Инкуб. Строптивая добыча (СИ)

А потом оказалось, что это был не ветер.
Всадник на вороном коне летел во весь опор по мостовой мимо, вгрызаясь шипастыми подковами в обледенелые камни. Мелкое крошево из-под них взбрызгивало во все стороны.
Но едва обогнав меня, конь встал на дыбы. Это всадник рванул повод. И повернул его назад.
Могучее, грациозное животное гарцевало надо мной, кося сверкающий чёрный глаз. А я медленно скользила взглядом вверх, по высоким жокейским сапогам, крепким мускулистым бёдрам, подтянутому торсу в тёмно-синем сюртуке…
Велиар смотрел на меня оттуда, сверху, не отрываясь. Пожирал глазами. Под тёмными нахмуренными бровями этот, чуть с прищуром, взгляд гвоздил меня к месту, сковывал по рукам и ногам. Я чувствовала себя совсем маленькой, запрокинув голову, подставляя лицо студёному жалящему ветру.
Кажется, он хотел что-то сказать. Или ждал каких-то слов от меня… но я стояла как вкопанная, и молчала, бессильно уронив руки. А вороной конь бил копытом, не понимал промедления, требовал продолжения стремительного полёта выпущенной из тугого лука стрелы.
- О, лорд Велиар! Какая неожиданная встреча! А я слышала, вы продолжили…м-м-м… путешествие в провинции. Весьма странными маршрутами.
Он резко обернулся и бросил раздражённый взгляд куда-то в сторону. Пришпорил коня и умчался прочь.
Я вздрогнула и обернулась тоже.
В трёх шагах от меня стояла леди Ормунд. В шикарном изумрудном платье и шляпке таких размеров, что на полях вполне можно было свить парочку птичьих гнёзд. Тем более, и материала для этого в украшениях её головного убора было предостаточно.
Вот теперь я узнала, чей голос был у женщины давеча на балу, когда я ревела за шторкой. Голос, что показался мне таким знакомым.
Приподняв точёную бровь, леди изучала меня таким взглядом, будто я была противное насекомое. Этот взгляд пробрал меня до самых костей почище холодного ветра.
Я присела в книксене.
- Добрый день, миледи!
- А я вас помню. Вы тоже были на моём балу в Кроуфорде.
- Вы очень любезны, чтобы запомнить меня, миледи. Я сопровождала воспитанницу, мисс Лили Льюис. Кстати, вот она – как раз заходит со своим женихом в лавку свадебных платьев. Простите мне мою дерзость, но я должна спешить, чтобы выполнять свои профессиональные обязанности.
Я повторила книксен и осторожно, по широкой дуге, обогнула леди.
Та проводила меня взглядом, пряча ладони в меховую муфту. Ослепительно прекрасная и идеальная в каждой черте. От жемчужных серег до тугого завитка тщательно уложенных локонов.
А они были бы идеальной парой. Оба как с картинки. Вот такая леди ему подходит. Не серая мышка, а грациозная игривая кошечка.
Но он всё кружит вокруг меня, словно коршун над добычей. Только почему-то не приближается для последнего броска. И кажется, у меня не осталось больше сил всё это выносить.
Через неделю всю столицу облетела новость, всколыхнувшая культурную жизнь и обещавшая событие, способное скрасить долгие зимние вечера.
В Королевском театре состоится премьера оперы «Запретная страсть или Инкумания». Впервые на сцене одним из героев должны были изобразить инкуба. Все знают, как щепетильно они относятся к чувству собственного достоинства. А посему был немалый риск, что если кому-то из-них что-то не понравится в сюжете, на премьере всё и закончится. Ажиотаж из-за этого был небывалый. Тем более, что либретто к опере написал не кто-нибудь, а знаменитая леди Мэри Сазерленд, перу которой принадлежит наиболее полное научное исследование по теме и которая знает об инкубах, наверное, больше всех в нашем мире.
Разумеется, Лили изъявила желание пойти. Счастливый жених не мог отказать невесте – и даже выкупил ради неё целую ложу. Мне как гувернантке полагалось сопровождать, дабы не допустить компрометирующего уединения двух «влюблённых».
Чем ближе была дата премьеры, тем сильнее внутри меня всё переворачивалось.
Ходили слухи, что посмотреть на «Инкуманию» соберутся все инкубы столицы, а возможно, и не только.
День премьеры надвигался неумолимо, и вместе с тем меня накрывала приливная волна нервозности с лёгким оттенком паники.
 
Он же там будет? Не может не быть.
Вернулось подзабытое уже чувство мандража гимназистки перед экзаменом. Я была совершенно выбита из колеи, все мысли крутились только вокруг предстоящего спектакля. И я нещадно ругала себя по этому поводу, увещевала, призывала свою совесть, но тщетно. И совесть, и здравый смысл, и всё остальное сложили лапки в капитуляции. Я волновалась и дёргалась как… как… перед свиданием с мужчиной, в которого безумно влюблена.
И в конце концов нервы мои не выдержали. За день до премьеры я совершила невообразимо глупый поступок.
Купила себе платье.
Я. Купила. Себе. Платье.
Не коричневое, не чёрное и не серое. А легкомысленного для гувернантки тёмно-синего цвета, который мне очень шёл и делал мои голубые глаза ярче. Кипенно-белое тонкое кружево у ворота и на подоле довершило моё падение.
И на это вот всё безобразие я истратила часть своих сбережений. Нет, конечно, оно не было дорогим, ткань самая обыкновенная и лавку специально искала подальше от центрального проспекта… И всё-таки.
Моя дорогая Эрнестина, поздравляю! Ты стремительно катишься по наклонной и сходишь с ума. Так я думала, когда вносила свёрток с платьем с чёрного хода, чтоб не попасться на глаза кому-нибудь раньше времени и не отвечать на неудобные вопросы. Правда, к чему была нужна такая конспирация, если в день премьеры всё равно его надену, - это я не могла объяснить даже самой себе.
Как бы я ни хотела задержать время, воскресенье всё же наступило тогда, когда ему и было положено по календарю. Понедельник ни в какую не хотел меняться и становиться на его место, увы.
Мистер и миссис Льюис в последний момент отказались нас сопровождать – хозяйку замучал радикулит, и она весь день лежала в постели, обмотав поясницу шалью, а хозяин поспешил заявить, что у него есть другие дела в городе. Он, дескать, собирается провести вечер в «клубе джентльменов». Догадывалась я, что за клуб там был. С недавних пор мой разум стал очень развращённым, благодаря кое-коему. Так что у меня закрались подозрения, что скорее всего, пользуясь тем, что все домочадцы заняты, благочестивый мистер Льюис решил наведаться в бордель, коих в столице было немало.
Тётушка Лили, в свою очередь, решила дать жениху и невесте «побыть вдвоём», что негласно старались делать при каждом удобном случае. То, что я была вообще-то третьей, как-то упускалось при этом из виду, как будто я была пустым местом. Чем-то вроде мебели. По статусу положено, однако примелькалось и глаз замылился об эту гувернантку. Тем более, все понимали, что во мне уже вот-вот не будет необходимости.
Сумерки сгустились – уже совсем по-зимнему ранние, в серебряных блёстках падающих медленно снежинок.
Я стояла в холле у лестницы, ведущей к спальному этажу, и ждала Лили, кутаясь в привычную шаль. Она должна была хоть как-то до поры до времени прикрыть главный мой гувернантский позор, на который я не знаю, как и решилась.
У моего платья был вырез.
Это не была привычная модель под горло, надёжно прикрывающая каждый дюйм кожи. Вырез неглубокий, ничего скандального, вполне приемлемый для вечернего выхода даже такой старой девы, как я. Но он там был. Продавщицы в лавке дружно меня обсмеяли при попытках найти что-то в цвете, но без него. И сказали, что «так уже не носят». А в их взглядах, которыми они меня иронично окидывали с ног до головы, читалось, что они не удивлены, что я ничего не понимаю в нынешних модах. Можно подумать, из меня песок сыплется! Да, мне уже целых двадцать пять. Но не сто двадцать пять же!! Наверное, эти взгляды были последними гвоздями в крышку гроба моей нерешительности.
Я купила платье. На свою голову. И вот теперь ждала, что Лили заметит и станет меня высмеивать. И она действительно бросила на меня крайне удивлённый взгляд и даже чуть не оступилась на лестнице. Но ничего не сказала. Только всю дорогу в карете посматривала подозрительно. Хорошо, я быстро спраталась в пальто – но предательское кружево и цветной край подола это не спасало от внимания моей воспитанницы.