Инкуб. Строптивая добыча (СИ)

Очередную часть стремительно истаивающих сбережений я потратила на возницу, который должен был доставить меня в «Туманы».
Наверное, у меня после всех переживаний совершенно атрофировался инстинкт самосохранения… подумала я отрешённо, когда поняла, что трясусь одна в скрипучей карете неизвестно куда по неизвестно какой дороге наедине с человеком, которого вижу впервые в жизни.
Хотя, справедливости ради, что инстинкта этого мне не положили при рождении, было понятно уже тогда, когда я осмелилась поднять глаза на инкуба в тот вечер, на балу леди Ормунд.
Воспоминания о Велиаре привычно ужалили калёной иглой прямо в сердце. Я привычно отмахнулась от боли. Болит – значит ещё живо. И то хорошо.
- Приехали! – сиплый голос вывел меня из задумчивости.
Я привычно сжала в кармане накидки небольшой раскладной походный ножик, который с недавнего времени стала везде носить с собой.
- Спасибо!
Саквояж вынести мне никто не помогал, я выволокла его сама. Расплатилась с возницей, он тут же уехал. Я оглянулась, и поняла, что зря не спросила – а куда, собственно, приехали. Я оказалась посреди просёлочной дороги, основательно заметённой мелким сыпучим снежком. По обе стороны от меня расстилались заснеженные перины полей, по которым носились туда-сюда вялые позёмки. Благо, я выехала затемно, и теперь было блеклое утро. В темноте тут небось ещё и волки воют.
Я отпустила нож, приложила ладонь ко лбу и хорошенько осмотрелась. Был же у моего возницы хоть какой-то ориентир, почему он меня высадил именно в этот сугроб, а не следующий?
И в конце концов, далеко по правую сторону от дороги я уловила сизый дымок, вьющийся над кромкой деревьев.
Туда и направилась.
Сильно подозреваю, что работу Джонсы дали мне из жалости. Потому что дотащилась я до них совсем уж в непрезентабельном виде. Снега на юбки налипло столько, что едва я вошла, в маленьком, но жарко натопленном холле подо мной начала собираться лужа. Повисшие мокрыми сосульками волосы были не лучше. Я изо всех сил старалась по крайней мере не чихнуть, потому что больную гувернантку к детям ни один вменяемый человек бы точно не пустил. Из-за этого мне приходилось делать длинные паузы в беседе и часто потирать нос. Что, впрочем, добавило солидности моему говору и тону речи.
Хозяйка колебалась дольше мужа. Эта долговязая молодая женщина с бледным и чопорным лицом, из-под благообразного чепца которой торчали несколько белокурых жидких прядок, бросала косые взгляды на своего супруга, который с энтузиазмом расписывал ей, как изменится её жизнь, когда обе руки будут свободны от «наших драгоценных спиногрызов».
И даже намекал, что эти руки она наконец-то сможет использовать для чего-то ещё. Как благообразная гувернантка, которым сплошь положено быть старыми девами – такой я, правда, и являлась – я сделала вид, что не заметила намёка. Миссис Джонс, впрочем такой мудростью не отличалась и так зашипела на пристыженного мужа, что я поняла – ничего «ещё» в ближайшее время ему не светит.
А вот перспектива, наконец, выспаться, хозяйку явно вдохновила больше.
Рекомендации, к слову, сыграли роль скорее отрицательную – место их написания, а именно столичный особняк на одной из самых дорогих улиц, вызвал в потенциальных работодателях весьма живое любопытство в попытках узнать, с чего бы это мне покидать такое хлебное местечко.
В конце концов, мне так надоели расспросы, что я ляпнула первое, что взбрело в голову. А именно, что на тамошней работе хозяин вздумал распускать руки, а я, как девушка приличная, подобного не стерпела. Вот и умчалась спасать свои честь и достоинство в самую добропорядочную местность страны.
С этим аргументом я попала пальцем в небо.
Место было мне выделено тут же, равно как и крохотная комнатушка на чердаке. Под скатом крыши пахло пылью, в полный рост было не подняться, а чтобы добраться до брошенного на пол матраса, приходилось сначала преодолеть целые горы всякого барахла, сложенного аккуратными стопочками. Но после всех мытарств этот чердак показался мне самым чудесным местом на земле. Даже зарплата размером с четверть предыдущей не смущала.
 
В конце концов, деньги я ещё успею заработать. Пройдёт лет десять, а лучше двадцать, инкуб к тому времени выпьет сотни новых добыч и даже думать обо мне забудет. Выглядеть я к тому времени буду так, что он вряд ли узнает меня, даже если и встретит. Наконец-то мне больше не понадобится маскировка. Снова вернусь в знатные аристократические дома. И мой цветочный магазинчик у меня однажды непременно будет.
Правда, сейчас уже почему-то не хочется. Мечта эта словно выцвела и поблекла. Может, мне так понравится здесь, что я и правда не захочу никуда уезжать. Крыша над головой есть, даже вполне уютная. Наверняка осенью здесь уютно барабанят капли дождя. После долгого рабочего дня можно будет лежать и слушать. Зачем куда-то ещё бежать?
Вот кошки. Ни одной кошке не придёт в голову бежать куда-то, когда есть тёплое место, где неплохо кормят. Наверное, поэтому кошки счастливей людей. Нам вечно не сидится.
Поспав с дороги почти до вечера, я спустилась к ужину.
У нас была договорённость с миссис Джонс, что я буду заступать на ночную вахту с её детьми, когда она пожелает выспаться. Ребятня, двое мальчишек, у неё вела преимущественно ночной образ жизни, как кролики. Тёмные круги под глазами матери были тому достаточным доказательством.
Я конечно же согласилась, понимая, что такой роскоши, как спать целый день, мне в ближайшее время давать перестанут. Такой подарок только в честь первого дня работы. А значит, я в полной мере познаю «радости материнства».
- Доедайте ваш пудинг, а потом идём знакомиться с Джоном и Джорджем! – поторопила хозяйка, промокая губы салфеткой. – Пока с ними моя старая няня, но у неё почти нет слуха и я не рискую доверять ей детей надолго.
- Конечно-конечно!
Я не стала доедать и встала.
- Вот только ступайте, откройте дверь! Кого ещё сегодня привела нелёгкая… Да ещё и на ночь глядя! – поморщилась миссис Джонс.
- Дорогая – ты забыла? Наш сосед, мистер Беддингтон, обещал принести свежий трофей с охоты. Хвастает, что тетерева в этом году особенно жирные.
- Помешался этот мистер Беддингтон на своих тетеревах! – проворчала хозяйка.
Я степенно встала из-за стола, расправила жёсткие коричневые юбки и неспешно, как и подобает уважающей себя матроне, двинулась через крохотную полутёмную столовую в холл, из которого деревянная дверь вела на второй этаж и выше, на чердак. За этим самым холлом имелось ещё небольшое помещение, отсекающее холод от внутреннего тепла. Там же помещались вешалки для заснеженной и мокрой одежды. Освещения там из экономии не полагалось. Поэтому я захватила масляную лампу из столовой.
Вот по вине этой лампы в «Туманах» едва не случился пожар.
Потому что я выронила её – и она бы упала, непременно упала и разлилась сгорающим в огне масляным пятном…
Если бы Велиар её не подхватил.
Я отшатнулась, больно ударилась лопатками о стену.
- Как?.. Откуда…
Он пожирал меня тёмными провалами глаз на обветренном лице. Не трогал и пальцем. Просто смотрел.
А мне казалось, это часть одного из тех зыбких, проклятых безумием снов, что терзали меня так часто в последнее время.
Велиар замер в каменной неподвижности и даже не приближался, как будто боялся, что стоит коснуться или оказаться хоть на дюйм ближе, возьмёт меня прямо здесь и сейчас, прямо у этой дощатой стены. Неутолимый, сжирающий изнутри голод в его глазах был таким неприкрытым, таким явным, что становилось страшно.
Инкуб пожал плечами.
- Теперь я чувствую тебя, где бы ты не была. Мне даже не нужно прилагать логических усилий и думать, к какому чёрту на рога тебя понесло в этот раз.
Фитиль лампы зашипел, пламя мигнуло, почти погасло.
В неверном свете массивная чёрная фигура Велиара бросала огромную тень на стену. Моё наваждение, моя любовь, моя погибель. Видимо, действительно не существует края света настолько крайнего, чтоб меня там не нашла моя судьба.