Босс для Гадкого утёнка (СИ)

— Да-а… — глубокомысленно киваю я. — Она просто идиотка.
А сама внутри трясусь от страха. Что, если босс найдет меня? Я ж его ударила… по самому больному… блин…
В коридор мы с Иркой выходим вместе. Поднимаемся по лестнице… и на следующем этаже натыкаемся на мрачного, как грозовая туча, Тимура Аркадьевича.
Он медленно спускается по лестнице, окидывая нас тяжёлым внимательным взглядом.
Я аж в плечи голову вжимаю в ожидании нагоняя. Спина мокрая от холодного пота и кожа прям гусиная-гусиная. Страшно до жути.
— Здрасте, Тимур Аркадьевич! — кокетливо щебечет Ирка.
— Привет, — хмуро бросает он и проходит мимо. Его неторопливые гулкие шаги ещё долго звучат у меня в ушах, пока босс не скрывается на каком-то из нижних этажей нашего модельного агентства.
Облегчение так велико, что колени подламываются, как отсыревший картон. Я прислоняюсь к стене, а затем и вовсе сажусь на ступеньку.
— Ты чего, Диан? — оборачивается Ирка.
— Да так, в глазах потемнело.
— Ты посиди, я сейчас водички принесу!
Она убегает, а я длинно выдыхаю. Затем прикрываю глаза и слышу собственный глухой смешок.
Босс меня не узнал.
И я сделаю всё, чтобы так оставалось и впредь. Ведь он так и не услышал моего имени.
Глава 1. В семье не без урода
Несколько дней назад
— Диана! Диа-а-ана!
Голос моей матери иногда напоминает мне звук электродрели. Пронзительный настолько, что впивается в уши до острого болезненного ощущения. И вызывает желание срочно найти хорошие качественные затычки-беруши.
— Чего? — бурчу я, уныло нанизывая очередную крошечную бусинку на леску для фенечки… или для этно-серёжки, не помню. И промахиваюсь в который раз.
У меня уже глаза болят и чешутся от перенапряжения. Ненавижу заниматься поделками для материнского «бизнеса» на сайте каких-то-там-мастеров ручной работы.
— Ты снова в неправильном порядке всё расположила, Диана! — мать тычет мне в лицо предыдущим браслетиком, который я закончила делать вчера уже поздней ночью со слипающимися глазами. — Теперь мне все придется за тобой переделывать!
На самом деле она мне не родная. Я детдомовская. И почти до двенадцати лет росла сама по себе в толпе таких же брошенных родителями детей. Максимум обобщенности, минимум обособленности. Индивидуальность у нас в детдоме давили на корню.
Мать я называю матерью только потому, что она с самого начала, скажем так, кнутом и пряником приучила меня к этому. А из детдома она меня взяла по самой прагматичной причине — статус многодетной семьи, льготы и пособия. Плюс возможность заиметь «помощницу» в доме и бесплатную рабочую силу в нудном деле изготовления ручных украшений. Она продает их через интернет в качестве дополнительного заработка, помимо пособий.
Так-то женщина она неплохая. Просто очень экономная, резковатая и несентиментальная. Слава Богу, хоть ее муженька — странноватого типа, тихого, как огурец на грядке, — не заставляют звать папой. Я б не смогла, наверное, привыкнуть.
Родных детей у нее целых две штуки — хамоватые и давно уже взрослые сыновья, живущие за ее счёт тут же, в родном доме. Венька и Славка. Они постоянно проматывают свои крошечные зарплаты рабочих на стройке и не приносят родителям никакой пользы. А меня регулярно обзывают кикиморой из-за непослушных вьющихся волос. Те вечно путаются и придают мне слегка взлохмаченный вид.
Все соседи с нашей улицы из частного сектора города — в самой бедной его части, — знают, что я в этой семье чужая. Это бросается в глаза. Венька со Славкой очень похожи на мать, смазливые такие парни. Да и отец семейства с матерью хорошо сохранились. Все темноглазые, темноволосые и смуглые… словом, яркие, как цыгане.
А я — белокожая светлоглазая шатенка с длинными вьющимися волосами. Словно бледная моль среди них.
— Диана! — раздражённо повторяет мать.
— Ну не специально же, — вздыхаю я и тоскливо смотрю на допотопные часы со стрелками, застывшими на половине двенадцатого ночи. — У меня все расплывается перед глазами, когда я допоздна сижу с твоими штучками.
 
Она с ворчанием начинает исправлять мою работу. Потом, подостыв, косится на меня и говорит:
— Сходи-ка завтра к окулисту в районную поликлинику. Пусть очки тебе выпишет.
— Ладно. Можно, я спать пойду? Хочу лечь пораньше.
— Иди уже, бездарность!
Молча бреду в свой закуток под темной скрипучей лестницей.
Наш хлипкий деревянный дом тесноват для пятерых и больше похож на скромную старенькую дачу. Родители занимают спальню на втором этаже, Венька и Славка спят в большом зале на двух диванах, а я — в этой импровизированной каморке. Как тот самый знаменитый мальчик в очках из книжки про волшебника. Он, кстати, тоже рос без настоящих родителей.
Падаю спиной на кровать и неудержимо зеваю. Глаза слипаются, жутко хочется спать… но перед сном надо ещё глянуть распечатку вакансии, которую мне сегодня скинула детдомовская подруга Ира. Точнее, Ирочка. Она любит, чтобы ее так называли. Ирочка сейчас работает в каком-то агентстве в качестве обслуживающего персонала и обещала маякнуть при случае насчёт работы.
Вот и маякнула.
А работа мне нужна позарез, потому что ближайший продуктовый магазин, где я стояла за прилавком, закрылся. Обанкротился внезапно. И всех сотрудников разогнали, так и не выплатив задолженности.
На Иркиной распечатке текста немного. Требуется ассистентка для мелких поручений… бла-бла-бла… ну понятно. Должностные обязанности а-ля «принеси-подай» знакомы мне лучше всего. Потому что я только школу окончила, а на бюджетное поступление в местный педагогический институт не хватило баллов.
Смотрю на логотип в уголке распечатки. Модельное агентство «Лебеда». Хм, странное название. Зачем называть компанию в честь горькой сорной травы? Непонятно.
Но вакансия мне подходит.
Продолжая зевать, тащу свое тело к старенькому, на последнем издыхании, жутко тормозному ноутбуку и открываю электронную переписку с подругой.
«Адрес дай, как к вам доехать на собеседование», — набиваю сообщение Ирке.
«Щас, погодь», — пишет она в ответ и тут же сбрасывает ссылку на сайт агентства.
Вылезает страница с контактами. Сверху, в самой шапке сайта висят данные генерального директора с телефоном и официальной электронкой. И фотка рядом.
Лицо у этого генерального до того самоуверенное и наглое, что долго смотреть невозможно — раздражает. И сам так хорош собой, будто с обложки стильного журнала сошел. И масть у него запоминающаяся — кареглазый блондин.
— Тимур Аркадьевич Лебеда… — читаю я вслух и хмыкаю.
Так вот ты какая, травушка-муравушка! Теперь ясно, почему агентство так обозвали. Кажется, у кого-то офигенно раздутое эго.
Сама не знаю зачем, набираю в поисковике имя директора и листаю кучу выпавших ссылок из жёлтой прессы. Похождения, тусовки, какие-то любовные скандалы с моделями…
Ну понятно.
— Бабник ты, а не лебеда, — говорю я ноутбуку, взирающему на меня красивыми темно-карими глазами Тимура Аркадьевича. — Но на собеседование все равно надо идти. Не хочу больше фенечки плести.
Ноутбук в ответ молча вырубается.
Утром мать снова пытается привлечь меня к своему бизнесу-на-диване, но я начеку. Едва она открывает рот, я быстро сообщаю:
— Окулист принимает с утра. Пойду в поликлинику.
И сбегаю из дома прежде, чем она соберётся с мыслями.
На самом деле проверять зрение я не собиралась, но раз уж сказала матери, то теперь сделаю. У меня ещё с детдома осталась привычка отвечать за свои слова. Воспитательница в моей группе попалась настолько идейная, что почти все там выросли в итоге с особым пунктиком насчёт пословицы «Дал слово — держи, а бьют — беги». Ирка, кстати, тоже такая.
Окулист в нашей поликлинике — сильно пожилой дядька с пышными усами. Он сразу узнает меня, потому что живёт через дорогу от нас.
— Ну что, Диана, близорукость не дремлет! — сообщает он после проверки. — Беречь надо зрение-то, даже в молодом возрасте. Не читать при плохом освещении.