Горький берег солёного моря (СИ)

Не меньше изменился и Тарас Григорьев. Хотя узнать в нем офицера, влюбленного в Тамару Ивановну было куда проще, чем возлюбленного Анны.
Работа в кузнице спорилась. Григорьев раздувал меха, подавал инструменты. Василий ловко орудовал молотом, выправляя погнутую в последнем бою саблю Одноглазого. Разговоров на сторонние темы не вели, но взгляды молодых людей то и дело пересекались, словно вновь и вновь проговаривая один и тот же вопрос и получая все тот же ответ:
— Тебе следует это сделать. Если предложу я, то твою цепь Одноглазый не прикажет снять.
Наконец надсмотрщик объявил окончание рабочего дня. Василий стер капли пота, градом катившегося с раскрасневшегося лица. Григорьев в последний раз окунул саблю в кадушку с холодной водой, после чего запустил в воду руки по локоть и вымыл в той же воде лицо.
— Ужин вам в кладовку принесут, — заявил надсмотрщик, явно поторапливая пленников: ему самому не терпелось выйти из жаркой кузницы и присесть на прохладном пустынном ветру отдохнуть с тарелкой вечерней похлебки.
Василий не стал задерживать солдата. Ссориться с ним у кузнеца не было никакой причины, лучше было добиваться его благосклонности. Тарас же остался стоять там, где стоял.
— Тебе особое приглашение нужно? — грубо рыкнул надсмотрщик. Как и многие на бандитской заставе он на дух не переносил бывшего офицера.
— Хочу с Одноглазым переговорить. Дело важное.
— Я передам ему твою просьбу. Ступай, куда велено.
— Я хочу поговорить сейчас. Не иначе скоро новый поход на Южную будет. Думаю, Одноглазый будет рад услышать мое предложение.
Василий с интересом взглянул на подмастерье, как следовало сделать на его месте человеку, услышавшему что-то интересное. Надсмотрщик нахмурился:
— И что же ты ему предложить хочешь? Все, что ты знал о заставе, уже не имеет значения. Времени прошло…
— То, что я скажу, не имеет отношения к Южной заставе. Но поможет атаковать ее, даже если там гарнизон вдвое увеличили.
Недовольно проворчав, что лучшего времени для разговора "этот чертов офицеришка" найти не мог, бандит велел Василию и Тарасу следовать к комнате одноглазого. Сам он затворил двери кузницы и поплелся следом, шумно принюхиваясь к ароматам, доносившимся со стороны кухни.
Предложение Тараса относительно починки пушки главарь лже-бедуинов воспринял настолько спокойно, что Василий невольно засомневался в успехе всей кампании:
— На что мне эта рухлять? Больше сил потратим на ее перенос, чем получим пользы от нее.
— Напрасно вы так думаете. Пара метких ударов позволят вам снести смотровые башни заставы. А не станет дозорных — не смогут вовремя заметить ваше нападение.
Одноглазый рассмеялся:
— Как же не смогут, если мы нападем?
— Так что вас заставляет в тот же миг и заставу штурмовать? Не лучше ли будет выждать пару дней? За такой срок вряд ли сумеют дозорным места починить.
Главарь прикусил губу, размышляя над предложением Тараса. Взглянул на Василия.
— Починить-то пушку возможно?
— Ржавая она, но ствол цел… За пару дней управимся, если больше ничем заниматься не будем, — кузнец постарался говорить ровным, почти безразличным к происходящему голосом. И в его словах было так мало эмоций, что Василию самому стало страшно от холодности собственного голоса.
Одноглазый встал из-за стола, прошелся по крохотной комнатушке, преодолевая расстояние от стены до стены за пару шагов. Остановился и долго пристально смотрел на бывшего офицера Южной заставы.
— А взамен своего плана, небось, свободы хочешь? Хочешь, чтобы велел кандалы с вас снять?
Тарас кивнул.
— Ладно, — наконец, решил главарь бандитов. — Поверю я тебе. О пушке той я сам уже давно думаю. Только учти, на Южной заставе когда окажемся с отрядом, каждый из ребят постарается до твоих бывших сослуживцев донести, что это ты такой славный план атаки предложил.
Сделав шаг к Григорьеву, Одноглазый навис над ним и вполголоса проговорил:
— И если бежать отсюда или навредить заставе попытаешься, то прикажу тебя связать и к Южной доставить. А уж там тебя так осудят, что мой плен раем покажется.
 
— Раем или адом — все одно. Надоело мне на цепи сидеть. Не собака все-таки. Хочу жизни какой-никакой. А на Южную мне и без твоих страховок пути теперь нет. Кто поверит, что офицер смог прожить полгода в плену врага и не сдать при том товарищей своих?
Одноглазый довольно кивнул:
— Да, пустыня — она такая. Всех врагов и друзей по своим местам расставляет. Согласен, Васька?
Кузнецу не осталось ничего другого, как только кивнуть.
Впрочем, в тот же день цепи с них никто не снял и ночевать кузнецу и его подмастерью пришлось все в той же каморке. Одноглазый заявил, что раз они первые предложение сделали, то пусть первыми условия и выполняют.
— Как освободят нас, надо будет сразу же в отряд проникать, — нервно проговорил Тарас, когда дверь в кладовку закрыли и они с Василием остались наедине. — При наличии такого оружия, они заставу за пару-тройку вылазок совсем в щепки разнесут.
— Неужто укрепления такие хилые? — удивился Василий. Ему казалось, что Южная застава производила впечатление вполне капитального строения.
— Если за полгода ее совсем не перестроили (а этого не произошло, потому что бандиты о таком не говорили ни разу), то ее и сильный ветер развалить может.
— Значит, сделаем все быстро, — понимающе кивнул Василий.
Тарас ничего не ответил. Глаза пленников еще не привыкли к темноте, и некоторое время Василий мог слышать лишь шумное дыхание своего соседа.
— Я вот что думаю, — вдруг произнес Григорьев. — Не станем рисковать и оставлять кого-то здесь. Всем троим надо выбираться в числе солдат атакующего отряда. Всем вместе и прорваться вперед будет проще. Да и не случится такого, что тот единственный, кто в разведку ушел, не вернется назад, и оставшимся помирать здесь придется.
Василий негромко хмыкнул.
— И на Южной заставе не узнают о предательстве… — без какого-либо упрека или намека на трусость проговорил кузнец, но слова его спровоцировали громкую и долгую ответную речь офицера Григорьева.
Тарас говорил и о несправедливости судьбы, и о проклятом старике-губернаторе, упрятавшем его на Южную заставу, и о собственной глупости, принятой за смелость. Всякую новую фразу офицер начинал с крепкого ругательства, а заканчивал тем, что в сердцах со всей силы бил кулаком по деревянной стене кладовки.
"Должно быть, немало заноз себе посадит. Будет причина к доктору обратиться," — подумал Василий.
А еще молодой человек подумал, что не существует лучшего способа заставить человека думать, чем поставить его на край бездны. Самой глубокой, по его мнению. Ведь сколько месяцев они не обсуждали план побега, а ни разу даже предположения не высказали, чтобы попытаться сбежать всем вместе. А ведь так будет гораздо проще. Главное, чтобы цепи Одноглазый поскорее приказал снять.
  
Глава 28 (Василий)
 
Одноглазый криво улыбнулся, оглядев со всех сторон представленный его вниманию образец оружейного производства, доработанный Васькой и его помощником Григорьевым. По мнению предводителя бандитов пушка выглядела ничуть не лучше, чем пару дней назад, когда под бдительным присмотром кузнец выволок орудие из пыльного угла на свет божий.
— И, хочешь сказать, теперь она стреляет? — уточнил Одноглазый у Тараса.
Тарас покосился на Василия, получил от того утвердительный кивок, после чего ответил с заметной уверенностью в голосе:
 
— Да.
Одноглазый фыркнул, вновь позволяя ухмылке отчетливо проступить на лице. Подозвав к себе помощника, лже-бедуин взял у него револьвер, взвел курок и направил дуло оружия на Григорьева.
— В таком случае, стреляйте. У вас только одна попытка. Если выстрела не будет, я пущу тебе эту пулю прямо между глаз, бывший офицер Южной заставы. По твоей милости я отложил атаку на наших врагов на два дня. Должен же я буду хоть как-то компенсировать себе убытки.