Верь мне (СИ)

Последнее ее пугает и стопорит.
Оцепенение, два судорожных вдоха, толчки ладонями мне в грудь и решительная попытка подняться. Но благородство закончилось, когда моя Богданова дала понять, какие чувства за этим появлением хранятся. Со смехом наваливаюсь сверху и сдергиваю с нее майку.
– Все уже. Не отпущу, – хриплю и, поймав на миг взгляд, прикусываю мочку ушка. При очередном раскате грома отстраняюсь, чтобы снова в глаза посмотреть. Они у нее сейчас темные и огромные. – Неужели страшнее, чем в первый раз?
– Конечно, страшнее… – отвечает без раздумий.
– Не бойся. Верь мне, – все, что я могу выдохнуть.
Опуская взгляд вниз, не скрывая своего одичалого удовольствия, любуюсь Сониной наготой. Лунного света хватает, чтобы восхититься главным в этом мире искусством. Мое извращенное восприятие ничего больше не признает. Только ее – мою любовную порно-мечту Соню Богданову.
А потом… Я замечаю очевидное уродство, которым она это искусство подпортила – еще одна гребаная татуировка. Под рукой на левом боку вертикальной надписью тянется вниз – «Любовь убивает». Единственное, что меня останавливает от того, чтобы конкретно так на нее не разораться – до боли понятный смысл этой фразы.
– Где еще? – все, что в глухом гневе выталкиваю.
– Что?
– Татуировки, блядь… Где еще наделала?
– Нигде… – краснеет так, что даже в полумраке разглядеть не проблема. – Только две...
Прикрываю ненадолго глаза. Перестройка дыхания, и снова ловлю взгляд. В каждом затяжном блеске молнии пью Соню изнутри.
– Не делай больше, – задвигаю требование, на которое, сам знаю, не имею права. Но промолчать не могу. – Прекрати.
– Да прекрати ты… Говорить… – вырывается у нее. – Саша… – в этом полустоне-полувсхлипе уже голая потребность.
А потому, когда возвращается полумрак, снова ласкаю физически. Трусь щетиной по нежной коже, впиваюсь в раздраженную плоть губами, раскатываю языком мурашки, сжимаю пальцами крохотные соски, с хриплым дыханием скольжу пальцами по дрожащему животу и стаскиваю с нее плавки.
– Боже… Саша… – стонет, когда касаюсь между ног.
– Блядь… Соня… – сиплю я, задыхаясь.
Знал, что она уже мокрая. Чувствовал это через белье. Но, как оказывается, полновесно потопа не оценил. Влаги столько, что можно напиться. Вставляя в ее орхидею два пальца, сразу же ощущаю пульсацию и сокращения. Толкнись пару раз, она взорвется.
– Блядь… Ты так течешь, будто после меня ни разу не кончала…
– Так и есть… Не кончала…
– Почему?
– Не знаю… Не возникало потребности…
– Блядь… Соня… Малыш… Как мне это перекрыть теперь?
Договорить она не дает. Подается ко мне, стремительно обнимает. Прижимается губами к моему уху.
– Забудь, забудь все… – шепчет с интуитивно понятным, близким мне самому отчаянием. – Просто люби меня сейчас, Саша… Пожалуйста…
И меня ебучей дрожью осыпает. Перебивает добрую половину нервных клеток. Адская бойня на самых высоких нотах. Задыхаюсь, но похрен. Пусть играет на них эта взрывная симфония, даже если она на самом деле – реквием. Распуская чувствительные волокна, как провода, которые уже никогда не натянуть и не врубить в работу обратно, приглушенно выдыхаю Соне в ухо малую дозу своей одержимости.
– Люблю. Несмотря ни на что.
Распахивая в ужасе глаза, Богданова запечатывает мне рот ладонью. Я просто снимаю ее со своих губ, прикладываю к груди и, не разрывая зрительного контакта, добиваю:
– Ты нужна мне, Соня… Во всех смыслах.
– Ты мне тоже… Нужен, Саша… – со вздохом сдается она. – Сейчас… – за это слово хватается, как за спасательный круг.
Еще надеется, что ночь крушения всех наших чувств не станет тем губительным возрождением, после которого не будет возврата к другой жизни даже в статусе зомби. Я же… Принимаю последствия, но ее ими пугать не спешу.
Сгребая Соню железной хваткой, которую просто нет сиюсекундной возможности ослабить, набрасываюсь на ее рот. И пока целую, чувствую, как прохладная ладонь сползает по моему взмокшему от напряжения торсу вниз.
Блядь… Она трогает мой живот.
 
Там тотчас нарастает огненная вибрация. Казалось бы, крепкие мышцы перебивает дрожью и скручивает какими-то невообразимыми спиралями. Член, конечно же, несмотря на всю свою мощь, жалкая тварь. Сходу скулит, зверюга, отчаянно выпрашивая ласку. И оголтелая болезненная пульсация лишь подтверждает начало острого приступа спермотоксикоза. Еще ни хрена не было, а семя грозит извергнуться наружу.
Стоило бы в душе подрочить, но об этом, блядь, пиздец как поздно думать.
– Подожди… – толкаю, оторвавшись от Сониных губ.
Дышу натужно, как та самая дрожащая скотина. Но отдышаться не судьба. Моя порно-лав-мечта поддевает резинку моих шорт и стягивает их вниз. Трусов на мне нет, и напряженный член, вырвавшись на свободу, тяжело пружиня в воздухе, вызывает у меня гудящий стон охуительного наслаждения и ебаной боли.
– Блядь…
На долгий решающий миг прекращаю дышать. Таращусь в Сонины глаза, пока она… Она, мать вашу, обхватывает мою люто пульсирующую плоть ладонью. Оболочка моего тела остается целостной, но внутри я рассыпаюсь, как дешманский суповой набор. Кровь единоличным решением вся в член сливается. И пока его растаскивает, как горящую воспалением гангрену, мышцы и остальные внутренности зафигачивает в фарш.
За грудиной со всех сторон гремит. Яростнее, чем за окном. И мои веки, как я ни сражаюсь, падают утяжеленным забралом вниз.
Судорожный вдох. Хриплый свистящий выдох. Придавливаю Соню к матрасу.
Она за мгновение раскрывается… Раскрывается, мать вашу, как никогда прежде. Полностью моя. Доступная, жаждущая и, боже мой, доверчивая. Почувствовав мой пылающий член у своего влагалища, замирает, точно зная, что произойдет дальше.
Глаза в глаза. Раскаленный контакт.
Даже если бы я не выдал перед этим себя на словах, этот зрительный обмен обнажил бы все. И Сонины чувства тоже. Добивает такой волной напряжения, которую пережить нереально. Но, блядь, я лучше буду умирать от профицита любви, чем от ее гребаного дефицита.
Вдох. Выдох. Несинхронно сейчас. Внахлест. Соня выталкивает воздух, я его захватываю. И следом обратный обмен.
Возможности говорить не остается. Заблокированы все лишние функции. И все же я не могу не прохрипеть выгоревшим шепотом:
– Я люблю тебя…
Вдох. Выдох. Толчок.
И когда я, наконец, врываюсь в Сонино тело, на ее прекрасном лице отражается то самое безграничное счастье, которое я у нее все эти проклятые месяцы выискивал.
Отражается только сейчас. Только со мной.
– Боже…
– Блядь…
Наша идеальная песня.
Я внутри Сони. Полностью. И это даже лучше, чем я, мать вашу, помню. Она такая горячая, что этот жар мигом пробирается в меня. Проносится, блядь, по вибрирующему от собственного переизбытка сверхчувствительной дури члену, как те самые молнии, что продолжают рассекать небо за окном, и наполняет мое тело таким количеством энергии, что я весь, должно быть, загораюсь, как лампочка.
– Ты же… Ты ведь только моя, правда? – нахожу в себе силы, чтобы принять то, что чувствовал всегда. – Ты моя… Блядь… Моя же… Соня… – задыхаюсь, на хрен.
Господи… Каким же невозможным кретином я был!
Ни хрена у нее с этим Полторацким не было… Ни с кем не было!
– Только твоя, Саша…
– Блядь, малыш… Блядь… – стону Соне в губы и со вздохом давлю лбом ей в переносицу.
Мне от этого ответа и больно, и сладко.
Горит любовь. Трепещет дико. Бурно томится.
– Поцелуй меня… Пожалуйста, Саша… Пожалуйста, до утра целуй…
Целую, конечно. Как бы сложно это сейчас не было, сам хочу того же. Ведь я влюблен в ее губы. Я, блядь, в них тупо влюблен. В каждую часть Сони Богдановой по отдельности. Перечислять можно бесконечно. Суть в том, что когда все эти чувства соединяются, происходит масштабнейший обвал эмоций и ощущений. Кажется, что с очередной волной озноба и пота меня покидает жизнь.
Но…