Родная для него (СИ)

— Я ничего ему не сделаю. Нам всего лишь нужно поговорить, – спокойно сказал Царь и, наконец-то, повернулся ко мне, долго смотрит в мои испуганные глаза и затем добавляет: – Обещаю.
Смотрю на Прохора, ища хоть намёк на то, чтобы я осталась, но он рушит всё одной фразой:
— Иди, Соня.
И мне приходится уйти. Оставить их одних. Сдаться и положиться на обещание… Но… шаги даются тяжело.
Дойдя до машины, обнаруживаю рядом с ней побитое тело моего водителя. Подбегаю к нему, чтобы прощупать пульс.
— Да, жив я! Жив, – хрипит он, с трудом открыв заплывший глаз.
Его лицо сейчас напоминает месиво из кровавой плоти и грязи. Помогаю ему привставать и упереться спиной об машину. Нам приходится потратить немало времени, чтобы усадить его.
— Это Царь тебя? – спрашиваю его, обеспокоенно. – В машине есть аптечка?
— Кто же ещё? – болезненно ухмыляется, из-за этого лицо перекосилось от боли. – В бардачке посмотри.
Оббегаю машину и, открыв дверцу, сразу же лезу в бардачок. Достаю оттуда небольшой чемоданчик и возвращаюсь к водителю.
Как же его зовут? Блин… Всё забыла!
— Ты же за мной шёл… — вспоминаю я, открывая бутылку чистой воды. – Почему здесь?
— Меня тот бугай не пустил и стоял рядом. Я Прохора знаю, мужик хороший. Тебя бы не обидел, – отвечает мне водитель.
Начинаю обрабатывать его лицо на автомате, а сама думаю, что сейчас происходит в доме между Прохором и Царём.
Живы ли? Зная их обоих, разговор там идёт точно эмоциональный и жёсткий. О чём они говорят? Говорят ли вообще? А что, если они уже поубивали друг друга!
Застываю от последней мысли.
Нет! Не дай бог!
На секунду представила свою жизнь хотя бы без одного из них. Прохор для меня именно как отец. И представить жизнь без отца для меня теперь невозможно. Больно и одиноко. Михаила я знаю совсем немного, но за это время он проник глубоко в моё сердце. Смешал нашу кровь в одну. Заставил питаться от его крови. И если его не станет, то я просто потухну. Иссушусь.
Мне будет в несколько раз больнее от его смерти, чем от собственной боли.
Звучит, как фраза из дешёвого фильма, но это так.
Глава 12
Софья
Мне до невозможности больно представить свою жизнь отныне без Царя.
Пусть я всю жизнь буду с ним рядом, как дочь, но лишь бы он жил.
— Я сказал ждать меня в машине, — меня резко хватают за руку, в которой я держу ватный диск, и заставляют встать.
Жив! – мелькает единственная мысль.
Наплевав на всё вокруг, обнимаю его за плечи и тихо смеюсь.
Жив! Жив! А Прохор?
Бросаю взгляд на порог дома Прохора и вижу его. Стоит слегка взволнованный, но целый. Поймав мой взгляд, печально улыбается и, развернувшись, заходит в дом.
Что он хотел сказать этим уходом? Ай, ладно! Жив, и на том спасибо!
Отстраняюсь от Михаила Максимовича и смотрю ему в глаза, надеясь увидеть там хоть что-то, но не вижу ничего. Только пустой взгляд, смотрящий на меня, как на ложку, что держат в руках. На бессмысленную, ничего незначащую вещь.
— В машину, – произносит он и, развернувшись, идёт за руль своей машины.
Послушно иду на переднее сидение. Стоит мне только закрыть дверцу машины, как она срывается с места. Царь едет на бешеной скорости, отчего мне становится страшно. Ещё чуть-чуть и мы можем разбиться.
— Мне страшно, – тихо пищу я.
— Почему? – спрашивает, не отрывая взгляда от дороги.
— Ты быстро едешь. Мне страшно.
— Извини, — произносит он и замедляется. – Скорость помогает снять злость.
— Ты зол на меня? – спрашиваю тихо.
— На себя, – бросает короткий взгляд в мою сторону. – Зачем ты поехала к нему? Почему не приехала с этим тестом ко мне?
— Честно? – спрашиваю усмехнувшись.
— Конечно.
— Привыкла. Доверяю ему, – признаюсь, как на духу.
А зачем скрывать? Надо быть с ним честной. Может быть, он тогда пересмотрит своё мнение насчёт Прохора. Не верю я, что он меня похищал!
— А мне? – смотри на меня, пока мы стоим в пробке.
— Это другое, – печально улыбаюсь. – Когда я была в детском доме и меня обижали, воспитатели редко обращали на это внимание. Им было всё равно. А когда в моей жизни появился Прохор, то он стал моей жилеткой. Человеком, которому я могу позвонить, когда мне плохо. Пожаловаться и получить поддержку. Я привыкла, что всегда могу прийти к нему, когда мне плохо. Он — моя поддержка.
 
— Тебе плохо? – выхватывает главное, хотя я надеялась, что он пропустит это мимо ушей.
— Да… — произношу честно и отворачиваюсь.
Как сказать собственному отцу, что влюблена в него? Как? Нельзя! Надо забыть эту любовь. Это так! Минутная слабость! Помутнение!
Но сказать это легко, а вот сделать…
Даже сейчас я чётко осознаю одно: это не какая-то там влюблённость в мужчину. Это что-то больше.
В дом мы заходим молча. Каждый думает о своём. Также молча идём кто куда: Я в комнату, а Царь в свой любимый кабинет. Доходим до моей двери и прощаемся взглядами. Миша же идёт дальше по коридору, где расположен его кабинет. Прежде чем зайти туда, он оборачивается и спрашивает:
— Тебе плохо со мной?
— Нет, – смотрю на него во все глаза, а он идёт обратно. Ко мне.
Моё сердце начинает бешено стучать. Так случается каждый раз, когда он рядом.
— Почему тогда тебе плохо? – спрашивает, проведя пальцами по моему плечу. Вниз вверх, вниз вверх.
— Я не могу сказать. Это сложно объяснить и ещё труднее понять, – отстранено отвечаю, а кожа покрывается мурашками.
— Скажи мне, и я попробую это исправить, — ведёт пальцами до локтевого сгиба. Низ живота скручивается в узел, опаляя жаром.
Исправить? Исправить то, что я люблю своего отца? Вряд ли.
— Я не могу сказать. Просто давай оставим всё как есть. Я твоя дочь. Слушаюсь тебя и всё, – пытаюсь открыть свою комнату и сбежать, но мою руку перехватывает свободная рука Царя, а другой он так и водит по моему предплечью.
— Соня, прекрати играть в эти игры. Просто скажи, в чём причина? – настойчиво говорит он, наблюдая за своим пальцем, который на этот раз вычерчивает узоры на моей ключице.
— Нет. Тебе не понравится, – кривлю губы в выдавливаемой улыбке. – Ты посчитаешь меня испорченной. А я не хочу быть такой в твоих глазах.
— Ты никогда не станешь хуже меня. Так что, я слушаю, – его палец переходит на второе плечо и рисует там что-то. Но что?
— Уверен, что хочешь это услышать? – спрашиваю чуть охрипшим голосом.
— Говори! – настойчиво произносит.
— Дело в том, что я люблю тебя!
— Это же нормально, — на секунду растерявшись, а потом, улыбнувшись, произносит Михаил. – Я ведь твой отец, ты должна любить меня.
— Я не хочу, чтобы ты был моим отцом! – признаюсь, уверенно смотря ему в глаза.
Да, это так. Я не хочу, чтобы он был моим отцом!
Хочу другого… Другой любви к этому мужчине.
— Но ведь ты меня любишь, — наконец, смотрит прямо в мои глаза.
— Не так! – подхожу к нему ближе. Но куда ещё ближе… я вжимаюсь в него. – Я не люблю тебя, как дочь отца, а как женщина мужчину. Я хочу тебя, папочка… — последнее слово намеренно едко выделяю.
Смотрю в его глаза и не вижу ничего. Ни одной эмоции. Пусто.
Как ему это удаётся? Как? В то время, когда я готова разрыдаться, он стоит и не выражает ни одной эмоции.
Он хоть человек? Любой бы на его месте: ударил, шокировано посмотрел, но не он. Что творится в его голове?
— Уйди, Соня, уйди! – слегка зажмурившись, произносит он и убирает руки от меня. Но я не ухожу. – Уйди! – уже кричит он, раскрыв глаза, в которых пылает пламя. – В комнату, живо!
 
Соня, ты ведь хотела эмоции в его глазах! Вот получай! Ураган! Цунами! Шторм! Буря!
И всё это на тебя! Принимай то, чего хотела!
Ты — грязная испорченная девчонка в его глазах! Ты — ничтожество!