от лица Лийриши.
Сегодня он одержал победу как правитель.
 
И сегодня же его собственная жизнь, его гнездо были разрушены.
Он словно стоял перед разворошённым гнездом и осматривал разбросанные тела. Тётя Изаэллая, Лийриша, умирающий отец и птенцы. Два птенчика, один из которых даже не мог кричать от страха и только поджимал перемазанные кровью крылышки.
Сова внутри уже не вопила от боли и ярости и лишь ошалело таращила глаза в пустоту, как и сам Риш. Ещё час назад он метался раненым зверем, требовал от лекарей совершить и возможное, и невозможное, лишь бы маленькая тоненькая сестричка непременно поправилась. Кто-то убеждал его, что самое страшное позади, что Иия непременно выздоровеет, только он, объятый безумием и страхом, не верил. Он совершенно не думал о Лийрише, сестра куда важнее.
А потом привезли отца.
Перед внутренним взором опять предстало окровавленное тело: переломанное, покусанное… Десяток лучших лекарей, которых только смог найти Шерех, в дом которого привезли бывшего хайнеса, и который приютил раненую хайрени и её мать, роем мух кружили вокруг постели… умирающего?
Губы Риша дрогнули.
Со смертью отца перед ним словно распахивала свои объятия необозримая пустота. Отец был тем, кого он хотел сохранить в своей жизни на как можно больший срок. Риш не помнил матери. Болезненная хайнеси после родов начала болеть ещё чаще и умерла, когда он был совсем маленьким.
С ним всегда был отец.
Отец был всегда рядом.
Если не будет отца, то он останется… один?
Нет, не один. С ним остаются Зиш и Иия. Сестричка обязательно поправится. Она всегда была бойким птенчиком, напоминая своей живостью мать.
Мать…
Душу скрутил и вывернул другой страх, сердце затрепыхалось как в агонии.
Как ему объяснить брату и сестре, что их мамы и папы больше нет? Как ему рассказать об этом, если родителей всё же не станет?
Эта мысль окончательно выбросила Риша за пределы разума, и он выскочил из комнаты, где лекари суетились над отцом, и, пошатываясь, впервые за время пребывания в доме Шереха зашёл к мачехе.
Здесь было очень тихо. А там, где бывала Лийриша, тихо не бывало никогда. Даже во сне она сопела бойко и очень жизнерадостно, и этой жизнерадостностью часто раздражала Узээриша.
Они ведь не всегда хорошо ладили. Риш за века привык, что в сердце отца живёт лишь он один. Детское эгоистичное собственничество, которое он перенёс во взрослую жизнь. Лийриша злила его. Мелкая заносчивая девчонка, годившая в дочери и ему, Ришу, вознамерившаяся занять место хайнеси. Тогда Риш ничуть не сомневался, что именно титул привлекает нахалку. За их «детскими», как выражался отец, разборками наблюдал весь двор. Какие-то остолопы даже смели шутить, что во вспыхнувшем огне ненависти, который непременно станет огнём страсти, погибнет сам хайрен Узээриш. Но в их огне сгорели только волосы отца.
Риш не хотел принимать юную мачеху. Уже давно взрослый, он не пытался специально искать внимания отца, но тут начал чувствовать себя обделённым. Дворец содрогался от их с Лийришей скандалов. Отец не знал, как примирить их.
А потом родились Зиш и Иия, два очаровательных птенчика. И они примирили Узээриша с существованием Лийриши. Он даже начал с ней ладить, но признать это смог только сейчас.
Протянув руку, Узээриш дрожащими пальцами погладил холодное лицо женщины. Не мать, не сестра, не тётка, не… даже мачехой из-за её юности считать не мог. Но она стала важной, неотъемлемой частью его семьи.
Как он сможет сказать Зишу и Иие, что их мамы больше нет?
 
Переставшие дышать иногда под действием заклинания продления жизни приходили в себя. Их телу будто бы требовался небольшой отдых, а затем оно вновь начинало работать. Но никогда раненые не приходили в себя, если переставали дышать из-за проломленной головы. Риш не встречал исключений.
Пальцы его едва-едва коснулись плотной повязки. Пока никто не спрашивал, но скоро спросят: когда стирать чёрные линии жизни с тела Лийриши. И нужно будет решить, сказать… Риш зажмурился. Но не сейчас. Пусть отец сперва простится. Отец должен выжить!