Арчибальд (СИ)

Тишина.
Щелчок, как будто от зажигалки. Шипение, словно фитиль свечи.
Всё ещё окутанный мраком, зал озарился эхом множества голосов, и тишину разорвал резкий, протяжный вой органа.
Под куполом вкруг сцены вспыхнули ярко-красные звёзды, и та же девочка, но уже явно живая, со свежим румянцем на лице стояла у алтаря в старой церкви, только вместо бесконечных рядов лав здесь тянулись череды могил.
Приложив руки к груди, она стояла у распятия юноши в терновом венце.
Облачённая в чёрное с алым подолом платье, она тянулась к мертвецу на кресте, а на фоне слышалась волнующая, низкая трель альта, смешанная с тяжёлым рифом электрогитары.
У стены стояли старая скрипка и смычок, а на алтаре — покоились пыльные ноты. Встав рядом за ним, девочка поклонилась залу, взяла инструмент, начав неуверенную, робкую игру, которую заглушал звучащий на фоне оркестр, но чем дольше она играла, тем тише становились все остальные звуки, и тем явственнее, чувственнее, живее звучала скрипка в её руках.
Свет звёзд озарял играющую сияющим белым кругом, а всё, что за ней — то скрылось во мраке. Но если присмотреться, публика могла различить всё более явные черты человека, чьё лицо было скрыто капюшоном, и эта фигура нависала над девушкой, воздела руки так, словно направляла её. Куда указывал силуэт — так играла живая кукла.
Арчибальд бросил быстрый взгляд в сторону Арна. Тот действительно направлял Фриду на сцене, и она повторяла те движения, которые он делал сам, и именно его силуэт был виден залу, но увеличенный, подсвеченный тенями на фоне общего полумрака. И всё здесь было хорошо, кроме одной маленькой детали. Не то, чтобы это входило в изначальные условия спектакля, но Граф решил, что так будет лучше.
Девушка продолжала играть, как вдруг — земля содрогнулась, и из-под почвы потянулись длинные костлявые руки. Спустя миг, сметая мешающие им надгробья, зал стали заполнять восставшие мертвецы, поднятые её игрой.
Арн косо посмотрел на соперника и тихо рассмеялся, качая головой. Арчибальд в ответ на это лишь улыбнулся, пожал плечами. Скрипач кивнул ему, делая новый взмах рукой, вновь обернувшись в зал.
Покойники всё прибывали, заполняя собой церковь, но девушка не боялась их. Напротив, вид зрителей словно взбодрил её, и игра стала живее, сильнее. Своей скрипкой она управляла усопшими вокруг неё, а те — те разбились по парам, отдаваясь разнузданной пляске на этом странном балу.
Мелодия обретала тревожные, низкие ноты — и под куполом зрители увидели сонм призраков, что, подобно туману, скрыли собой мерцающие звёзды, стягиваясь к девушке, присоединяясь к танцу мертвецов.
Плоть смешалась с духом, тела то осыпались прахом, то восставали вновь, и лишь она, единственная живая скрипачка, всё так же стояла на сцене, завороженно наблюдая за зрелищем, что явилось ей, и всё играла, играла, отдаваясь собственной музыке, вскинув голову вверх, ища глазами силуэт того, кто вдохновил её прийти сюда, благодаря кому она здесь.
Среди множества призраков появился один, сияющий красным. Подплыв к алтарю, он обрёл вид юноши — того самого, кто распят. Девушка отпрянула, опустив инструмент, снова давая волю звучащему на фоне оркестру, и призрак отстранился от неё, чинно кивнув. Жестом указал не бояться и подойти, протянул руку, приглашая её с собой.
Обнимая свою подругу за талию, он вёл её в танце, а скрипка, смычок, воспарили, подхватив партию сами собой, выводя главный мотив композиции.
Призраки вокруг, наблюдая за этим, потянулись к куполу здания, отдаляясь от алтаря, как и мертвецы внизу — приникая к земле, страшась мистерии перед ними — и скрипка опустилась в руки девушки, а Призрак — встал за ней, сливаясь с её телом — и снова она играла, став с Ним единым целым, и зрители — живые и мёртвые — внимали её игре.
Нота за нотой, она ткала симфонию, и покойники подчинялись звукам живой, направленной её сном и наваждением, её безумием, ставшим реальностью.
 
К финалу партии церковь вспыхнула ярким светом, и духи исчезли, а мертвецы — все, кто был, до единого, — осыпались прахом под тяжёлым натиском великой волны.
Миг — и вода скрыла под собой всё, смывая и руины кладбища, и алтарь, и тела покойников, а зал вновь погрузился во мрак, и лишь эхо оркестра всё ещё напоминало о только что звучащем здесь торжестве.
Затихло всё, кроме робких клавиш фортепиано, и теперь настал час кабаре.
Быстрыми переборами в низких, тёмных тонах мелодия отбивала робкий минор, подобный быстрым каплям дождя, а сцена — просторный салон. Невысокая стойка, за которой сидел парень в кожаной куртке и чёрных джинсах, в шляпе, из-под которой струились прямые каштановые волосы.
Сидя в пол-оборота, так, чтобы не было видна лица, он пил и смотрел на ещё одну сцену, в отдалении бара, где несколько женщин в рваных чулках и вызывающих красных костюмах с неприкрытыми, усеянными тёмными пятнами, обвисшими грудьми, отбивали канкан.
Покачав головой, он махнул рукой, призывая официантку, чьё лицо скрывалось вуалью, и та, подоспев, плеснула ему вина.
Извлёк из кармана пачку 
сигар
ет, за
курил
, стряхивая пепел на пол, выдохнул, выпуская клуб сизого дыма.
Стоило ему так сделать, как от группы танцовщиц отделилась одна. Улыбнувшись, крутя талией в такт бойкой мелодии низких нот, она подсела к посетителю. Повернулась лицом к залу, позволяя зрителям разглядеть своё бледное, подчёркнутое чёрной тушью лицо. Густой слой помады поверх полных губ, большие тёмные тени под глазами, разводы на бледных щеках — она ухмыльнулась, скривившись в улыбке, обнажая осколки зубов, и повернулась к парню, опустив ладонь в белой перчатке ему на колено.
Тот, в свою очередь, поёжился, отстраняясь от неё, но женщина встала за ним — и тот с силой оттолкнул её, опрокинул на барную стойку так, что танцовщица вскинула ноги, демонстрируя зрителям аккуратные каблуки, изогнулась, обнимая коленями талию посетителя.
Улыбаясь, она потянулась к нему, вытянув руки с намерением обнять — и тот резко схватил её за плечи, дёрнулся назад.
Раздался лёгкий хруст, смешанный с протяжным чавкающим звуком — и поясница женщины вместе с ногами отделилась от её тела, безвольно опала на пол, а сама она продолжала обнимать свою жертву.
Под бойкий джаз, так характерный для подобных притонов, парень пытался отделаться от неё. Схватив плечи танцовщицы, он вышел с ней на центр зала, всё так же стоя в профиль к зрителям. Мягким хрустом отделилось её тело от безвольно опавших рук, и вот он держит её перед собой, а женщина — улыбается, вертит головой из стороны в сторону, смотря на то, что осталось от её тела, то и дело двигает плечами, всё ещё пытаясь обнять партнёра.
От такой мерзости его передёрнуло. Подняв её тело над собой, он что было сил опустил её вниз головой на деревянный пол, а после — сам схватившись за голову, заспешил к двери заведения.
Под бойкую весёлую музыку, характерную для немого кино, парень вышел в узкий и тесный город, и улицы его были залиты тусклой палитрой серого, смешиваясь с блеклым сиянием свежего дня.
Опустив взгляд под ноги, он шёл, стараясь обходить снующих повсюду людей в бледных масках. Такие же мрачные, как и в сцене с девочкой, на этот раз они не стремились остановить его. Напротив, находились те, кто махали ему руками, приветственно улыбались и здоровались. Один мужчина отделился от толпы, видя, как грузный парень опустился на тротуар и сидит, схватившись за голову, нагнулся к нему, провёл ладонью перед глазами, а после — обернулся к зрителям, демонстрируя маску с раскосой улыбкой от уха до уха, помахал им рукой, и пошёл своей дорогой.
А парень всё сидел, охая и ахая, а на фоне звучала простая сельская скрипка, наигрывая нарочито-пасторальные мотивы, и ей вторило такое же весёлое пианино.
Картинно запустив руку в карман, он извлёк оттуда смятый лист бумаги, развернул, и лицо парня исказилось в удивлении. Хлопнув себя по щеке, он снова подорвался и заспешил по улице, и свет звёзд следовал за ним.