Не мой, не твоя (СИ)
В тот день я немного задержалась — провожала Тимура в аэропорт, он улетал по делам в Москву. Потом, пока по пробкам добралась до садика, было уже четыре. Малышей вывели на прогулку.
Я огляделась, обошла детскую площадку, но Оленьку нигде не обнаружила. Наткнулась взглядом на воспитателя, поздоровалась с ней. У нее вдруг переменилось лицо, и мне сразу же стало дурно…
Она подошла и как-то неуверенно заговорила:
— Вы за Олей? А её забрал папа…
— Какой папа? — задохнулась я.
— Ее папа. Вместе с дедушкой. Они приехали перед сончасом. Папа документы показал. И Юрий Иванович, он же…
— Вы с ума сошли?!
Себя не помня, я обругала бестолковую воспитательницу, потом звонила Тимуру, звонила в полицию, звонила Игорю, готова была бежать сломя голову куда угодно, знать бы только куда. Тимур был недоступен — видимо, уже взлетел. Игорь не отвечал. Перепуганная воспитательница причитала и плакала, отвечая сквозь рыданья на вопросы полиции. Да я и сама, наверное, выглядела как городская сумасшедшая, невменяемая, мечущаяся, с диким взглядом. Мне казалось, что они время теряют, задавая одни и те же вопросы, а надо мчаться скорее, искать, догонять…
Наверное, я бы и правда свихнулась от ужаса, но тут заиграл телефон. Игорь…
— Марин, не переживай, Оля со мной. Через два часа ее привезу.
— Не переживай?! — меня неожиданно разобрал нервный смех. — Да тут полиция весь сад на уши поставила, идиот! Верни мне дочь. И не через два часа, а немедленно!
— Ну она… я тут вышел… ну, то есть отъехал… ненадолго… по делу просто. Марин, ну, короче, она с папой… но все хорошо. Папа просто очень по ней соскучился. А ты не разрешаешь…
Олю привез мне свекор. Хоть я уже знала, что она с ним и что он ничего плохого ей не сделает, но все равно не могла даже дышать нормально. Меня буквально колотило всю. Только когда наконец взяла ее на руки, меня начало потихоньку отпускать.
— Мариночка, — начал свекор, переминаясь с ноги на ногу, пока я, глотая слезы, зацеловывала личико своей малышки. — Давай поговорим с тобой, как взрослые люди. Я понимаю, что у нас были… ну, скажем так, разногласия. Но всё ведь уже в прошлом. Ты должна понять, что действовал я только в интересах Оли. И всегда она будет для меня на первом месте. Поэтому с твоей стороны очень жестоко препятствовать…
— Разногласия?! — зашипела я тихо, чтобы не напугать Оленьку. — Вы мне жизнь сломали, вы меня лишили дочери… да вообще всего лишили. Это вы скромно называете разногласиями? Да после всего вы вообще не смеете ко мне приближаться.
— Оля и моя внучка… Она — не только твоя дочь, но и Игоря. И я всегда все для нее делал.
— Больше не нужно. А если ещё раз такое повторится — пожалеете. Обещаю, очень пожалеете.
Мне, конечно, столько всего хотелось ему излить, я аж бурлила внутри, но при Оленьке приходилось сдерживаться. Она и так таращилась на нас испуганными глазенками.
Больше мы в садик не ходили. И все эти дни я не появлялась на работе, потому что не могла даже на минуту оставить дочь. Хотя умом понимала, что дома, с Тоней, никуда Оленька не денется, никакой Тиханович сюда даже не попадет, а все равно чуть что начинала заводиться. И ещё эти ужасные ночи, когда снилось раз за разом, что я теряю дочь. Вот она есть — и вдруг пропала. Но и днем постоянно в голову лезли мысли, что Тиханович не успокоится. Не сейчас, так потом. А как бы мне ни хотелось, я не смогу быть рядом с Олей ежеминутно. Я себя накручивала, заранее вгоняя в страх. И главное, никак не могла остановиться.
Я всегда считала себя сильной и выдержанной, но, наверное, у каждого есть свое слабое место. Моё — она.
Через четыре дня вернулся Тимур. Удивительно, но стало легче. Одним своим присутствием он вселял уверенность, как будто после зыбкого болотца я ступала на твердую землю. Он, конечно, сразу понял, что со мной что-то не так. Да я и не стала скрывать, всё рассказала, поделилась страхами.
Тимур съездил к Тихановичу. Я даже охотно верю, что свекор ему поклялся никогда к нам не приближаться, да он и звонил мне потом, извинялся, обещал, но стоило только подумать, стоило только допустить страшную мысль — и всё, сразу накрывала паника, и хоть что ты делай.
— Давай переедем в Москву? — в один из таких моментов предложил Тимур. — Попробуем? У меня там есть квартира. Да и дело наше с Лорсом пока не зачахло. А приеду — развернемся. Ну и, главное, ты там не будешь так бояться…
* * *Это был наш последний вечер дома. Завтра днем мы улетали. На той неделе я съездила в Зареченск к родителям. А сегодня к нам в гости пришел Паша Грачев с женой и сыновьями. Попрощаться.
Мы сидели в гостиной, за столом, вроде и смеялись, вспоминая то одно, то другое, а все равно на душе чувствовалась грусть.
— Может, еще вернетесь? — спрашивал Паша.
— Ну, приезжать сюда раз в год будем, — пообещал Тимур.
Пашины мальчишки играли в догоняшки с Оленькой, крича и хохоча на весь дом. А когда набегались и устали, подлетели к нам. Оба с разлету кинулись к Паше, обняли его, вереща: «Папа, папа».
Оленька сначала подбежала ко мне, потом, глядя на них, подошла к Тимуру, вскарабкалась к нему на колени и, обняв за шею, отчетливо сказала:
— Папа.
Как он в первый миг растерялся! Ну а потом так расчувствовался… Я его таким и не видела. Что уж, я и сама растрогалась — мой суровый неразговорчивый муж аж лицом просветлел. Наверное, в тот момент у меня отпали последние сомнения и страхи — я ведь боялась уезжать, боялась начинать новую жизнь. А тут вдруг поняла — с ним нам нечего бояться. С ним мы со всем справимся…
Эпилог
Тимур
2020 год
— Что, тяжело было, да? Ну, хочешь я продам завод? — спросил я Марину, снимая Серегу с колен.
— Иди, поиграй, дай нам с мамой поговорить. Разберись там, что к чему, — потрепал я черную кучерявую макушку и кивнул на пеструю коробку с полицейским участком от Лего.
Серега на миг надулся, но, вспомнив про подарок, сразу просиял, подхватил коробку и с гиканьем помчал в детскую.
— Не знаю, тебе решать, хозяин, — улыбнулась Марина.
— Во всяком случае, ездить туда-сюда не придется.
Этот вопрос поднимался у нас регулярно. С одной стороны, дела там шли успешно, производство работало как часы, даже сейчас, в кризис. Ну и привык я, чего уж. Столько вложено сил и времени, что уже воспринимал его как собственное детище.
С другой стороны, полноценно управлять им издалека сложно. Были, конечно, доверенные лица, но все равно частенько приходилось мотаться в Иркутск. И если раньше эти поездки не особо напрягали, а иногда мы даже все вместе летали, то сейчас оставлять Марину одну становилось не по себе.
В этот раз — особенно. Всего месяц как Марину выписали из роддома. И наш Димон теперь давал всем жару — орал сутками. Я даже недоумевал, откуда в таком крохотном тельце столько голосовой мощи. Кто бы другой уже давно охрип и осип, но Димка ревел как иерихонская труба, замолкая лишь изредка и ненадолго.
С Серегой, шесть лет назад, было гораздо проще — он просто ел и спал. Ну а что надо малому — вообще не понять. Врачей домой привозил — без толку. Чаи какие-то укропные и прочую муру успокоительную, что нам прописывали, Димон даже пить не стал. И спит наш крикун только, когда его Марина на руках качает, ну или когда наматывает с ним круги по улице, а её саму уже, бедную, качает из стороны в сторону.
Няня ещё худо-бедно с Серегой справляется, но на орущего Димона смотрит с немым ужасом.
И вот как мне было уезжать? Думал послать всё лесом и остаться, но Марина сразу: так нельзя, надо значит надо, мы справимся, это всего лишь ребёнок. И за неделю, что меня не было, казалось, она ещё больше похудела, хоть и утверждала, что держится бодрячком, ничуть не устала и вообще всё в ажуре.
— Хочу спать, — призналась наконец Марина. А то я сам не понял, глядя, как она раз за разом зевает.