Арчибальд (СИ)

Рыча и стеная, мёртвые наступали, и солнце скрылось за густыми тучами, бросая на мир длинную тень.
Взмах рукой — и тела покойников упали, осыпаясь в прах, рассеялись серым прахом, подхваченные ветрами, и лучи света снова озарили площадь.
Кто-то плакал, кто-то нервно смеялся, другие — хранили немое молчание, некоторые — улыбались, смотря на Арчибальда восторженными глазами, но план сработал: один за другим, дети исчезали с площади, сначала становясь тенью, а после — и вовсе скрываясь из виду. Увиденного им явно хватило, и наблюдать за дальнейшим действом желания у них не было.
— Радует, что их можно не прогонять, — усмехнулся юноша, потирая руки уже на земле. — Просто теперь они не хотят нас видеть, как и мы их.
— Эффектно, — похвалила Фрида — единственная, кто остался. — Арну до тебя ещё расти и расти. Отличная демонстрация. Ты уверен, что теперь кто-то придёт?
— Ладно, раз уж ты здесь, — игнорируя замечание, — правильно ли я понимаю, что он думает тебя и Дрейвола использовать в качестве и музыкантов, и действующих лиц?
Та кивнула.
— И у него нет проблем с тем, чтобы делиться своим материалом, у меня тоже.
— Хорошо, тогда построим наше общее выступление так, что вы — живая сторона наших героев.
— Или твои покойники — наша мёртвая часть, мне нравится, — улыбнулась девушка. — И, нет, мне самой интересно, что там у вас будет, и я сюда пришла по собственному желанию, опережая возможные расспросы добавила она. — К слову, с затмением — это было сильно, — похвалила она Цартру.
Та в ответ кротко улыбнулась.
Художница и музыкант оставили их, взяв с собой Фанни и Лиззи, осматривая площадь, уже бурно обсуждая между собой, как лучше обставить сцену.
Арчибальд поспешил присоединиться к ним.
Сделав разметку для будущей «арены», Орфа зарисовала площадь на ледяной табличке, которую создал её друг: с этим изображением они вернулись в поместье, решив продолжить дальнейшую подготовку на поляне у Синего Дома, которая всё равно пустовала, словно была создана для того, чтоб там можно было создавать и разрушать всё, что душе угодно.
Все понимали, что впереди трудный месяц: правильно подобрать музыку, разработать сценарий, определиться с правильным освещением, и — самое главное — заставить покойников играть в оркестре и следовать своим ролям. На всё это нужно время.
***
Больше всего остальных удивляла Цартра. Будучи тихой и скромной, изначально Арчибальд воспринимал её, как человека, от которого будет куда больше проблем, чем пользы.
Это было правдой до тех пор, пока очередь не дошла до её дела. Ещё там, на площади, она достаточно внятно продемонстрировала свои способности по управлению светом, создав затмение в тот момент, когда покойники уже подступали к заграждению, и вот-вот могли напасть на детей. Ночь обернулась днём, и длинные тени тянулись по площади, обретая пугающие фигуры, едва ли ни касаясь столпившихся у фонтана живых — и так же быстро мрак рассеялся, позволяя солнечным лучам вновь воссиять над Карпой.
Рассыпанные под ледяным куполом, её звёзды то тускнели, то вспыхивали ярким, почти ослепительным светом, метко подсвечивая необходимые зрителям детали, то напуская тьму, то озаряя блеском лица мертвецов.
Лиззи уже к третьему дню могла исполнять сложные клавишные партии, читая ноты, и тут же с листа исполняя их. В помощь ей были подняты ещё несколько усопших, которым было велено изучать скрипку, флейту и гитару — уже этого набора бы хватило, чтоб покрыть большую часть партий из тетради.
Чем покойники действительно хороши, так это молчанием. Немая Фанни могла грустить, могла радоваться, но она никогда не перечила ни Арчибальду, ни Орфе, став не только живой куклой в руках мастера, но и умелой помощницей в домашних делах. Всё ещё хромая, она наловчилась ходить так, чтобы не спотыкаться через каждый шаг и быстро освоилась в Синем Доме, заучив основные маршруты от своей спальной к гостиной на первом и втором этажах, балкону и обеденной на третьем, кабинеты Арчибальда и Орфы, равно, как и их комнаты отдыха.
 
Лиззи оставалась ночевать с Трисом, и, чем дальше, тем меньше этот парень её от себя куда-либо отпускал, кроме как на репетиции оркестра с другими покойниками. Юноша не любил, когда его девушка заглядывается на кого-либо, кроме него, и не испытывал никакого желания способствовать покойнице с заведением новых, живых друзей.
Сам Арчибальд работал, не покладая рук: сначала — адаптировать сценарий, потом — объяснять незабвенным, как и что им играть, отрабатывал поставленные роли снова и снова, экспериментируя с разными вариантами сцен, пуская вариации музыкальных партий по домашнему радио — или шёл по сценарию вместе с оркестром Триса.
Орфа так же трудилась, но — над картинами. Подготовить декорации, сделать плакаты для афиш, сделать макет заднего фона, который должен появиться вместе с ледяной сценой — это всё отнимало у неё и силы, и время, остатки которого уходили на отдых вместе с Арчибальдом.
Сначала она не хотела оставаться с ним надолго, но — была ночь, и был день, и он просил её остаться с ним. На вопрос, жил ли он в этом доме сам и раньше, он попросил право не отвечать, сославшись на то, что потом, как поймёт, что может доверять ей, то всё обязательно расскажет. А если она не может сдержать своего любопытства — пусть спросит Триса, Таолоку, которую она знала заочно, или кого-нибудь ещё, кто был знаком с Арчибальдом в прошлом, и они ей всё расскажут.
Орфа решила не портить игру, и по их общему согласию просто уходила в свою комнату, если слышала, как хозяин дома в своём кабинете включал радио, а из скрипящих динамиков звучали марши на неизвестном ей языке.
Сам же Граф в целом отказался от такой роскоши, как одиночество: оно его давило и угнетало. Арчибальд — сильный и уверенный в себе и в своих действиях. Конечно же, он оставил себе минуты меланхолии, но в остальное время — никто не имел права усомниться в нём.
Казалось бы, месяц — это так долго, но только не в том случае, если ты занят. Только полдня было потрачено на то, чтобы подобрать Фанни пару на главную роль. Зная, что в спектакле Арна будет парень, и помня об их замысле, Арчибальд и Трисмегист обыскали все кладбища, пока не нашли того-единственного. Выбор пал на юношу по имени Рауль, и он умер в свои лучшие годы: тринадцать лет. Иссохший, с почерневшей плотью, на лодыжках и запястьях у него не было кожи, а на шее остался тёмный след от жгута.
Диковатый, стоило ему вылезти из могилы, как он упал на колени и выгнул спину, опираясь на вытянутые руки, зарычал, смотря на парней блеклыми глазными яблоками, принялся нюхать воздух, ища тех, кто потревожил его покой. Стоило ему лишь напрячься, как Арчибальд ударил его эфесом меча, и тело мальчика безвольно обмякло, зашлось в судорогах.
Переглянувшись, друзья связали его по рукам и ногам — Трис заблаговременно припас 
верёвк
у как раз на такой случай, и уже в связанном виде они доставили труп в Синий Дом.
Пускай Рауль был лысым, но его лицо — вот, что главное. Острое, вытянутое, с впалыми скулами и выступающим волевым подбородком, оно внушало опасность. Шрам, рассекающий бровь, проходящий через правый глаз до кончика губы, застыл чёрным пятном на его бледно-синей коже и даже сейчас, спустя много лет заточения под землёй, глядя на него, создавалось ощущение, будто этот порез сияет всё ещё свежей кровью. Мёртвым можно сделать любую внешность, но есть детали, которые делают их настоящими личностями, которые запоминаются и отличают их от бездушных кукол, и лицо Рауля, этот шрам — второго такого просто не найти.
Отмыв и приведя его в должный вид, дети быстро пристроили его на вторую основную роль, и он следовал ей беспрекословно, подчиняясь музыке и движениям Арчибальда, а совсем скоро — как и Фанни — смог действовать сам, уже не играя, но живя предстоящим спектаклем. Что же до его партнёрки-покойницы, наблюдая, как Орфа рисует сцену для него, та жестами попросила сделать брату парик, и эту мысль одобрили единогласно.