Проблеск Света (СИ)

Он стонет, не в силах сдержаться.
Он теряет себя… теряет взрослого…
Теряет мужчину…
Он снова оказывается там.
Он обнаруживает, что потерялся там, внутри чувств, мыслей, вихрей aleimi света. Он чувствует свой страх, своё желание, своё горе. Всё это кажется таким молодым. Всё это кажется таким чужим, но почему-то более знакомым, чем любой аспект его нынешнего.
Версия его самого.
Он едва узнает это.
И тем не менее, каким-то образом, всё это ещё более реально для него, чем то, кем он является сейчас.
Его снова пинают. Он всхлипывает, глядя в лицо мужчины, которого не видел более четырёхсот лет.
Скудная бородёнка мужчины-видящего в точности такая, какой её помнит Балидор.
Его тёмно-оранжевые глаза смотрят на лицо Балидора почти непрозрачными радужками, украшенными золотыми и зелёными крапинками.
Они не кажутся ему настоящими…
…и всё же, как и это место, они более реальны, более непосредственны, чем его собственные.
Он вспоминает время, когда ему казалось, что глаза отца приковывают к себе внимание, что они прекраснее всех радужек, которые он когда-либо видел. Они казались ему священными стеклянными сосудами, в которых хранились масла, используемые в верховных ритуалах в храме, расположенном дальше по дороге.
Его отец.
Его отец…
Его отец напился.
— Маленький грёбаный кусок дерьма, — бормочет он на ломаном прекси и китайском. Он снова бросается на него, и его некогда красивое лицо искажено яростью остекленевших глаз. — Почему ты не прибрался здесь? Я чую это! Я чую мою горелую еду. Еду, которую ты обещал приготовить для меня час назад. Чем, бл*дь, ты занимался, бросив её на огне?
Он ворчит и бормочет едва связные слова, шатаясь и уходя вглубь комнаты.
Паника охватывает свет Балидора.
Он не может полностью остановить это чувство.
Он не должен впадать в панику. Он это знает. Он точно знает, что произойдёт.
Он знает этот день. Он знает, что будет дальше.
Он знает, что произойдёт на следующий день.
Он знает всё это достаточно хорошо, чтобы больше не беспокоиться об этом.
С тех пор прошло столько лет.
Сменилось столько времён года.
Так много друзей и любовников приходило и уходило, удаляясь в место за Барьером — эти люди сотворили для него больше, чем когда-либо делал этот мужчина.
Более того, Балидор работал над этим.
Все эти годы он работал над тем, чтобы двигаться дальше.
Так много было проведено медитаций и упражнений на память, когда Балидор смотрел на это самое время вместе с другими видящими. Даже когда он был очень молод, он рассматривал эти вещи на сеансах регрессии со старшими видящими во время своего обучения в Адипане. Будучи взрослым мужчиной, принимавшим участие в полевых миссиях, он снова возвращался к этим воспоминаниям, когда они воспринимались его старшими как помеха для его работы.
Его отец теперь мёртв.
Его отец умер много лет назад.
Но почему-то здесь это всё впивается глубже.
Это ранит глубже от осознания, что она наблюдает.
От знания, что она видит это, видит его, Балидор чувствует себя голым, беззащитным.
Он чувствует себя обманщиком, притворяющимся, будто понимает то, что ему недоступно. Будто он притворяется, что может помочь кому-то другому, когда он не в состоянии помочь даже самому себе.
Он сам даже не может оставить это в прошлом, несмотря на все прошедшие годы.
Он не может отпустить это даже после многих лет тренировок, регрессий и более мудрых видящих, пытавшихся помочь ему.
Он самозванец.
И почему-то из-за того, что она видит это, всё становится таким реальным, каким это не было десятилетиями, веками. Она смотрит через зеркало, и он видит с другой стороны её саму — её отца, её жизнь, её синяки, её боль.
Она видит его так же, как он видит её.
Почему-то ему от этого не легче.
От этого он не чувствует себя менее одиноким.
Всё это означает, что ни один из них не может спрятаться.
Ни то, ни другое невозможно исправить. Ни один из них не в состоянии даже понять, как и почему они так сломлены, несмотря на то, что другие помогают им. Ни один из них не может просто отпустить это, двинуться дальше, позволить себе свободу просто забыть.
 
Балидор ловит себя на том, что говорит на той же исковерканной мешанине китайского и прекси, которую использует его отец.
Это тот же язык, на котором говорит большинство видящих в деревне.
— Почти готово, — хрипит он, зная, что уже говорил это раньше; зная, что он может лишь сыграть свою роль, продекламировать свои строки. — Почти готово. Я пришёл сюда только для того, чтобы зажечь свечи…
— Лживый ублюдок! Ты всё сжёг! Ты сжёг нашу единственную еду!
Реплики его отца тоже подчиняются сценарию.
Слова никогда не меняются.
Они никогда не меняются.
Прошлое есть прошлое. Оно застывшее. Неизменное.
Балидор это знает.
И всё же каждый раз, когда это происходит, оно кажется другим. Здесь кажется, будто случиться может всё, что угодно. Здесь кажется, что в этот раз его отец, возможно, наконец-то убьёт его.
Как только эта мысль приходит ему в голову, трансформация становится полной.
Он снова Бали.
Просто Бали.
Он ничто. Грязнокровка. Сын пьяницы.
Живущий в дешёвой лачуге, где они продают всё, что находят ценного.
Он достаточно взрослый, чтобы понимать, что это значит, но не намного старше.
Его люди происходят из низшей касты видящих — тех, кто не имеет даже клановых имён.
Он достаточно в себе — то есть, он в достаточной мере Адипан Балидор, обученный разведчик Памира — чтобы помнить, что кастовая традиция видящих простирается очень далеко в прошлое.
Эта традиция возникла задолго до Адипана, до Совета, уходя в прошлое во времена до Памира. Ему кажется таким странным, таким своевольным, что касты были определены для его народа так много лет назад. Тогда видящие расслоили свои ряды, чтобы не убивать друг друга, чтобы установить порядок в хаосе после их собственного Смещения.
Если эта история правдива, то судьба Бали была высечена древними на камне.
За много тысяч лет до рождения Балидора ему, его отцу и всей его семье была назначена их ценность.
Многие видящие до сих пор верят в эту систему.
Они верят в неё особенно в это время — там, где Балидор находится сейчас, где его отец всё ещё жив, где сам Бали живёт в маленьком, обветшалом домишке на окраине поселения видящих в азиатских горах.
Жители деревни все считают его кровь низшей.
Они считают его низшим.
Не просто низшим видящим — они верят, что он каким-то образом менее видящий, чем они.
Так ему говорят дети в школе.
Деревенские взрослые тоже говорят ему, пусть и только взглядом.
Человеческая внешность Балидора только усугубляет ситуацию.
Дети в школе считают его лицо странным. Они шутят, что он полукровка — его кровь настолько нечиста, что его семья может размножаться с людьми. Они называют его свинокровкой и ridvak, червём и трахателем животных, даже когда он слишком мал, чтобы понять, что они имеют в виду.
Однажды мальчик постарше наполняет его шкафчик в однокомнатной школе свиным дерьмом, а остальные смеются. На следующий день кто-то бросает в него человеческий амулет, украденный кем-то у кочевников на равнинах внизу.
Видящий и его друзья смеются над ним; они говорят ему, что амулет понадобится ему, когда он присоединится к «своему народу» на равнинах.
Балидор борется с самим собой, старается помнить, что не все видящие такие.
Он пытается вспомнить, где он сейчас.
Он делает всё, что в его силах, чтобы вспомнить, кем он постарался стать.
 
Кто он есть.
Но кто он на самом деле?
Неужели он действительно так изменился?
Он чувствует себя таким же.
Его натура, та его часть, которая имеет значение — она всё та же.