Одержимый (СИ)

— Поторопись, мы все уже завтракаем. Рада пыталась тебя разбудить, но не достучалась.
Он скрылся, наконец, за дверью. Я, же, бессильно откинувшись обратно на подушку, выругался сквозь зубы.
Проклятая ведьма!
Албыс мучала меня все эти дни и ночи, превращая каждый мой сон — даже если я вдруг ненароком задремал за партой — в череду жутких видений.
Насылаемые ею кошмары разнообразны, изобретательны и никогда не повторяются. Общее у них лишь одно — реалистичны до одури, а эмоции, вызываемые ими, будто усиливаются многократно. В реальности меня вряд ли может что-то испугать до такой степени, как только что. Вон, весь в холодном поту, руки дрожат, даже сердце покалывает. С кровати с трудом поднялся — ноги еле держат.
А ещё меня не отпускает ощущение, что все эти тревожные, жуткие видения — это не просто плоды изощрённой фантазии ведьмы. Скорее, воспоминания. Может, потому они так реалистичны, и помимо самих образов передают ещё и эмоции. Но если так — то зачем она пичкает меня ими? Пытается свести с ума? Напугать? Предупредить о чём-то?
К счастью, слабость быстро отступила — стоило лишь отдышаться. Но вот голова была по-прежнему тяжелой от недосыпа. Я сосредоточился на тонком теле. Несколько раз вдохнул и выдохнул, усилием мысли прогоняя накопленную эдру по узлам и впитывая её. Это для меня уже привычный ритуал, который я повторяю по несколько раз на дню.
Энергии, к слову, было с избытком — пойманная албыс по-прежнему выделяла её в огромных количествах. Сердечник за эти дни здорово изменился на вид — стал крупнее, плотнее, в нем, кажется, даже начали проклёвываться еще несколько ячеек под Аспекты. Но была и плохая новость — его уже почти целиком оплетали тёмные прожилки, похожие на рисунок вен. Если целенаправленно пускать эдру на их очищение и на укрепление самого Сердечника — то порченные участки становятся бледнее. Но полностью не исчезают.
Иронично. Я пытаюсь переварить албыс, но в то же время она, похоже, занимается ровно тем же. Ну и кто кого?
Особенно тяжелой была первая ночь. Тогда меня разбудил обеспокоенный Демьян, долго отпаивал каким-то отваром и, похоже, потом ещё караулил под дверью, когда я опять пытался заснуть.
Поначалу поглощённая мною сущность, кажется, надеялась взять меня нахрапом — подтачивала изнутри, пыталась освободиться или, может быть, даже захватить контроль над моим телом. Но довольно быстро сдалась. Со вторника я даже начал ходить на занятия в институт, да и в целом чувствовал себя относительно нормально. За счёт дополнительного притока энергии, источаемой албыс, я существенно укрепил тонкое тело, особенно Сердечник и грудной Узел, являющийся вместилищем эдры. Так что вроде бы опасность отступила.
Ага, как же!
Выяснилось, что демоница лишь сменила тактику. Она затаилась и проявляла себя только в те периоды, когда я пытался заснуть. Начала изматывать кошмарами, будто пытаясь свести с ума.
И иногда казалось, что у неё это понемногу получается.
Рядом с кроватью висело ростовое зеркало в богатой резной раме. Я невольно дёрнулся, уловив боковым зрением отражение в нём. Мне то и дело мерещилось, что оно живёт собственной жизнью. Да и вообще, до сих пор так и не привык полностью к чужому телу. Хотя, собственно, старую-то свою внешность тоже не помнил.
Подошёл ближе, почти вплотную, вглядываясь в глаза взъерошенного, небритого русоволосого парня, угрюмо смотревшего на меня в ответ.
— Терпи, Богдан, — прошептал еле слышно. — Прорвёмся!
Собираться в институт и правда пришлось быстро, по-военному.
В крыле особняка, в которое мы перебрались, имеется полноценная ванная комната с медным водопроводом и даже бойлером, снабжённым специальным отсеком для огненного эмберита. Пришлось, правда, всё воскресенье повозиться, проверяя сливные трубы и колодцы. Но зато теперь больше нет нужды бегать во двор, чтобы умываться колодезной водой и посещать дощатый домик «с удобствами». Туалет в крыле для прислуги тоже есть, причем почти привычного мне вида — с фаянсовым унитазом и раковиной.
 
Я наспех ополоснулся, оделся, прихватил пару пирожков со стола — нормально позавтракать уже не было времени — и выбежал во двор, где меня уже ждали Полиньяк, Варвара и Рада.
Это уже стало превращаться в традицию. Занятия в Марьинской гимназии, в которой учится Рада, начинаются чуть раньше, но ей и идти совсем недалеко. Так что мы выходим из усадьбы все вместе, провожаем Раду, а потом спешим на занятия. Часть пути преодолеваем пешком, часть — на местном общественном транспорте — небольших вагончиках мест на двадцать. Часть из них самодвижущиеся, но по большей части — на конной тяге. Правда, с утра они часто набиты битком, так что иногда проще поймать извозчика. Ну, а если время позволяет — то и вовсе преодолеть весь путь пешком. Ходьбы-то тут минут тридцать.
Пешком я, кстати, любил ходить. Хоть как-то мозги проветривались.
С первых дней, как я оказался в этом мире, жизнь моя, как говорится, била ключом. И преимущественно по башке. Но последние дни и вовсе стали водоразделом, чётко разделившим жизнь на «до» и «после». Причем не только для меня, но и для всех немногочисленных друзей, которыми я успел обзавестись.
Да что там — после истории с албыс весь университет гудел от слухов. Да и весь город.
Остаться в тени у нас не получилось — у той нашей схватки с ведьмой рядом с женским общежитием было слишком много свидетелей. По крайней мере, у её начала. Потом большая часть обитательниц общаги разбежалась, а те, кто остались, боялись и носа высунуть в окно. Так что участие Варвары, слава богу, осталось не замеченным. Кто-то видел, как она в одной ночной рубашке выбегала из здания. Но связать её с появлением зачарованного медведя никто не мог.
А вот на нас с Полиньяком слава обрушилась лавиной. Особенно после того, как в местных газетах один за другим начали выходить статьи на эту тему. На некоторых фотографиях, помимо портрета Путилина и жутковатых кадров с места побоища, красовалась и моя физиономия.
Повлиять на это не смог ни я, ни Путилин, ни руководство университета. От интервью с газетчиками я наотрез отказывался, а нескольких самых назойливый пришлось отшивать довольно грубо. С Полиньяком мы составили серьёзную беседу на эту тему и договорились, что он тоже будет держать язык за зубами, как и Варя.
Впрочем, газетчиков это нисколько не останавливало, и статьи выходили с уймой живописных подробностей, большинство из которых у нас, реальных участников событий, вызывало гомерический хохот. Похоже, журналюги во все времена и во всех мирах одинаковы — если им не хватает реальных данных, они просто подключают фантазию.
Первые пару дней я здорово бесился. Такая публичность мне была совершенно ни к чему и портила все планы. Мало того, могла грозить неприятностями. Я живу-то тут пока на птичьих правах, из документов — только студенческий билет, да и то полученный под личную ответственность Кабанова.
Но потом решил — раз я не могу повлиять на эту ситуацию, то надо постараться найти в ней и положительные стороны. А они были.
Что ни говори, а героем быть приятно. Слухи в университетской среде распространяются с поразительной скоростью, так что в первый же день занятий после карантина мне буквально проходу не давали. В университете меня, кажется, стали узнавать в лицо абсолютно все — от первокурсников до профессоров. Да и на улицах я начал частенько ловить на себе заинтересованные взгляды.
В институте Кудеяров-младший со своей компашкой вместо косых взглядов и подначек начал откровенно подлизываться ко мне и к Полиньяку. И даже его дружки из дворян не то, чтобы приняли за равного, но всё же начали проявлять сдержанный интерес. Шила в мешке ведь не утаишь — после схватки с албыс стало понятно, что я нефилим. И даже сама фамилия Сибирский стала восприниматься по-другому. Одно дело — просто безродный сирота. И другое — сирота, обладающий Даром. К нефилимам всё-таки отношение особое, даже если за ними не стоит могущественный дворянский клан.