Стану твоим дыханием (СИ)

— Раздевайся.
Андрей послушно стягивает с себя футболку, кладёт руки на пояс джинсов. Харон поощряюще кивает. Андрей расстегивает пуговицу, молнию, стаскивает джинсы, отбрасывает их ногой в сторону, выжидательно смотрит, оставшись в белье.
— Полностью, — голос Харона слегка хрипловат, во рту сушит.
Андрей раздевается полностью. Замирает.
— На колени. Глаза в пол, руки за спину, — распоряжается Харон. — Колени шире. Ещё шире. Вот так.
Андрей стоит перед ним на коленях, опустив вниз голову. Его дыхание тяжелеет, ноги слегка подрагивают, а возбуждение усиливается — эрекция крепнет на глазах. Харон делает несколько шагов к своему мальчику. Подходит почти вплотную…»
За окном раздаётся вой автомобильной сигнализации. Харон встряхивается от видений.
«Пизде-е-ец, — стонет он, чувствуя болезненно упирающийся в ширинку стояк, — и вот как здесь сдержаться?»
Машинально кладёт руку на вздыбившийся член, оглаживает через ткань, затем рывком расстёгивается, сжимает ладонью и быстро двигает рукой, привалившись плечами и затылком к стене. Перед глазами мелькают недавние видения и обрывки воспоминаний. Разрядка наступает почти мгновенно.
«Пиздец какой-то, просто пиздец», — Харон тяжело дышит, отходя от нахлынувшего оргазма. После вытирает член влажными салфетками, моет руки, умывается, немного намочив и волосы. Меняет футболку на чистую. По-хорошему надо бы душ принять, но уже не успеет до приезда Андрея. Если он, конечно, вообще приедет.
Тридцать пять минут прошло. Если он добирается с другого конца города, то может и час, и полтора ехать. Трафик неплотный на дорогах, тем не менее… С чего Харон вообще взял эти тридцать минут — непонятно. Ещё и накрыло так, что… Охренеть просто. Ну, по крайней мере, разрядка может как-то поспособствует удерживанию порывов. Харон тяжело вздыхает. Да уж, запаяло капитально. Может, всё-таки, в душ?
В этот момент раздаётся звонок домофона. Харона чуть ли не подкидывает на месте. Он подходит к устройству и видит на мониторе своего мальчика — напряжён, заметно волнуется, смотрит куда-то в сторону. Да ты можешь хоть спиной повернуться, я каждую твою черту наизусть знаю — намертво в памяти отпечаталось. Харон открывает дверь. Андрей заходит в подъезд. Шагает так, будто в пропасть бросается. А по сути… так оно, скорее всего, для него и выглядит.
Харон ждёт у двери. Шаги по лестнице. Лифт, как всегда, не работает. Шаги замирают на площадке у двери Харона. Они стоят друг напротив друга, разделённые только входной дверью. Кажется, Харон даже слышит, как стучит сердце Андрея. Или это грохот его собственного сердца?
Ну, здравствуй, недоступный мой.
Харон распахивает дверь. Андрей опускает занесенную для стука руку и как-то нервно улыбается.
— Привет, — выдыхает Харон и немного отстраняется. — Проходи?
Андрей переступает порог. От сквозняка дверь захлопывается сама собой. Автоматический замок защёлкивается. Андрей вздрагивает. Харон стоит в прихожей, привалившись плечом к стене и смотрит на своё переминающееся с ноги на ногу наваждение.
— Нормально добрался? Без проблем?
— Всё хорошо, — сипло выдавливает из себя Андрей. — Без проблем.
— Хорошо, — недавний морок настойчиво лезет в голову, но Харон не оставляет инстинктам ни единого шанса. — Идём на кухню, что ли? Для начала.
— Начала чего? — вырывается у Андрея, и Харон понимает, что парень сейчас напряжён, как перетянутая струна.
— Начала знакомства, — улыбается Харон. — Нормального, человеческого знакомства. Чаю попьём, кофе закончился, к сожалению.
Усадив гостя за стол, Харон заваривает чай. Долго заваривает, тщательно. Разговор не клеится, они оба напряжены. Тут не чай, тут бы вискарь не помешал. Но Харон принципиально не хочет, чтобы эта встреча прошла под эгидой алкоголя. Расставляет чашки, заварник, сахарницу. Распечатывает упаковку какого-то печенья, которое зачем-то купил вчера в супермаркете. Пододвигает печенье Андрею и усаживается напротив.
— Угощайся, — получается даже почти человеческая улыбка.
 
— Ммм, — Андрей берёт в руки одно печенье, крутит его, хмыкает, кладёт на блюдце. — Переходите на сторону зла, у нас есть печеньки? — какой-то нервный смешок вырывается из его горла, но он хотя бы пытается шутить.
А это уже плюс. Или нет?
— Типа того, — Харон улыбается шире. — Ещё конфеты есть, сосательные… — осекается, потому что понимает, что сморозил двусмысленность.
— Сосательные, значит? — прищуривается Андрей.
— Угу, леденцы, — Харон поднимается, ставит на стол тарелку с конфетами в виде долек цитрусовых и забрасывает одну себе в рот. — Мне нравится так. Чай без сахара, но с конфетой, — делает глоток из чашки.
— А мне нравится с сахаром, — Андрей кладёт в чай несколько ложек сахара и перемешивает.
«Сладкий мой мальчик», — думает Харон, а дальше старается не думать, потому что дальше он уже имеет своего мальчика прямо на столе среди всего этого дурацкого чайного набора. Стол шатается, чашки падают на пол, бьются, но никому нет до них никакого дела…
Что в это время думает Андрей — одному богу известно.
— Что? — включается Харон, когда понимает, что Андрей что-то сказал и теперь ждёт ответа.
— Говорю, чай вкусный, — Андрей делает несколько глотков. — Горячий. И ароматный.
— Ну я старался, — горячий, значит? Ох же ж…
— Для меня, что ли? — быстрый взгляд, неясное выражение лица.
— Для тебя.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
И тишина. Только изредка позвякивание ложек.
— И что дальше? — Андрей смотрит в упор на Харона.
— В смысле? — теряется тот.
— Ну… выпьем мы чай, — поясняет Андрей. — И что дальше?
— Дальше? — Харон в смятении. Что это? Провокация? Желание знать наверняка, что ему ожидать от этой встречи? А у тебя самого какие желания? Но ничего этого он Андрею, конечно же, не говорит. — А дальше будет дальше. Лови момент здесь и сейчас. Вот сейчас мы пьём чай. Он горячий, ароматный, вкусный. Чашки красивые. Фарфор тончайший. Коллекционный. Китайский какой-то, — блядь, что я несу? Ладно, похрен.
— Китайский? — Андрей приподнимает бровь.
— Ага, в лучшем смысле этого понятия. Фарфоровый сервиз, принадлежавший династии Сунь, или Мин, или Хунь, Фиг, да пофиг, но он особенный.
— И чем же это он такой особенный? — на лице Андрея мелькает улыбка. Кажется, он расслабляется.
— Если выпить чаю из этих чашек, то человек обретёт счастье, — ляпает Харон.
— О как? — Андрей удивлённо смотрит на Харона, а затем по его лицу пробегает какая-то тень. — И каково оно? Быть таким счастливым?
— Вот сейчас и узнаем, — Харон улыбается, но у самого ощущение, что они ступили куда-то на очень тонкий лёд, а подо льдом — глубочайшая и бурная река с ледяной водой.
— Нет, ты не понял, — Андрей кладёт ложечку на блюдце. — Ты ведь уже пил из них, ведь так? И, скорее всего, неоднократно. А если, как ты говоришь, при этом обретаешь счастье, то я и спросил, каково это — быть настолько счастливым?
«Ах ты ж, — Харон снова в растерянности и не знает, что ответить. Такого с ним ещё не бывало — чтобы он, да в растерянности. Но здесь не сморозишь первое, что в голову придёт, — что он имеет в виду? Счастлив ли Харон по жизни? Или это завуалированная ревность, типа, и со многими ты пил из этих чашек, чтоб познать своё счастье? Блин. И в чём это счастье для тебя заключается? Другими словами, чего мне ожидать от тебя?»
— А я не знаю, — просто отвечает Харон и обезоруживающе улыбается — тянет время, пытаясь понять, что, всё же, имеет в виду Андрей.
— То есть, как это ты не знаешь?
— Ну вот так, — Харон допивает свой чай и отставляет чашку в сторону. — Чтобы быть счастливым, нужно пить из этих чашек не просто так, а с нужным человеком.
— С нужным, значит? — Андрей усмехается. — А все остальные, с кем ты из них пил — не нужны, получается, были?
— Ни с кем не пил, — Харон пожимает плечами.
Конечно же, Андрей ему не поверит, но он говорит чистую правду. На самом деле ни с кем он чаи не распивал. Даже если кто и попадал к нему домой, то обходились без чаепитий. Даже в отношениях с тем, бывшим Андреем, именно эти чашки всегда стояли в шкафу, напоминая Харону о давно умершей бабушке. Это единственное, что осталось на память о человеке, который был дорог Харону среди всех его родственников. И, кстати, что сервиз этот какой-то особенный и ценный, говорила и сама бабушка.