Четвертый кодекс (СИ)

Илона встала.
И снова это было не физическое движение, а некая воплощенная мысль – просто разом оказалась на ногах, без предварительной процедуры мышечного усилия. Еще было странно, что Дельгадо стоял неподвижно, никак ей не препятствуя, лишь наблюдая.
Сарай оказался совсем не таким, каким помнила его Илона. Он был гораздо больше, весь устлан соломой, а сама она стояла на каком-то возвышении. И здесь теперь было не темно. Светло, впрочем, тоже не было – просто все хорошо просматривалось из-за проникающего через окошко и щели в дощатой стене лунного света.
В дальнем конце Илона увидела двери – второй вход, который она непостижимым образом не заметила, когда они с Кромлехом сюда пришли.
«Надо бы и там заложить дверь», - мысль была не очень логичной, но Илона не обратила на это внимания. Просто сделала шаг к двери. И еще один. И еще. Ее ноги стали словно резиновыми и невероятно длинными, они гнулись под невозможными углами и ступали необычайно широко.
Во всяком случае, у двери она оказалась удивительно быстро и тут же взялась за засов. Но вместо того, чтобы как-то укрепить его, неожиданно для самой себя открыла двери.
- Нет! – услышала Илона крик Дельгадо, но не обратила на него внимания. Открывшаяся картина парализовала ее.
Там не было, как она ожидала, узкой темной улочки. Там было светло и… все двигалось. Вернее, двигалось за окном. За окном странной комнаты с сидящими друг напротив друга людьми с невероятной скоростью двигался пейзаж. Зимний пейзаж, и он был до боли знаком Илоне.
Тут же она поняла, что это было купе поезда, который ехал по зимней России – где-то в ее степной части. Вернее, несся – Илона никогда в жизни не ездила на такой скорости.
И все это было реально до ужаса, куда более реально, чем призрачный сарай за ее спиной.
Одна из сидевших в купе женщин повернула голову, и Илона увидела ее лицо совсем близко. Пожилая, но молодящаяся дама, одета и причесана немного странно, но это еще не повод внутренне взвыть от ужаса. А с Илоной почему-то именно так и произошло.
- Кто ты?! – мысленно выкрикнула она, и тут же поняла, что женщина тоже видит и слышит ее. Потому что на ее лице тоже отразились ужас и изумление, и она проговорила, словно эхо:
- Кто ты?
Илоне показалось, что она неуклонно вытекает в несущийся по снегам вагон и сделать с этим ничего нельзя.
- Закрой, дура! – раздался крик Дельгадо, в котором звучала неподдельная паника. – Нас же сейчас туда утащит!
Илоне показалось, что он кричит где-то далеко. И ей было плевать, что он кричит. Ей страшно хотелось приблизиться к старухе, глядящей на нее безумными глазами.
Но тут девушка услышала еще кое-что – на сей раз очень громко и резко. И тут же вагон с женщиной исчез.
Илона лежала на соломе. Рядом с ней в клубах удушливого дыма сидел Кромлех и стрелял в неясные на фоне лунного света фигуры.
Кукулькан. Юкатан. Окрестности Йашкукуля. 9.6.8.4.4, и 9 Кан, и 2 Сип (1 мая 562 года) 
- А-ах-грр, - резко выдохнул Кукулькан, рубанув секирой по плечу противника.
Фонтан крови брызнул ему прямо в лицо, когда острое железо прорезало толстую хлопковую броню, мышцу, ключичную кость, застряв в грудной клетке. Лицо кукульского воина, только что исполненное ярости, опало, посерело, он тяжело осел на землю. Кукулькана обдал смрад крови и застарелого пота от защитной стеганой курки убитого.
С усилием вырывая из раны лезвие секиры, Кромлех почему-то вспомнил, что долго объяснял кузнецу, как ее сделать. Сам он плохо представлял себе процесс ковки метеоритного железа – в конце концов, был палеолингвистом, а не историком металлургии. Вообще, отсутствие специальных знаний было здесь его каждодневным кошмаром. Но кое-что все-таки он знал, а главное – его понял похищенный с далеких западных гор кузнец из народа пурепеча, мастер от Бога. Или от богов, точнее. Как-то он догадался, что железный метеорит не следует нагревать, долго бил по нему разнокалиберными камнями и, наконец, получил нечто, напоминающее сибирскую пальму или остроконечную глефу, которая в Европе появится гораздо позже.
 
Впрочем, прообраз этого оружия здесь был – ацтеки потом назовут его тепостапиль, а у майя оно назвалось «разрубающее копье». Обычный деревянный меч макуауитль, скрещенный с копьем те. Края этой длинной плоской дубинки были усажены острейшими пластинками обсидиана. Прекрасное смертоносное оружие, только хватало его всего на пару ударов, потом обсидиан ломался, пластинки вылетали из гнезд, и их приходилось заменять.
Однако менее эффективным оно от этого не становилось. Кукулькан лишний раз убедился в этом, окинув взглядом поле сражения. Обсидиан, кремень и дерево творили здесь ужасные вещи, не уступая стали.
- Стала озером кровь, стали горой черепа, - тихо пробормотал Кукулькан еще не написанную строчку.
Резня шла под моросящим дождем – наступал мокрый сезон. Царские гвардейцы из народа ица, свирепые, жуткие в своей боевой красно-черной раскраске, яростно истребляли кукульцев. За передовым отрядом, хольканами, возглавляемыми самим царем – им, халач-виником Кукульканом – наступала основная часть войска города Юкубунала, который в последнее время все чаще называли Чичен-Ица.
«Крокодилий строй». Он был гордостью Кромлеха, долго объяснявшего своим воинам, чего хочет от них, показывавшего, как это делать, пока они не поняли, а главное – не убедились на практике, что это работает. Он создал «крокодила» на основе существовавшего тут и раньше сомкнутого построения копейщиков, а также собственных представлений о македонской фаланге и испанской терции. Несколько каре, оснащенных длинными пиками и прикрытых большими щитами. Надо было удлинить копья не менее чем до трех метров, утяжелить щиты. Надо было объяснить воинам, что в бою нельзя рассыпаться, что, если убьют предводителя, это не означает поражения – проклятие всех армий доколумбовой Америки, позволившее потом конкистадорам так легко их громить... Здесь не привыкли воевать так, как учил он, но теперь воюют, и Чичен-Ица имеет лучшее в этих местах войско. На самом деле, как понимал Кромлех, лучшее на обоих американских континентах. Может, даже и в Западной Европе, по которой сейчас, после падения Рима, носились толпы варваров.
«Нам бы еще коней и железо...»
«Крокодила» со всех сторон прикрывали отряды легких воинов: пращников, метателей дротиков и – лучников. Луки здесь не должны были появиться еще с полтысячи лет. И не появились бы, если бы студент Кромлех в свое время не встретил старого бурятского мастера, давшего ему в одной из экспедиций несколько уроков изготовления композитного лука. Евгений увлекся этим делом, и уже в Питере у него конце концов стали получаться вполне приличные изделия. Потом он это дело забросил, а вот теперь оно пригодилось. Правда, он довольно долго искал здесь подходящие материалы и инструменты, но для Пернатого Змея здешние нашли бы, что угодно. Конечно, это были не настоящие монгольские луки, но тоже вполне функциональные. Хотя и тут пришлось убеждать своих воинов в их пользе и обучать стрельбе. «А теперь они стреляют не хуже нукеров Чингиса», - с гордостью подумал Кромлех.
Мысль оборвалась – на него навалились сразу два врага. Царь видел, что на помощь ему кинулись несколько его воинов, но понимал, что они не успеют, и разбираться с противниками придется ему. Он знал, что разберется.
...Откуда у него – университетского профессора в своем мире – взялась эта безжалостная свирепость?..
Первого противника он проткнул острым концом глефы – тот просто не ожидал, что странный наконечник настолько мощен. Парень радостно бежал, надеясь, что сейчас захватит вражеского царя и покроет себя вечной славой, а семья его будет благоденствовать. Так и умер – с яростным ликованием на лице.
 
Вырвав глефу, Кукулькан блокировал удар макуауитля второго. Каменные лезвия раскрошились и вылетели, когда деревянный меч наткнулся на железный наконечник. Кукулец прикрылся щитом, пытаясь отразить ответный удар. Железное острие вонзилось в щит, и царь резким движением вырвал его из руки противника. Второй удар раскроил ему голову.