Руки, полные бури

Может, когда-то те духи, что сейчас стали псами Сета, были запертыми богами, но сошли с ума.
Гадес почти не помнил, да и не хотел помнить. Только тепло тел младших братьев, как он согревал их собственным дыханием и говорил с ними, чтобы не забыть о том, кто они такие.
И точно Гадес не забудет, как яростно Зевс шептал: «Мы отсюда выберемся!». Тогда у него получилось. Таким Зевса не знал никто из нынешних богов, но Гадес помнил дрожащего, но решительного брата. Он действительно смог сбежать, а потом вернулся за ними и поднял богов против отца.
Дверь распахнулась, громко хлопнув о стену, и Зевс выпрямился на диване, с возмущением глядя на вошедшего. Уже открыл рот, чтобы высказать всё, что думает по поводу подобного вторжения.
Но это был Сет. И он плевать хотел на мнение Зевса.
По выражению его лица Гадес сразу понял: что-то не так. Сет решительно подошёл, не отнимая от уха телефонную трубку. Посмотрел на Гадеса:
– Это Амон. Инпу плохо, и он что-то говорит о мертвецах. Чужих мертвецах.
Даже без включенной на телефоне громкой связи Гадес услышал вопль боли. Сет в этот момент выглядел готовым в тот же миг сорваться и нестись домой, но через мгновение его собственный взгляд остекленел. Гадес ощутил всколыхнувшуюся, промозглую силу Осириса, часть которой всё еще оставалась у Сета.
Гадес перехватил недоуменный взгляд Зевса, но потом ему стало ни до чего. Он сам согнулся, захрипев от боли, и понял, о чем говорил Анубис.
Сквозь Гадеса проходили мертвецы, сотни и тысячи мертвецов, но они не были его. Чужие мертвецы, которые устремились в Подземный мир. Наверное, это разрывало бы болью, но Гадес ощущал поддержку Персефоны, её мягкую силу, пахнущую цветами и землёй. Успокаивающую, сглаживающую острые кости, царапающие изнутри чужими мертвецами.
Когда воздух перед ней сгустился, Хель подняла голову. Никто не смог бы пройти сквозь новую защиту. Никто, кроме её брата. Они притягивались друг к другу – несмотря ни на что.
Ёрмунганд был высоким и тонким. Его лицо выражало сочувствие.
– Не так я думал снова встретиться с тобой, сестра.
Трое детей, которые в собственном пантеоне считались слишком близкими к чудовищам. Неуправляемые, тёмные. Другие боги их не понимали.
Ёрмунганд был единственным, кого признали монстром. Его погрузили в сон, и это стало последней каплей, после которой Хель и Фенрир возненавидели тот пантеон, к которому принадлежали.
Ёрм был самым спокойным из них троих. Умиротворённым.
И самым сильным.
Хель поднялась на ноги:
– Знала, что за мной придут. Но не думала, что это будешь ты.
Он мог бы пожать плечами или приподнять брови, но это слишком человеческие жесты для того, кто лишь учился быть человеком. Его облик на секунду дрогнул, оставляя змеиную чешую, движущееся гибкое тело.
– Он хочет, чтобы ты умерла, – прошелестел голос Ёрмунганда. – Я сказал, что могу это сделать. Лучше я, чем кто-то другой.
– Хорошо. Но не дай ему мою силу. Позволь мне направить мертвецов не к Кроносу, а к другим богам смерти.
– Не сомневался, что ты поймёшь, как использовать последние мгновения.
Хель не знала, откуда у Ёрмунганда хотя бы одна эмоция, но сейчас он был сочувствием. Терпким, прощающим, последним. Подошёл ближе к Хель, коснулся губами её лба. Вокруг замерцали сегменты огромного змеиного тела, постоянно шевелящиеся.
– Прощай, сестра.
– Прощай, брат.
Когда что-то острое вспарывало её грудную клетку, вгрызалось в сердце и божественную сущность, Хель в последнем порыве отправила всех мертвецов из собственного рушащегося царства в другие пантеоны. Богам смерти будет неприятно, но они справятся, а вот Кронос силы не получит.
Хель улыбнулась под сочувствующим взглядом Ёрмунганда и рассыпалась костями и пылью.
  
7
 
Персефона находит Аида сидящим за столом. Его вид такой мрачный, какой только может быть у бога смерти.
– Что случилось?
В голове Персефоны проносится с десяток вариантов, один другого хуже. Но Аид веско говорит:
 
– Амон не разрешил есть пирожки, пока все не соберутся.
Персефона переводит взгляд на стол, где стоит накрытое тканью блюдо.
– О боги! – закатывает глаза Персефона.
Аид остаётся мрачен:
– Боги. Все. Где их носит, чтобы мы уже могли поесть?
– Поверить не могу, что я тут.
– Не ворчи, Сеф. Ты картошку будешь или нет?
Она кивнула, больше по инерции, нежели задумываясь, хочет ли она картошку фри. Девушка в красной кепке с жёлтой узнаваемой «М» что-то пробила по кассе, и Анубис приложил карту Сета, списывая нужную сумму.
– Спасибо за заказ!
Не успели они отойти, как девушка звонко объявила «свободную кассу». Подхватив поднос, Анубис уселся за столик, где устроились Амон, Персефона и Луиза.
– Ты правда будешь это есть? – уточнила Персефона.
Вместо ответа Анубис раскрыл шуршащую упаковку чизбургера и невозмутимо откусил приличный кусок. Луиза взяла кофе, Амон с интересом раскрывал «Хэппи мил». Первым делом полез смотреть игрушку, но на лице солнечного бога отразилось разочарование. Он показал пластиковую фигурку Бэтмена:
– Ну вот, у меня такой есть.
– У меня нет, – заявил Анубис, перехватывая игрушку. – Симпатичный.
– Эй!
– Да ладно, ты всё равно Людей Икс любишь. Жди, пока они появятся.
С видом оскорблённой невинности Амон принялся нарочито громко открывать салат и долго мешать его с соусом, с укоризной поглядывая на Анубиса. Но тот не менее старательно игнорировал и жевал чизбургер.
Персефона открыла ещё горячую картошку и соус, стараясь даже не думать, что там в составе. Деметра морщила нос и говорила, что синтетическая продукция нынче в моде. После этого она обычно уходила в оранжерею, поливать аккуратные и пышущие зеленью горшки.
Обретя память, Персефона в полной мере осознала, что Деметра хорошо помнила предыдущие столетия, когда на столах людей была натуральная пища или её не было вовсе. «Свободная касса» явно не в стиле Деметры.
Софи не любила фастфуд. Вернув память, она не очень-то изменила мнение. Для неё пища, в составе которой слишком много химии, оставалась… мёртвой. Она подходила для утоления голода, но Персефона совсем её не чувствовала.
– Это отвратительно, – вздохнула она и закрыла соус, решив ограничиться картошкой.
Анубис пробормотал что-то невнятное, Амон заявил:
– Не говори с набитым ртом!
Персефона не смогла понять, что ответил Анубис, но, судя по интонации, что-то очень возмущённое. Амон щёлкнул пальцами, отправляя в Анубиса кусок упаковки из-под игрушки.
– Они всегда такие? – спросила Луиза.
Персефона хмыкнула и кивнула. Сейчас Анубис походил на обычного подростка, может, со слишком большим количеством пирсинга на лице, но ничуть не древним богом – силу он сдерживал.
В отличие от него Амон, наоборот, наслаждался лучами солнца, падавшими через окно. Персефона давно заметила, что Амон не осознавал этого, но старался сидеть на солнце. И лучи очерчивали его фигуру, запутывались в светлых волосах, заставляли светиться его самого.
Рядом с Амоном тепло. От Анубиса при всём его характере веяло одновременно надёжностью и дорогами. Оба бога отлично уравновешивали друг друга, по крайней мере, пока не пытались спорить из-за фигурки Бэтмена.
– Ты доедать будешь? – Анубис, уже успевший расправиться с чизбургером, ткнул пальцем в картошку Амона.
– Нет. Она невкусная. И ты не купил мне яблочные дольки.
– Ой, не занудничай! Ну, невозможно постоянно есть твои блинчики. Иногда хочется и какой-нибудь гадости.
– Надеюсь, это признание, что моя готовка не гадость.
– Ты знаешь, я люблю, как ты готовишь.
Великодушный вздох Амона, по всей видимости, должен был свидетельствовать о том, что он простил друга за измену блинчикам.