Джентльмены предпочитают русалок (СИ)

— Что ты делал раньше?
Он пренебрежительно машет рукой, явно объяснять не хочет. Поскольку я не люблю говорить о своем прошлом, я не обращаю на это внимания.
— Разговоры о работе — такая скучная тема, — говорит он с улыбкой, словно пытаясь объяснить свое нежелание.
Пока мы разговариваем, две женщины, сидящие позади нас, встают, чтобы уйти. Одна из них, пожилая женщина с седеющими волосами и серыми глазами — бусинками, смотрит на меня, когда они проходят мимо.
— Не надо, — настаивает ее подруга, обвивая ее руку. Но их разговор продолжается, и я слышу слово «наркомания», когда женщины уходят внутрь.
А я совсем теряюсь. Эти слухи становятся все хуже и хуже.
— Они только что обвинили тебя в том, что ты употребляешь наркотики? — спрашивает меня Маршалл, хмурая гримаса проступает на красивом лице.
— Я даже не знаю, что и думать, если честно, — отвечаю я, качая головой. Я не знаю, откуда берется вся эта наглая ложь. На Корсике употребление наркотиков является серьезным преступлением. Хотя наркотики там явно отличаются от тех, что можно найти на суше. Под водой некоторые морские существа производят токсины, вызывающие сильное привыкание, но и прекрасный кайф; использование таких веществ может привести к суровым наказаниям и даже изгнанию. Обвинять меня в подобном отвратительно…
— Ева, — говорит Маршалл, и я резко возвращаюсь к реальности. — Не слушай их. Это просто глупые сплетни.
— Но откуда они?
Маршалл пожимает плечами, но не смотрит мне в глаза.
— Ты здесь чужая, женщина с загадочным прошлым, живущая в маленьком городке, полном скучающих провинциалов. Им становится любопытно; и когда правда не является очевидной, люди начинают делать предположения и истории.
Что ж, эти предположения вышли из — под контроля. Я почти так и говорю, но успеваю прикусить язык, когда вижу женщин, возвращающихся через большие стеклянные двери. Затем, прежде чем я успеваю остановиться, я ловлю себя на том, что вскакиваю на ноги, преграждая им путь, уперев руки в бедра и с кислым выражением лица.
— Извините, — резко говорю я, — но я не могла не подслушать ваш разговор. Не могли бы вы сказать мне, откуда вы такое услышали обо мне?
Я чувствую, как Маршалл сверлит взглядом мой затылок, но игнорирую это чувство, ожидая ответа. Женщины смотрят друг на друга, их лица непроницаемы. Старшая прочищает горло и говорит:
— Это по всему городу. Ты думала, что люди, в конце концов, не узнают о тебе правду?
Мое лицо бледнеет. Я хочу спросить, что она имеет в виду, но слова не выходят. Я перевожу взгляд с одной женщины на другую, сердце бьется о ребра.
— Тебе не следовало приезжать сюда, — продолжает старшая.
— И нельзя допускать тебя к работе с детьми, — добавляет младшая.
Нет смысла защищаться, потому что они уже решили. Эти женщины не хотят слушать, и я не могу их заставить. Чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, я поворачиваюсь и хватаю со стола сумочку.
— Мне нужно идти, — говорю я Маршаллу, — я просто… я не могу здесь оставаться.
Я не жду его ответа, а пересекаю кафе и выхожу из парадной двери, сандалии цокают по булыжной мостовой, и мне требуется все самообладание, чтобы не бежать всю дорогу домой, чтобы скрыть слезы, обжигающие глаза.
Маршалл — позади меня. И когда он обнимает меня, воркуя, что все будет хорошо, я почти теряю контроль над своими слезами. Я позволяю ему держать меня, но все это время пытаюсь понять, что вообще происходит в этом городе.
Когда я отворачиваюсь, я замечаю что — то висящее на одной из витрин магазина — это то, что люди, как мне кажется, называют «плакатом», черно — белое и размером с лист бумаги. На нем грубый набросок моего лица. И я будто смотрю с плаката. Ниже написано: «Разыскивается полицией Корсики».
Глава девятая
Глухой стук будит меня, и какое — то мгновение я могу только смотреть в потолок затуманенными глазами. Я больше ничего не слышу. Приснилось? Думая, что этот звук всего лишь часть моего воображения, я слышу слабый стук в дубовую дверь внизу.
 
Со стоном я выталкиваю себя из постели, отбрасывая одеяла в сторону. Стук продолжается, пока я натягиваю джинсы. Хочется проигнорировать стук, потому что я не в настроении сегодня принимать посетителей, но кто бы там ни был, он настойчив, поэтому я полагаю, что должна узнать, чего он хочет.
Внизу стук становится еще громче.
— Иду! — кричу я. Который час? Судя по тусклому небу в окне прихожей, не позже семи часов утра. Досадливо морща нос, я открываю дверь.
Венди стоит у меня на ступеньках, скрестив руки на груди. Она что — то сжимает в руке, хотя я не вижу, что.
— Нам с тобой нужно поговорить, — твердо говорит она, указывая на внутреннюю часть дома.
Я стою в дверном проеме, светлые волосы спутаны на голове, глаза сонные.
— Что не так?
— Я знала, что ты не все мне рассказываешь, Ева. По крайней мере, ты всегда так уклончива, когда я задаю тебе вопросы, говоришь, что ты из места, которого даже не существует, — Венди изгибает бровь, словно побуждая меня возразить ей. Я не перечу. — Что ж, теперь я знаю, почему ты ведешь себя так странно, — она сует что — то мне в руки. Это сминается, и я смотрю вниз и вижу лист бумаги, но довольно большой, и бумага толстая.
— Что это? — спрашиваю я, хотя и узнаю это. Это тот же плакат, который я видела с Маршаллом, — тот, что с моей фотографией. Увидев плакат, я сорвала его и тут же скомкала, выбросив в ближайшую урну. Но, очевидно, их гораздо больше.
— Это плакат, который я видела в городе, — говорит Венди.
— Где в городе?
— У аптеки.
От того места, где я уничтожила другой плакат, аптека по прямой через Шелл — Харбор. Это означает, что эти плакаты, вероятно, расклеены повсюду. Ощущение тяжести в животе возвращается с удвоенной силой.
Венди без лишних слов проносится мимо меня в прихожую, а затем в гостиную. Она останавливается у камина и поворачивается ко мне с выражением любопытства и легкого подозрения, когда я вхожу в комнату и обнаруживаю, что не могу выдержать ее взгляда. Вместо этого я смотрю на плакат.
Несмотря на то, что я уже видела его раньше, это все еще дает мне ужасный толчок, особенно когда я вижу свое имя, глядящее прямо на меня большими буквами. Ниже несколько абзацев, которые я слишком боюсь читать.
Хуже всего то, что это не просто плакат — это копия статьи из чего — то под названием Corsica News. Все это совершенно нелепо, поскольку у русалов под водой нет газет, но никто в Шелл — Харборе этого не знает. Кроме того, статья должна быть из греческой газеты, а она написана на английском языке.
— Ты знаешь, что там написано? — требует Венди. Когда я не отвечаю, она продолжает. — Здесь написано, что ты скрываешься от закона. Там написано, что ты преступница.
— Что? — повторяю я, тут же вспоминая разговор, который я подслушала между двумя женщинами, когда пила кофе с Маршаллом.
— Там говорится, что ты наркоманка и преступница, Ева. Судя по всему, весь твой родной город был предупрежден о тебе, и их призвали сообщить, если у них есть какая — либо информация о твоем местонахождении. Так что теперь я начинаю понимать, почему ты здесь — ты прячешься.
Это нелепо. Настолько абсурдно, что на секунду я могу только предположить, что Венди играет со мной, но потом по ее выражению лица я понимаю, что она верит в это, или частично верит. И мое молчание определенно не помогает мне.
— Ты действительно в это веришь? — наконец, спрашиваю я ее, когда горячий, клокочущий гнев поднимается в моей груди. — Ты знаешь меня уже несколько месяцев, Венди. Мы друзья.
— Ты была такой скрытной, — начинает она.
— Ладно, отложим эту тему на минутку. Ты сама сказала, что Корсики даже не существует. Так как можно верить чему — то в этой статье, когда она называется «Новости Корсики»? И, кроме того, если статья якобы из Греции, то почему она написана на английском?