Не мой, не твоя (СИ)

— Нас с подругой тогда изнасиловали и засняли на видео. Он это знает. Я все ему рассказала.
— Прости… Ну он, наверное, не поверил. И меня, короче, заставляет… чтобы я… — Игорь снова взглянул на меня виновато.
— Чтобы ты — что?
— Ну чтобы выступил против тебя в суде… ну чтоб дочь как бы мне… ну, со мной оставили…
— А ты что?
Игорь поерзал на стуле.
— Марин, ты пойми, я не могу против отца пойти. Он и так после нашего развода три месяца со мной не разговаривал. Все счета мне позакрывал. Вас-то он тогда обеспечивал, а мне вообще кислород перекрыл. Я все лето на мели сидел. Он и сейчас сразу жестко условие поставил…
— То есть ты будешь на суде рассказывать, какая я плохая мать, чтобы папочка не лишил тебя снова карманных денег?
— Марин, ну не надо утрировать. В общем, я не могу пойти против него. Я не хочу всего этого, но не могу, извини.
— Ясно, — выдавила я и уткнулась лицом в ладони. Господи, это какой-то бесконечный ужас. Со всех сторон, куда ни повернись…
— Марин… я главное не сказал. Отец решил пойти до конца. Он так и сказал, что на всё пойдет, лишь бы оставить себе ребенка.
— Олю. Нашу дочь зовут Олей, — глухо произнесла я, не поднимая головы.
— Марин, все серьезно. Он даже к тебе на работу собрался. Ну и вообще…
— Зачем на работу? — сразу встрепенулась я.
— Ну договориться там с кем-то, ну кто у вас главный, чтобы тебя уволили. Говорит, что если оставить тебя без работы, без жилья, то вообще тогда у тебя… ну, без шансов. Я пытался его разубедить, честно. Сам не знаю, чего он так уперся. Мне вот всё это вообще не надо! Но ты ж его знаешь, если ему что вздумалось, он землю рыть будет, все связи поднимет, чтоб своего добиться.
— Игорь, я прошу, разубеди его не ходить ко мне на работу. Очень прошу!
От ужаса, что ещё и туда проникнет вся эта грязь, у меня аж в глазах потемнело.
— Ну я постараюсь, Марин. Правда, постараюсь, но ты же его знаешь… Он бы ещё раньше к вам туда приехал, но только в эту пятницу выяснил, где ты работаешь.
— Моя подруга, та самая, с которой нас изнасиловали тогда, пыталась покончить с собой после этого. Ее чудом спасли. Раньше я ее не понимала, а теперь… — я сглотнула подступивший к горлу ком. — Теперь мне все чаще кажется, что это единственный выход избавиться от всего этого… И если твой отец…
— Марин, ты что?! Не говори так! Я, правда, постараюсь его переубедить. Слушай, я вчера был у них, видео записал. Мать там с Олей гуляла…
Игорь достал телефон, открыл галерею, протянул мне.
Я взглянула, и сердце болезненно сжалось… Доченька моя… Раз за разом я пересматривала минутный ролик. Оленька в новом розовом пуховике и белой шапочке шла за руку с матерью Игоря, перебирая коротенькими ножками.
Свекровь, указывая на камеру, ласково приговаривала: «Оленька, солнышко, а кто у нас там? Видишь? Ну же, зайка, кто это? Папа твой».
Игорь, который, очевидно, их снимал, тоже её несколько раз звал по имени. Но Оленька никак не реагировала. На крошечном, румяном от холода личике — ни единой эмоции. Ну ещё бы, Игорь для неё чужой человек.
От внезапной мысли, что и я могу стать для нее чужой, похолодело внутри.
— Отправь мне, — попросила я, вытирая ладонью слезы. — Где она?
— Марин, если я скажу, ты же туда поедешь, и отец сразу поймет, что я разболтал. Да и не отдаст он тебе её сейчас. Ты только дашь ему лишний повод на тебя пожаловаться.
— На что ему жаловаться? На то, что я, мать, хочу видеть свою дочь? У меня до сих пор в голове не укладывается. Это же какой-то дикий бред. Отобрать ребенка у матери. Ты сам-то, Игорь, понимаешь, что это какой-то беспредел?! Эти их акты… это же сплошное враньё… Он же их, этих теток из опеки, просто купил…
Я снова срывалась в истерику. Люди в кафе начали на нас оглядываться, но я ничего не могла с собой поделать. Меня колотило от бессилия и ярости.
— Тише. Марин, я всё понимаю. И мне реально жаль, что так всё вышло. Но сейчас ты ничего не сделаешь, он временную опеку оформил. Только через суд если…
  
Глава 13
  
Марина
Встреча с Игорем меня неожиданным образом взбодрила. Сердце рвалось по-прежнему, нет, даже ещё сильнее, на глаза то и дело наворачивались слезы, а в груди бился панический страх, что свекор все же явится к Тимуру, однако лежать беспомощным поленом, как в выходные, я уже не могла. Хотелось куда-то бежать, что-то делать, прямо лихорадило, только куда бежать и что делать — вот вопрос.
Когда ко мне заехал юрист забрать бумаги, я пересказала ему в двух словах нашу с Игорем беседу насчет намерений его отца.
— Вот! О чём я вам и говорил, — подхватил он, будто знал, что так оно и будет. — От него всего можно ждать, и ко всему надо быть готовым. Поэтому я и просил наладить отношения с руководством, зарекомендовать себя как можно лучше. Что? Никак?
Ох, лучше бы он и не спрашивал. Никак — это ещё мягко сказано. Я качнула головой.
— Жаль, очень жаль. Может, тогда вам сработать на опережение? Самой рассказать вашему директору обо всем? Попросить поддержки в случае чего? А я уверен, она понадобится. Не думаю, что Тиханович послушает вашего бывшего мужа. Раз уж он решил идти до конца, то будет бить по всем фронтам. Отсекать все возможные пути…
Я чуть было не выпалила в первый момент: ни за что! Но прикусила язык. Подумав, без особого энтузиазма кивнула.
— Я попробую.
— Уверен, все получится. Главное, к заседанию все документы на руках. Если ничего неожиданного от вашего бывшего свекра не вылезет за эти три дня, у нас с вами есть все шансы.
— Думаете? Если Тиханович купил опеку, то что ему мешает купить судью?
— Бывает всякое, конечно, но что касается Елены Николаевны Сергеевой, нашей судьи, то не думаю, что она на такое пойдет. Я ее давно знаю, человек она сложный, но принципиальный, как мне кажется.
Напоследок он обронил ещё какую-то малозначительную ободряющую фразу и ушёл.
Полночи я не спала, раздумывая над словами юриста. Как пойти к Тимуру? Как рассказать о таком? Как потом увидеть в его глазах презрение, которое он уже сейчас не стеснялся вовсю демонстрировать?
Но если ему расскажет свекор, это будет ещё хуже. Господи, у меня внутри все холодело, стоило только представить, что он всё выложит Тимуру. Лучше уж и правда самой.
* * *
Никогда я так не боялась ехать на работу, как на следующий день. Это был даже не страх, а какое-то внутреннее сопротивление. Тем не менее решила: к черту гордость, пусть что хочет, то и думает, пусть унижает, раз это так тешит его раненое самолюбие, пусть мстит и считает меня кем угодно, собственно, он и так это делает, только пусть не увольняет, пусть даст шанс доработать, хотя бы пока не разрешится всё с судом.
В начале десятого я заставила себя явиться в приемную. Попросила Ульяну ему позвонить. Тимур, на удивление, принял меня сразу. Но едва зашла в кабинет, как сразу поняла, что попала я невовремя.
Он явно находился в дурном расположении духа. Это читалось во всем — в выражении лица, в движениях, в голосе. Но хуже всего был его взгляд. Черный и непросто пронзительный, а как будто выжигающий внутренности.
Когда на тебя так смотрят, внутри все каменеет. А я и без такого теплого приема отчаянно трусила ему признаваться.
— У тебя две минуты, — жёстко произнес он, когда я на негнущихся ногах подошла к его столу. Присесть он не предложил.
— Тимур… Сергеевич, — выдавила я. — Мне действительно нужна ваша помощь.
— Вот как? — выгнул он одну бровь. — А вчера что? Цену себе набивала?
Голос его звучал зло и едко. Я чуть не ляпнула в порыве: было бы перед кем… Но вовремя спохватилась. Напомнила себе: не в моем положении обижаться.
— Мне очень нужна ваша помощь, — повторила я через силу, чувствуя себя нищенкой с протянутой рукой.
С минуту он молчал, разглядывая меня уже даже не со злостью, а… действительно с презрением. И хуже ничего не придумаешь, чем стоять вот так, перед ним, и терпеть этот его уничижительный взгляд и молчание. Лучше бы злился, лучше бы ненавидел, чем вот так.