Год Быка

Но всё пока обошлось лишь традиционным ушибом спины в целом, и лёгким рассечением кожи на левом подлокотнике.
Дома он обработал рану на локте на этот раз почему-то очень жгучей, то ли от своей свежести, то ли от грязности его раны, перекисью водорода.
Умывшись и положив зубы на полку в ванной, Платон принялся за ужин. Из-за падения он побоялся делать традиционные вечерние зарядки.
Сильно ушибленный, он не пошёл на следующий день на работу, сообщим утром о случившемся Надежде.
Дома падший отлежался, и снова сел за компьютер.
Во вторник он объяснил начальнице, что упал, почти, как год назад, но чуть удачнее, так как в этот раз не стал напрягаться, группируясь, а упал, как тюфяк, даже ударившись затылком.
– «Понимаешь? Я не просто упал, а… пип…анулся! Я даже услышал отчётливый звук «Хрясь»! Видимо шейные позвонки самортизировали?!».
– «А ты попал к врачу-то?».
– «Конечно, попал! Я как раз и шёл к хирургу!» – вынужденно соврал он.
Всю неделю Платон приходил в себя, клея новую партию этикеток. Его новая технология теперь им была освоена окончательно, благодаря чему и трудоёмкость снизилась более чем в два раза.
– «Вот если бы каждый человек работал так творчески на своём конкретном рабочем месте, мы бы наверно всё-таки коммунизм построили?!» – похвалила его начальница.
От таких слов под пюпитрами славы ему даже стало жарко.
А Надежда Сергеевна стала теперь регулярно и заранее объявлять Платону планы по заказам:
– «Ещё четыре коробки заберёт Интератлетика».
– «Ну, это ещё ничего, что Интератлетика, лишь бы не инкогнито!» – намекал ей на свою далёкость от этого Платон.
Он тоже не раз имитировал свою заинтересованность в общих делах:
– «А где… тот?» – в пику Гудинскому «этот» спросил он начальницу, хотя ему это было вовсе не интересно.
– «Давайте о деле, а лирику для кустов побережём!» – в другой раз оборвал он коллег, намекая на свою занятость по работе и неуместность вести сейчас с ним беседы на слишком вольные темы.
В пятницу Алексей решил отметить свой день рождения в подзабытом всеми пивном ресторане «Пилзнер» на Покровке, в последние годы ставшим лучшим в столице. А в этот раз общую компанию не смогла составить, приглашённая важным кавалером, Нона.
Время провели в уютном подвальчике. Говорили о разном, но не Платон с Гудиным. Однако последний всё время ревниво следил за независимым, пытаясь сразу парировать все его высказывания.
– «Нонка, небось, сейчас шарахнет на пару бутыль водки, и ведь она не возьмёт, заразу!?» – опять ревниво начал нудный Гудин, походя, оскорбляя независимую женщину.
– «Как у нас некоторых!» – метнул он камешек и в огород Платона.
Из чего тот сделал вывод, что коллектив обсуждал в его отсутствие, данное им Надежде объяснение на обидное взаимоуничтожение внутри его организма алкоголя и лекарств.
Алексей рассказал о двух книгах Михаила Веллера, наделавших много шума, приведя из одной ряд ярких, просто смешных примеров.
– «Да! Людей с настоящим чувством юмора не так уж и много. Ещё меньше тех, у кого оно тонкое!» – прокомментировал писатель-юморист.
– «Да что ты понимаешь в юморе? Только то, что ниже пояса!» – влез в разговор не раз обсмеянный им Гудин.
– «А что ты понимаешь под тонким чувством юмора?» – не дав тому закончить фразу, попыталась уточнить, и выправить ситуацию начальница.
– «А это когда юмор находят даже там, где его почти не видно, тем более всем!» – прошёлся градом камешков по коллегам Платон.
Он вдруг неожиданно осознал, что длительное игнорирование им своих коллег привело к потери теми, бывшего и так не на высоте, чувства юмора. И теперь его прежние шуточки с Надеждой или Алексеем, не приводили ни к каким эффектам.
– «Так теперь он станет знаменитым!» – показала свои аналитические способности и осведомлённость о Веллере начальница.
– «Надь! Так он давно известен, как великолепнейший полемист! Мы с Ксюхой давно его слушаем, чуть ли не открыв рот! Он и у Соловьёва на передаче «К барьеру» несколько раз выступал и всегда у всех выигрывал!» – несколько разочаровал отставшую от жизни Платон.
 
Его слова о гениальном Веллере поддержал и сын гения Ляпунов.
Большеголовый, почти налысо подстриженный, Алексей теперь напоминал Платону мыслителя-созерцателя.
Но до практика-естествоиспытателя он недотягивал из-за слишком большого живота.
Вскоре Алексей прошёлся и по Московскому Гидрометцентру, купившему страшно дорогой компьютер, и опять по-прежнему неправильно предсказывающему погоду.
– «Да уж! В понедельник сказали, что без осадков, так у меня до сих пор спина болит!» – добавил фактов Платон.
– «Я вот тоже упал, но не жалуюсь!» – чуть ли не завизжав, даже к этому заревновал Платона Гудин.
– «А он и не жалуется!» – вступилась за правду начальница.
– «Когда упадёшь, как я, тоже жаловаться не будешь!» – постоял за себя и он сам.
В общем, посидели душевно.
– «Ну, и всссё!» – просвистел через вставную челюсть и недавно вырванный зуб Гудин.
В этот раз опытная компания не переела, потому была в хорошем расположении духа.
Домой возвращались попарно. Ляпунов с Гудиным обратно в офис, первый за машиной, а второй ещё раз прокатиться на бибике. А Платон с Надеждой – по бульвару до метро «Чистые пруды».
Они шли и, как пара влюблённых, любовались окружающей красотой.
– «Видел бы меня сейчас гуляющей с тобой мой Андрюсик!?» – как-то загадочно, а может даже мечтательно и в душе с надеждой, высказалась Надежда.
– «Да-а! Погода просто великолепна!» – парировал Платон.
И действительно, легкий морозец при полностью запорошенной снегом земле, свет фонарей и праздничных огней, которые играли разноцветными мелкими, мерцающими блёстками на, местами чуть обледеневших ветвях деревьев и кустов, – создавали праздничную атмосферу. Она и была таковой.
Ведь впереди было два выходных, вдобавок ещё и день… конституции.
На выходе со станции метро «Новогиреево» Платон наблюдал, как чуть не повздорили два крупных, солидных мужчины.
Случайно встретившиеся два квази культурных чванства, не пожелали уступить друг другу дорогу.
Одно ещё не совсем пожилое считало себя вправе втиснуться перед носом другого и диктовать тому свои условия.
Другое же, не совсем молодое, тоже не хотело уступать пальму первенства даже в такой ерунде, считая себя уязвлённым.
И началось…
Больные самолюбия! – сделал вывод, покидающий поле ставшей уже нецензурной брани, сторонний наблюдатель.
Но оказывается, они бывали не только у солидных мужчин, но и у красивых и умных женщин.
Дома Платон вкратце поведал жене о прошедшем вечере, невзначай упомянув и о прогулке до метро с начальницей.
– «Деревенщина так и осталась деревенщиной!» – презрительно заметила чуть заревновавшая, было, Ксения.
Все выходные, не выходивший из дому писатель провёл за компьютером.
А в понедельник он увидел и почувствовал зиму.
И в это раз снег окончательно лёг на сухую землю, а не на мокрую, как говорили когда-то старожилы, тем самым похоронив старую примету.
Всю прошедшую неделю он лежал при температуре около минус пяти, а ещё через неделю начались морозы до минус пятнадцати, двадцати и более.
Даже Москва-река покрылась льдом. Во вторник, пятнадцатого, Платону пришлось даже существенно утеплиться.
А как там наши кусты на даче перенесут этот мороз? – взволновался он.
Возвращаясь с работы, на станции «Новокузнецкая» дрогу ветерану и не только перегородила ватага старших школьников, в основном визжащих девочек.
– «Детишки! Вы дорогу загородили! Встаньте в сторону!» – громко начал он за здравие.
– «Ё…, Вашу мать!» – вполголоса и без зла кончил он за упокой.
В вагоне метро он, было, сразу заснул, но вошедший на следующей остановке и севший рядом грузный мужчина, выдавил его сон из тела, прижав то к боковой стенке.