Джентльмены предпочитают русалок (СИ)
Он этого не делает.
— Когда мой первый муж, Эвард, умер, Каллен заявил права на меня, — объясняю я. — Другая жена Эварда, Мара, уже была замужем за Калленом. Он взял ее раньше, чем меня, — я хмурюсь, думая о своей ближайшей подруге Маре. Еще больше слез грозит хлынуть из меня, в горле появляется сноп. Вроде, это правильная фраза. Но меня легко запутать в человеческих высказываниях. Но вернемся к Маре: я не знаю, в безопасности ли она, в порядке ли она? Каллен не мог быть счастлив, что Мара помогла мне сбежать, и наказания, с которыми она, несомненно, столкнулась и столкнется, вызывают у меня мурашки по коже.
Каллен, скорее всего, попросит ее о разводе. Это может звучать не так серьезно, согласно человеческим обычаям, но в культуре русалок развод означает практически изгнание из общества. Ей грозит и настоящее изгнание, хотя я не могу представить, что даже Каллен мог быть настолько жестоким, чтобы заставить ее уйти от детей и в одиночестве отправиться в глубины океана. В морском мире изгнание — это всего лишь синоним убийства.
— Ева?
Голос Сойера заставляет меня обратить внимание, и я дрожу. Здесь холодно, ветер бросает мои волосы в глаза и морозит кожу. Вода удерживает тепло, чего нет у воздуха, и мое человеческое тело постоянно борется за тепло. Внезапно вспоминаю, что на мне только тонкая рубашка и джинсы, а еще я стою босиком. Я дрожу.
Я хочу спать, но знаю, что не смогу, даже если попытаюсь; слишком много всего у меня на уме. И мне все еще нужно убедиться, что с Томом все в порядке — и эта тема создает свои проблемы, потому что я не знаю, как объяснить всю эту ситуацию Венди. Я не хочу говорить ей правду — если Сойер тому пример, люди не выносят правды. Кроме того, Венди — мой единственный друг здесь, кроме Сойера, и если она тоже начнет относиться ко мне по — другому… я не хочу с таким столкнуться.
— Это не все, да? — спрашивает Сойера. Его брови сдвинуты, но напряжение с его плеч спало.
Да, но я не хочу ему ничего больше говорить. Он уже смотрит на меня по — другому, как я и ожидала. Он больше не смотрит на меня так, будто я Ева — он смотрит на меня так, будто я потустороннее существо, чего — то, чего он не может понять.
Я знала, что это произойдет, и именно поэтому я больше всего хотела сохранить от него свою тайну. Я просто… я ненавижу то, как я чувствую себя объектом — каким — то странным чужим инопланетянином, которого нужно изучить. Будто я уже не личность для него.
— Мне нужно пойти к Венди и убедиться, что с Томом все в порядке, — тихо говорю я, придумывая причину уйти, причину спрятаться от его пытливых глаз. Я не думаю, что смогу больше находиться в присутствии Сойера. Входная дверь все еще открыта, и пока мы стоим там, я слышу, как ветер воет сквозь деревья, задевая нас обоих.
— Остальной беспорядок и окно, — начинает Сойер, но я его перебиваю:
— Может подождать, — весь дом — это бедствие, но во мне нет сил, чтобы переживать. — Я проверю Тома, а потом пойду спать.
Сойер выглядит так, будто хочет возразить, но затем внезапно сдается без боя. Он оборачивается и смотрит на кухню, где лежат разбитые кружки, а блок ножей валяется на полу.
— Это безопасно? — говорит он. — Или он вернется?
Я почти прерываю его.
— Из — за вмешательства полиции и всего, что произошло, Каллен не вернется еще долгое время.
Сойер кивает и, кажется, соглашается с моим утверждением.
— Я помогу тебе убрать это завтра, — любезно предлагает он. Он старается, а это больше, чем я могу просить. — Но, пожалуйста, расскажи мне остальную часть истории?
Я качаю головой. Я слишком устала.
— Завтра, — отвечаю я и не знаю, почему так легко соглашаюсь, если не считать того, что мне невыносимо сказать ему «нет». Он спас мне жизнь, долг, который я никогда не смогу вернуть. Как бы это ни было больно, он заслуживает полной правды.
Сойер уходит.
Я стою и смотрю, как фары грузовика исчезают вдали. Глядя ему вслед, я чувствую, как мой желудок скручивается узлом. Завтра у меня не будет другого выбора, кроме как объяснить, и эта мысль наполняет меня тревогой.
Глубоко вдохнув, я выхожу на улицу и направляюсь к машине.
* * *
Том весело лает, когда я прихожу в ветеринарную клинику, и я воспринимаю это как хороший знак. Дверь распахивается прежде, чем я успеваю постучать, и вдруг руки Венди обвивают меня, она притягивает меня к себе, уткнувшись лицом в изгиб моей шеи. Она высокая, но не слишком крупная женщина, но она сильна, несмотря на свои размеры, прижимает меня к себе.
Я хлопаю ее по плечу, и она отпускает меня, когда я хриплю. Я не могу сдержать улыбку. После неловкости с Сойером объятия — именно то, что мне нужно. Увидеть моего друга — именно то, что мне нужно.
— Я так переживала за тебя! — восклицает Венди. — Что сказали медики?
Я пожимаю плечами. По правде говоря, они сказали много чепухи, которую я не поняла, но, насколько я могу судить, я в порядке.
— Всего несколько царапин и синяков, — отвечаю я, когда Венди ведет меня дальше внутрь.
— Царапины и синяки?
— Я ударилась головой, но у меня нет сотрясения мозга, — по крайней мере, этот термин я понимаю.
— Ну, это хорошо, и я рада это слышать. А Сойер?
— Почти то же. Ему повезло — нам обоим повезло, — от этой мысли у меня все внутри переворачивается, и хорошее настроение улетучивается. В противостоянии с Калленом мы оба могли умереть. Русалы намного сильнее физически, чем люди. И мужчины — русалы значительно сильнее, чем женщины.
— Так что же случилось?
Я качаю головой, а затем вздыхаю.
— Венди, если ты не возражаешь… мы можем поговорить об этом завтра? Я уже устала, и единственная причина, по которой я пришла, — убедиться, что с Томом все в порядке, и поблагодарить тебя за помощь.
Венди кивает и ведет меня в заднюю комнату клиники. Знакомый вид сразу успокаивает меня, и я с благодарностью опускаюсь в ближайшее кресло. У меня болят ноги, и мне хочется умереть, но мне удается слегка улыбнуться, когда Венди предлагает кофе. Это странный человеческий напиток, горький и горячий, но он работает.
— Как Том? — спрашиваю я, когда Венди входит в одну из смотровых комнат, и я следую за ней.
— Спроси его сама, — улыбается Венди, и, как по команде, Том поднимает голову. Ему трудно двигаться из — за того, что мы сначала приняли за сломанные ребра. Я наклоняюсь и глажу его по голове, он виляет хвостом.
— Он в порядке? Переломы есть?
— С ним все будет в порядке, — говорит Венди, улыбаясь ему. — Нет переломов.
— Слава Богу, — шепчу я, пытаясь сдержать слезы.
— Сначала я думала, что у него сломаны ребра, — продолжает Венди, когда Том подходит ко мне, — но я рада сказать, что ничего не сломано. Ушиб, да, но он заживет, и он должен чувствовать себя намного лучше через неделю или около того. Я бы просто держала его в одной комнате и старалась не позволять ему слишком много двигаться.
Том издает милый лай и устраивается клубочком прямо у моих ног.
— Что все — таки случилось? — спрашивает Венди. Она возвращается в комнату с подносом свежесваренного кофе и печеньем. Ставя поднос на кофейный столик, она садится на сиденье рядом со мной. — Все, что я знаю, это что кто — то напал на тебя, и Сойер вмешался. Хорошо, что он это сделал.
У меня не хватает духу сказать ей правду. Как я могу? Я даже не хотела говорить Сойеру, но этого выбора меня лишили. Рассказать двум людям, кто я на самом деле, — невыносимая мысль в данный момент.
— Кто был тот мужчина, который вломился в твой дом? — спрашивает Венди.
Хоть я и сказала, что не хочу вдаваться в подробности, я все равно ловлю себя на том, что отвечаю. Такое ощущение, что я на автопилоте, я думаю, так это называют люди.
— Его зовут Каллен. Он был тем, за кого я должна была выйти замуж.
— Тот, от которого ты сбежала? Из Греции? — я вижу сомнение в глазах Венди, но она не давит на меня, и я благодарна за это.
Я киваю, не веря, что могу сказать что — то еще. Вместо этого я беру кофе, делаю большой глоток и тут же обжигаю язык. Жидкость невероятно горячая, она стекает по моему горлу, обжигая нёбо, но я не могу сказать, что чувствую боль — только тепло. Подслащенный сахаром и молоком — чего у нас на Корсике нет, — этот напиток смягчает мою внутреннюю холодность.